Жанна замолчала. Кажется, она плакала.

— Выходит, что я виновен в этом, — сказал он, не подумав.

— Вот уж глупо сказал. — Жанна подняла на него сухие глаза, взгляд ее был строг и печален. Он смутился, даже закрыл лицо руками. Зазвонили часы на башне.

— Сколько это, я не поняла? — спросила она.

— Три четверти первого, — ответил он машинально.

— Я хочу выйти в лес. Не смотри на меня, я должна одеться.

Одевались долго, мучительно и неловко, стараясь не видеть и все время видя друг друга. Жанна неумело свернула волосы узлом на затылке и пыталась их сколоть; у нее ничего не получилось, и она, сердито тряхнув головой, оставила их распущенными. Не взяв свечи, она шагнула в темноту винтовой лестницы, и он последовал за ней. Ощупью выбрались они наружу.

Облаков не было, но ущербная половинка луны давала мало света. Ветерок шептался с листьями деревьев. Ночной сумрак съел все краски; только река поблескивала тусклым серебром. Жанна уверенно шла по тропинке среди высокой травы; Алеандро следовал за ней, как привязанный.

Тем же уверенным, неторопливым шагом Жанна перешла речку по хрупкому мосточку без перил и вошла в лес. Дорога была ей хорошо знакома, она могла бы идти и с закрытыми глазами. Она остановилась только, выйдя на большой камень на берегу реки. Алеандро понял, что она привела его на священное место, в храм девической дружбы. Он не смел ступить на этот камень. Жанна стояла, глядя на воду, и долго молчала.

Наконец она сказала не оборачиваясь:

— Мне холодно.

Он тут же снял плащ и набросил ей на плечи, но она недовольно повторила:

— Мне холодно. — И тогда он ступил на камень и обнял ее сзади. Она прижалась к нему спиной, она хотела, чтобы он утешил ее.

— Любовь моя, — заговорил он ей в затылок, — давай рассудим твое сердце светлым Разумом. Итак, ты полагаешь, что в сердце твоем может быть только один человек…

— Ничего я не полагаю, — всхлипнула она.

— Не перебивайте профессора, — сказал он, прижимая ее к себе, — извольте выслушать нашу гипотезу. Итак, ты полагаешь, что поскольку сердце твое занято мною, то никому другому… скажем, синьоре де Коссе, там уже нет места. Но это не так, ибо, если бы это было так, ты сегодня просто не вспомнила бы о ней. Но ты помнишь о ней, и это значит, что синьора де Коссе продолжает пребывать в твоем сердце. Ваш разрыв — это всего лишь глупая ссора, это камень, упавший на вашу дружбу, ранивший ее, но отнюдь не убивший. Надо убрать этот камень, и все пройдет. Вот и все.

— Как у тебя все просто…

— Где находится синьора де Косее?.. В Толете? Ну хочешь, я завтра свезу ей письмо? — Она помотала головой. — Ну не я, другой — это не важно. Слушай меня. Позови синьору де Косее завтра же, расскажи ей все, и неужели она тебя не поймет и не простит?

— Поймет, простит… Откуда я знаю?

— Синьора де Косее прекрасна и добра, — убежденно сказал он, — и она любит тебя. Позови ее. Ты сделаешь это?

— Сделаю, — глухо выговорила она.

Теперь она повернулась к нему, уткнулась лицом ему в грудь и тихонько заплакала. Он ласково гладил ее по голове:

— Не плачь… Все уже прошло… Ведь ты приняла решение, а древние учат нас, что принять решение — значит сделать лучшую половину дела… Перестань плакать, мое золотое солнышко… Завтра все будет хорошо.

— Вот видишь… — пробормотала она сквозь слезы, — Эльвиру я обидела и тебя обижаю своими… — Она не нашла слова. — Не понимаю, как можно меня любить…

Тогда он подхватил ее на руки:

— Да, ты права! Как можно любить такую скверную девчонку! Ее немедля надо бросить в речку на съеденье ракам! — Он сделал вид, что хочет бросить ее в воду; Жанна невольно взвизгнула, вцепившись в его плечи, и он увидел блеснувшую на ее лице улыбку.

— Я больше не буду… — сказала она.

— Было сказано, — произнес он тоном церковной крысы, — что принятое решение сваливает с души некий камень. Ты приняла решение; свалился ли камень с души твоей, женщина?

— Нет, пресвятой отец… — лукаво ответила она.

— Ну так мы сейчас его стряхнем!..

— Ой, не надо! Ой, упадешь, тут глубоко…

— Ах, упрямая девчонка! — Он не спускал ее с рук. — Ну хорошо же, я найду средство позолотить твой камень, и ты еще будешь любоваться им, как игрушкой!

Жанна улыбалась уже совершенно счастливо:

— Тебе не тяжело меня держать?

— Да разве ты весишь хоть сколько-нибудь больше твоего камня?

— Вот славно!.. Неси меня прямо по этой дорожке, до самой поляны, и начинай золотить мой камень, я хочу посмотреть, как у тебя это получится…

Только что она плакала, а теперь смеялась, и это сделал он. Алеандро был горд этой своей победой больше, чем той, первой, в цветнике.

— Я расскажу тебе, — начал он, — о моих друзьях, и рассказ мой будет называться: «Общество пантагрюэлистов или извлекателей Квинтэссенции».

Жанна закрыла глаза, приготовившись слушать. Серые тени листьев скользили по ее лицу. Алеандро нес ее на руках по дорожке, закиданной бледными пятнами ущербного лунного света.

— В книжной лавке Адама Келекела, которая помещается сразу за площадью Мрайян, пройдя по арку… — он увидел широкий пень, сел на него и примостил Жанну у себя на коленях… — итак, в этой лавке уже неоднократно встречались несколько человек. Они любили беседовать между собой, обнаружив много общего в своих интересах и привязанностях. И вот однажды, когда все они были налицо, один из них, листая какую-то книгу, вычитал из нее древнее изречение: Vitta magna est[60]. «Это очень верно, — сказал другой, — только надо уметь выбирать». — «Что же именно выбирать?» — спросил его третий. — «Да все: чтение, собеседников…» — «Не забудьте о пище, — вмешался четвертый. — Добрый стол стоит доброй беседы, совершенный человек должен уметь насладиться всем, что дает ему жизнь». И все согласились с ним. Тогда тот, кто прочел изречение, сказал всем остальным: «Господа, что же мешает нам соединить наши стремления к прекрасному? Давайте последуем примеру, преподанному нам мэтром Алькофрибасом Назье[61]! Я скромно полагаю, что все вместе мы сможем полнее извлечь квинтэссенцию жизни!»

Жанна улыбнулась:

— Я угадываю продолжение, не посетуй на меня… Вы положили книгу мэтра Назье на аналой и клялись на ней, как на Библии…

— Откуда ты знаешь?!

— Это моя тайна… Но скажи мне, как звали того, кто прочел изречение? Так же, как тебя?

— Нет, сивилла, здесь ты не угадала. Его имя граф ди Лафен, вассал Маренского дома, у него замок в тридцати милях к юго-востоку от замка Л'Ориналь…

— Вот как! — Жанна от удивления вскочила на ноги. — А я совершенно не знаю его…

— Между тем он представлялся Ее Величеству во время коронационных торжеств и говорил нам, что удостоился милостивых слов… Ваше Величество, не угодно ли вам снова сесть на ваш трон? Граф ди Лафен ведет частную жизнь, он не ищет милостей двора… Ваше Величество, у вас в Виргинии много графов, не можете же вы помнить их всех…

Жанна снова села на колени Алеандро. Она механически кивала его словам, а сама, прикусив губу, старалась вспомнить.

— Нет… не помню, — сказала она наконец. — Ну, а кто еще входит в ваше братство?

— Благородные гвардейцы, по одному от каждого цвета, словно на подбор: кавалер ди Сивлас из синих колетов, Франк Делагарди из красных и Арнор ди Хиглом из белых. Это как раз он превозносил вкусовые ощущения, говоря, что искусство кулинарии есть такое же искусство муз, как поэзия, музыка и красноречие. Мы торжественно избрали его Великим Кулинаром нашего общества и не без основания восхваляем каждый раз его искусство на наших собраниях. Кавалер ди Сивлас носит звание Великого хранителя тоги: подобно тому как Хиглом возводит в художники повара, Сивлас настаивает, чтобы и портной был к ним причислен… Кроме того, у нас есть трое студентов: Атабас из Кельха, Веррене из Кайфолии… Веррене — сын мельника, крестьянин…