Ho в руках у нас было оружие, и они боялись сразу нападать. Как и всегда, они хотели натравить толпу, а сами остаться позади.

Однако настроение толпы менялось. Люди слушали не столько нас, сколько то, что происходило сейчас у них в желудках. Начались стоны.

— Бей их, бей дервишей и муллу! — вдруг неожиданно закричал Карабек, и толпа бросилась на дервишей.

Они этого не ожидали. Толпа, которая еще десять минут назад была послушной, взбунтовалась.

— Что ты сказал, ты с ума сошел! — закричал я. — Ведь мы не уговаривались, чтобы ты так агитировал!

Тем временем дервиши поняли смертельную опасность. Толпа сейчас бросится на них: так дрессированный медведь вдруг бросается на своего хозяина. Дервиши обратились в бегство. Некоторых дехкане успели поймать и избивали камнями. Тут выскочил вперед председатель сельсовета. 0н приказал арестовать муллу и дервишей, но не избивать их.

— Мы их судить будем! — говорил он.

Его приказания беспрекословно исполнялись. Перелом произошел коренной.

Вдруг несколько старцев, пробившись к нам, бросилось на колени.

— Пусть советская власть спасет нас от яда, мы не хотим умирать! — они протягивали руки.

Об этом надо было сейчас же думать.

— Что делать? — опросил Карабек. — Много бедняков лепешки ели, их спасать надо!

— Очень просто, — сказал я, — пусть сейчас же сюда принесут свежее молоко, я туда налью лекарство, и они выпьют!

Яд, которым протравливалось зерно, не настолько силен, чтобы сразу отравить человека, но смертные случаи, конечно, будут, если не принять мер.

Барон, катаясь но траве, был за мечетью. С винтовкой в руках Саид разыскивал Джолдывая.

— Молоко несите, молоко несите! — кричали кругом.

Всадники поскакали по кишлаку. Весь кишлак поднялся на ноги. Кричали жены, и визжали дети. Несли в деревянных чашках молоко и сливали его в деревянную бочку. Все толпились кругом. Тут я вдруг заметил отсутствие Джалиля Гоша. Он исчез.

Зажгли несколько больших костров, и они осветили всю площадь перед мечетью. Стоны неслись со всех сторон. Это напоминало мне поле битвы.

Стало очень тесно. Все боялись отойти в сторону от бочки с молоком, рвали друг другу халаты. Глядя на это трагическое и смешное зрелище, дехкане, не принимавшие участие в «трапезе», смеялись и издевались над теми, кто засовывал два пальца в рот.

— Захотели милости аллаха? Зачем же вы выбрасываете ее вон?

Председателю принесли список дехкан, получивших лепешки в обмен на овец и зерно. Это был большой список. По нему мы решили выдавать и молоко.

Я зачерпнул первую пиалу молока.

Я зачерпнул первую пиалу молока.

— Мне, мне! — закричал домулла.

— Нет, — сказал Саид, — пусть аллах тебя спасет!

— Правильно! — закричали все.

— Кто верит, что аллах спасет, тому не дадим молока. Пусть аллах спасает! — сказал Карабек.

— Не верим! — закричали дехкане. — Не верим! Дай молока! Пусть советская власть спасет нас! — кричали лучшие правоверные, лучшие из лучших, те, кому так доверял домулла.

— Мы первые записаны! — заворчали богачи.

— Мы иначе сделаем, — вдруг предложил Карабек. — Мы начнем давать по списку с конца. Сначала получат бедняки.

— Но ведь я умру до тех пор! — завопил домулла.

— И подыхай, шайтан! — отвечали из толпы. Председатель установил очередь. Ее пытались смять протискавшиеся вперед дервиши, но их оттеснили назад.

Дервиши начали стонать и кататься по земле больше и сильнее всех: эти мошенники желали показать, как они страдают. Они прекрасные актеры, но я их слишком хорошо знал, чтобы верить в их мучения.

В очередь за молоком подошел старик Шамши. Он съежился, старался, чтобы я не узнал его. Я строго спросил его:

— Ты тоже ел лепешки, Шамши?

— Нет, нет, — заговорил он. — Я только кусочек попробовал — интересно…

Наконец, очередь дошла до домуллы. Он протянул свои дрожащие руки к кружке…

— Стой! — вдруг закричал чей-то голос, и у бочки появился Джалиль Гош. Он выбил кружку из рук домуллы.

— Сабира! — закричал тут Саид.

Действительно, за Джалилем в свете костра появилась Сабира.

— Ты святой, домулла… — сказал Джалиль. — Ты прятал в своем доме девушку… Ты… — голос его дрожал от гнева. Он поднял камчу и начал наносить ею удары до-мулле, один за другим.

Если бы не оттащили полумертвого от страха старика, он бы погиб.

Мы бросились к Сабире. Она плакала и смеялась. Рассказывая друг другу виденное, мы все отправились в дом председателя.

— Я не верил, я не верил… — шептал по дороге Шамши. Но тут нас ждала новая неожиданность. У крыльца стояли оседланные лошади. К нам навстречу вышел какой-то хмурый человек с портфелем, сопровождаемый милиционером.

«Уполномоченный, который должен был прибыть в Гарм», — догадался я.

— Я должен вас задержать, — сказал уполномоченный, — директива…

Все остановились.

— Что он говорит? — спросил Джалиль, указывая на уполномоченного, не понимая по-русски, но чувствуя, что мне грозит какая-то неприятность.

— Должен задержать, — объяснили ему.

Джалиль Гош вдруг схватил ружье.

— Хочешь, я его убью? — подскочил он ко мне и готов был привести это намерение уже в исполнение.

— Это еще что за номера? — сухо опросил прибывший. — Это тот самый бандит, с которым вы связались? Это…

— Это не бандит, — резко перебил я его. — Это человек, благодаря которому открылось тут целое гнездо мошенников. Кстати, ваших милиционеров пошлите охранять всю эту компанию. А мы зайдем в дом, и я расскажу вам поучительную историю, которая может помочь разобраться в местных делах…

…Что я рассказал ему? То же самое, что рассказал здесь вам, — всю эту историю, может быть, сбивчиво и неполно, отрывочно: о нашей деловой поездке от Кашка-су до Дуваны, о снегах и горах, о сложных и запутанных тропинках этой страны и разных ее людях: хитрых, доверчивых, скрытных и прямодушных… Герои этой истории окружали нас; они сидели на полу домика председателя в далеком горном кишлаке Большая Дувана. Киргизские смуглые их лица были освещены светом из окна. То всходила луна. Она висела над высокими снежными пиками. Из окошка были видны глубокие тени, падающие в трещины и долинки, извивы и складки скал… Мне вспомнились старинные баллады местных сказочников-старцев о неустрашимом киргизском витязе Ир-Манасе, ничего не боявшемся и скакавшем бесстрашно по горам. Может быть, пройдут времена и здесь будут передавать былину о другом бесстрашном витязе, Джалиле, освободившем Голубой берег от колдовского запрета…

К утру уполномоченным был составлен подробный протокол всех дел с опросом Джалиля Гоша.

Весь караван наш был в сборе и караванщики на местах. Все сели на коней. Голубой берег перед нами был теперь свободен.

Саид и Сабира отправлялись на запад. Они поехали учиться. Мы трогательно распрощались с ними. Старик Шамши при этом случае опять прослезился.

— Если я на Голубом берегу… — говорил он, обнимая Сабиру, — подберу самовар… Возвращайся в Кашка-су…

— Агрономом! — закричала Сабира.

Мы ехали на восток. Джалиль Гош попрощался с нами.

— Теперь ты не против советской власти? — опросил его Карабек.

— Нет, — засмеялся тот.

— Ну, тогда другое дело, — важно сказал Карабек, и они крепко и дружески обнялись.

Я уговаривал Джалиля ехать вместе с нами, но он наотрез отказался, сказав, что его ждут горы и дело охотника. Проводив нас глазами, он вскинул ружье на плечо, повернулся и зашагал из кишлака по тропинке, ведущей в горы.