Глава 11

Постигать науку нравиться людям Гайкину предстояло под руководством многоопытного Петра Трофимовича Мускатова, ловкого афериста, называемого официально имиджмейкером.

Когда Леший передал Ивана под его попечительство, Петр Трофимович уже после трех минут беседы понял, что более трудных задач в его жизни еще не было.

– Ты книжки в своей жизни читал? Про Герасима и Му-Му, допустим?

– …Про Герасима – нет. А про Му-Му что-то читал. Про коров там вроде…

– Я-я-ясно! Ну, что ж, будем работать. В начале определим где у нас печка, от которой надо плясать.

– Плясать? А Вован говорил, что вы меня наукам разным обучать будете.

– Хобби у тебя есть?

– Чего?

– Что нравится делать?

– Слесарю.

– А в свободное время? – Мускатов, готовый испить сию чашу до дна, старался говорить спокойно.

– Дома что ли? Зажигалки собираю.

Когда кот не обременен повседневными заботами (а это случается с ним довольно часто), он проделывает тот процесс, о котором мы все знаем. Иван же, лишенный такой возможности в силу биологических причин, в свободное время занимался конструированием зажигалок. Почему именно зажигалок, это даже он вряд ли мог бы объяснить. Может быть, ему самому не хватало огня?…

Гайкин достал из рюкзака несколько самодельных зажигалок и показал имиджмейкеру.

– Неплохо, неплохо, – оценил Мускатов, – значит, определенные элементы комбинаторного сознания у вас присутствуют. Но начнем мы с, так сказать, внешнего облика. То, что на вас сейчас одето скорее напоминает облачение рабочего 80-х годов.

– А я и есть рабочий. И свитер этот в 82-м году покупал.

– Это очень выгодно подчеркивает в вас экономность и бережливость, но нам это сейчас ни к чему. Учредители, так сказать, фонда, на средства которого мы, собственно говоря, и будем вести избирательную компанию, запланировали расходы на экипировку. Одеть вас слишком стильно мы не можем, поскольку будем действовать в русле уже существующего, то есть образ рабочего мы будем оставлять. Но и выходить к людям в этих обносках, которые на вас надеты, тоже нельзя. Поэтому в бутик мы не пойдем, а вот Черкизовский рынок будет для нас в самый раз.

На рынке, благодаря определенной опытности Мускатова, нужные вещи были подобранны быстро. Они были тут же и надеты на слесаря. Старые, несмотря на протесты Ивана, были выброшены.

– Вот здесь, господин Гайкин, пожалуйста, распишитесь, – Петр Трофимович подал обновленному и даже несколько помолодевшему слесарю какую-то ведомость и ручку.

– А это что?

– Для финансового отчета надо. Это – то, что мы потратили на вашу экипировку.

– Но тут написано 72 тысячи! А вы же заплатили две с половиной!..

– Понимаете…

– Кажется, понимаю. Для того вы меня на рынок и привели – тут чеков не выдают, ридикюль тебя забери!

– Вы, господин Гайкин, умнеете прямо на глазах! Хорошо. Вот вам десять тысяч и забудем об этом маленьком инциденте.

После Черкизовского рынка была парикмахерская, где Гайкина коротко постригли и, несмотря на серьезное сопротивление, сделали ему маникюр.

– Я что вам, ростепель меня в ухо, баба какая-то?! – ревел слесарь, когда его вели к столику. – Вы мне еще губы помадой намажьте!

– Если будет надо, сделаем и это, – спокойно ответил Мускатов.

Затем была экскурсия по центру Москвы и краткая лекция по истории города. Плавно переведя подшефного в Третьяковскую галерею, имиджмейкер погрузил Ивана так глубоко в живопись, что тот начал захлебываться.

– Может, хватит на сегодня, Трофимыч? Умаялся я. На заводе проще две смены отпахать, чем по этим залам ходить, – ныл обновленный Иван.

– Нет, господин Гайкин! Перед нами поставлена задача, и мы будем ее выполнять. После Третьяковки идем на лекцию по литературе, а вечером – в театр на Таганке.

– Ну, и зачем мне все это надо, рефракция ее забери! Я же как рабочий избираться буду, ведь так? Пусть за меня, за такого и голосуют! Зачем живого человека мучить?!

– Это у вас в провинции такие вот рабочие, как вы. В Москве рабочих со славянской внешностью давно уже нет. Поэтому, вы хоть и будете зарегистрированы как рабочий, но имидж должны иметь как вполне культурный человек, – уверенным тоном проговорил Мускатов и слегка поправил свой шейный платок.

– Если надо, это, конечно, другое дело, – вяло промолвил Иван, вспоминая уголовные морды братвы.

Жизнь в Москве изменила его не только внешне, благодаря Мускатову и воровским деньгам, но и внутренне. На многие вещи он стал смотреть по-другому. Про тали он теперь старался не распространяться, видя, что история с ними не вызывает ни у кого сочувствия, а скорее даже наоборот – удивление либо смех. Присмотревшись к людям, с которыми он сталкивался на протяжении своей Одиссеи, он понял, что те в корне отличаются от слесарей-судоремонтников, с которыми, по большей части, он и общался на протяжении своей жизни. Каждый из столичных жителей имел свои интересы и очень активно их отстаивал. «Может, и мне так? – подумал Иван и тут же усомнился. – Не-е. Наверное, у меня не получится».

Вечером, как и обещал Мускатов, они пошли в театр.

Громадная страна, в очередной раз переодев кафтан общественного строя, устало взбиралась по лестнице прогресса. Времена были смутные, что не могло не отразиться и на репертуаре театра. Авангардные решения режиссера и нестандартная игра актеров загнали Гайкина, и без того впервые посетившего царство Мельпомены, в тупик. В голове у него тихо зазвенело, и он отпросился у Мускатова в туалет.

В буфете, куда зашел слесарь после посещения клозета, было, на удивление, многолюдно и шумно. Посетителями были только мужчины. Видимо, жены и близкие подруги затащили их на культурное мероприятие, но эта пытка оказалась столь изощренной, что сильный пол постепенно ретировался в место, более близкое ему по духу. Атмосфера была дружеская и душевная, поэтому буфетчице тете Маше приходилось каждые три минуты призывать посетителей к тишине:

– Не в пивной, чай! Тише разговаривайте! – выкрикивала она, но как-то совсем без злобы: звон стаканов, шмелиное гудение общения очень ей нравилось, поскольку вполне совпадало с ее представлением о своей профессии.

Иван с невинной радостью пересек порог буфета и заказал себе пива. Пристрастием к алкоголю он не отличался, но сейчас был особый случай. Его мозг, атакованный непонятным представлением, требовал небольшого расслабления.

– От имиджмейкера сбежал, – сообщил он сидевшему рядом с ним за столиком крупному мужчине с рябым лицом после того, как сделал первый увесистый глоток из кружки.

– А я и от имиджмейкера, и от администратора, и от начальника штаба, и от гендиректора, и от председателя колхоза, и от классного руководителя, и от президента непризнанной республики. От жены, короче.

– И что она у тебя все это…

– Конечно. В зависимости от дня недели и от настроения.

– Да… А я своей только телеграммы шлю. Обижается, наверное.

– А, может быть, это и есть единственно правильный способ общения с женами – по телеграммам? – задумчиво проговорил рябой.

«Женскую» тему собеседники развивали до самого антракта, незаметно поглотив шесть кружек пива и бутылку водки. Иван, давно не употреблявший алкоголь, еле стоял на ногах.

Когда Мускатов его нашел, Иван в обнимку с рябым пробирался в зал.

– Господин Гайкин! – удивленно проговорил Петр Трофимович, – Что с вами?

– Мы тут с другом… Это – Коля. Он из Перми…

– Да вы пьяны! Немедленно пойдемте на наши места. Немедленно! О, если избиратели вас увидят в таком виде! О, Боже!

– Колян, держись! Не давай бабам спуску!

Рябой наклонился к Гайкину и сказал на ухо:

– А этот твой им-м-м-мидж-ж-ж-мейкер еще хуже жены.

– Это точно. Строгий, гад.