– Мы можем продемонстрировать бумаги на очередном заседании Совета министров!

– Какие министры? Власть правительства распространяется разве что на дворников у Мариинского Дворца. А Керенский… Не удивлюсь, если окажется, что он тоже… инфицирован… немцами. И что, на него тоже могут быть такие же бумаги?

– Следственное управление? Прокуратура?

– Дупель «пусто»!

– В прессу? Сразу в несколько газет?

– Газеты?!

– Но не листовки же на стенки. Уж очень специфический материал. «Транши», договор с Лениным… Это на немецком языке. Требуются разъяснения.

– Армия! Но кто? Краснов под арестом, генерал Духонин в Могилёве мнётся…

– Послушайте, Пётр Моисеевич, здесь в Петрограде генерал Лечицкий. Очень авторитетен в aрмии. Давайте поедем к нему.

– Нет, встречаться с ним должен славянин.

Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Председателя Петроградского Совета Адольфа Иоффе. Утро

Карта Петрограда. Торчат флажки, закрашены некоторые участки. Иоффе в бухгалтерских нарукавниках ставит ещё один флажок. Именно он курирует раздачу оружия, демонстрации, создание отрядов Красной Гвардии. В комнате сидит группа агитаторов, координаторов из районов Петрограда. Даётся разнарядка на день. Крыленко³⁷, Чудновский³⁸, Подвойский³⁹, Дзерэинский⁴⁰, Бонч-Бруевич⁴¹ и др.

– Товарищ Крыленко! Завтра с утра в казармы бронедивизиона. Вместо одиннадцати броневиков, они выпустили из гаража шесть! А вам, Подвойский, на Путиловский завод. Колеблются! – Иоффе поворачивается к Дзержинскому: – Феликс! Уважаемый! Не сочти за… Но идти агитировать солдат в таком виде…

Действительно на Феликсе Дзержинском полосатые брючки, бордовая жилетка, приталенный сюртук, галстук бабочка. Расфуфыренный шляхтич.

– Всё сам пошил! – заявляет гордо Дзержинский.

Дзержинский Феликс, 40 лет – боевик, агитатор. В общей сложности провел 11 лет на каторге и в ссылке. В дальнейшем руководитель главной карательной организации страны ВЧК – КГБ. Умрёт в 1926 году. Официальная версия – инфаркт.

– Шикарно! – восхищается Иоффе. – Поздравляю! Но… Посмотри на Крыленко. Дорогой Бонч! – обращается к Бонч-Бруевичу: – Обеспечь Эдмундыча шинелкой и всем что положено. Завтра у Вас, товарищ Дзержинский, выступление на митинге в Кексгольмском полку. Там много польских солдат…

Иоффе передаёт разнарядку по броневикам Крыленко. Тот читает.

Крыленко Николай Васильевич, 32 года – агитатор. Прапорщик. Будет назначен Лениным Верховным Главнокомандующим российской армии. В дальнейшем министр юстиции. В 1938 году арестован и расстрелян.

– Всё всем понятно?! Пожалуйста… За работу, товарищи! – командует Иоффе.

Переговариваясь, агитаторы выходят в основной зал штаба Петросовета, набитый народом, табачным дымом, криками и суетой. В комнате задерживаются Подвойский и Чудновский.

– И как вы со всем этим управляетесь, товарищ Иоффе? – удивляется Чудновский.

– Так… Мальцы! Займитесь делом! Будет время и настроение, поделюсь секретами. Давай, давай выходи из царских покоев!

Действительно, комната у Иоффе, хоть и небольшая, но всё оборудовано для жизни. Буфет, самовар, бутерброды, пирожные, баранки, крепкий банковский сейф.

К Иоффе в комнату заглядывает Сталин.

– О, заходите, Дорогой Иосиф!

– Тут вот был у Владимира Ильича. Новые директивы.

– Конечно, конечно. Давайте! Садитесь. Чаю, кофе? Чачу?

– Откуда чача?

– Грузинские товарищи…

Иоффе наливает стопку, кладёт рядом бутерброд. И ещё конверт с купюрами. – Здесь за поездку в Гельсинфорс и жалованье за сентябрь…

Сталин с удовольствием берёт конверт. Выпивает и закусывает. Иоффе пробегает глазами текст. Кричит в большой зал штаба:

– Аксентьев! – вбегает Аксентьев. – Вот, милый, текст Ленина. Сразу же на первую страницу «Правды» и по всем другим нашим газетам. А вот этот кусочек в листовку. И передайте Каменеву, пусть не суёт нос. Не его дело.

Аксентьев выбегает. Заглядывает Свердлов.

– О, Яков, дорогой! Владимир Ильич и тебя не забыл. Личная записочка. Вот, товарищ Джугашвили принёс…

Звонит телефон. Иоффе снимает трубку.

– Иоффе слушает. Да, знаю. Вы в газете «Новая жизнь». Тише! Что?!

– Иоффе привстаёт. – Успокойтесь! Ну, принёс Терещенко… Публикации требует. Да. Слушайте, Федя! Вы кто в газете? Кор-р-ректор. И не вам давать советы главному редактору. Храните молчание. Большое спасибо за информацию.

В дверях почему-то на секунду застывает Свердлов. Да и Сталин перестаёт жевать бутерброд и прислушивается. Иоффе медленно кладёт трубку. Задумывается.

Тут влетает Фёдор Раскольников⁴² и разводит руками:

– Полная херня! Я им, а они мне…

– Оп-па! Спокойно, товарищ Фёдор! – подхватывает Иоффе. – Это мы уже в июле проходили. Значит, переговорщиков к казакам! Срочно! Обещать золотые горы и эшелоны для отправки их на Дон!

Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер

Дождь. Из вагона спускается на перрон Ленин в сопровождении Эйно. Он в одежде пастора. На голове седой парик. Среди встречающих гауптман. Они переглядываются. Гауптман делает успокаивающий жест. Мол, всё в контроле. Ленин и Эйно выходят на площадь, садятся в автомобиль. Едут. Сзади автомобиль гауптмана.

Санкт-Петербург. Подъезд жилого дома. Вечер

Ленин в сопровождении Рахья проходит по лестнице черного хода на третий этаж. Везде на этажах маячат охранники, руководимые Сталиным. Он же и вводит Ленина в квартиру через чёрный ход.

Присутствуют: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Свердлов, Коллонтай, Иоффе, Урицкий, Коллонтай, Бубнов и др.

В неярко освещённой комнате заканчивает свой отчёт Свердлов. Из боковой двери входит какой-то человек. Все вглядываются. Шум узнавания. Это Ленин. Он чисто выбрит. Ни бородки, ни усов. На голове седой парик.

– Ну, просто пастор из ближайшей лютеранской церкви! – ахает Коллонтай.

– А что?! Сегодня я буду русским Лютером! – Ленин приглаживает обеими руками сползающий парик, потом просто снимает его. – К чёгту! Итак, товарищи, начну с ругани. На повестке дня лозунг «вооружённое восстание». А вы… Демонстрации, митинги… Вчерашний день, товарищ Троцкий! Хватить цацкаться! Ждать формального большинства наивно! Ни одна революция этого не ждала. Сначала захват, а потом большинство! Завтра же прибываю в Смольный. И пусть это кое-кому из вас может не понравиться, но речь пойдёт о вооружённом захвате власти. Как можно быстрее! Военно-революционный комитет должен, наконец, заработать, товарищ Иоффе! Вспомните слова Маркса «восстание есть искусство». Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно!

– Извините, Владимир Ильич! – взвивается Троцкий. – Вы достаточно долго отсутствовали и не считаетесь с ситуацией! Вы говорите об искусстве восстания, но сами не следуете своим же словам. Правильно, товарищ Каменев? Считаю, что это, так сказать, «восстание» должно быть как можно меньше похоже на захват власти одной партией. Поэтому надо дождаться начала Всероссийского съезда Советов. И на съезде… Вместе с делегатами от всех партий, выйдя на массовую манифестацию, потребовать от Временного правительства…

Санкт-Петербург. Редакция газеты «Новая жизнь». Ночь

В типографии у наборной кассы редактор и пожилой, усатый наборщик, заканчивающий укладку набора.

– Знаем только мы, Фёдорович. Давай быстрее, – шепчет редактор. – Через полчаса начнём печатать тираж.

В затылок редактору упирается ствол парабеллума. Это в типографию тихо вливаются боевики гауптмана.

– Интересно тут у вас – говорит Лёха, оглядываясь по сторонам.

– Кто вы такие!? Кто вам дал право?! – редактор пытается протестовать, но ему затыкают рот. Уволакивают в конторку.