Завтра у нас будут рассмотрены списки американских экспертов, включенных в контрольную комиссию, Юрий Семенович, – сообщил посол. – Вы знакомы с ними?

Конечно. И многих из этих людей знаю лично.

Поздно вечером, в Москве уже будет утро, я позволю домой по этому поводу. У вас нет каких-либо сомнений на этот счет? Я имею в виду кандидатуры…

Разные там люди, Фрол Игнатьевич, – медленно, взвешивая каждое слово – дело-то ведь нешуточное, – проговорил Полухин. – Лиц, явно причастных к нежелательным для нас ведомствам, так сказать, штатных сотрудников РУМО или ЦРУ вроде бы нет. Но мы не можем и не должны исключать, что к нам поедут классные специалисты, которые будут рассматривать свою миссию под нежелательным для нас ракурсом. Это однозначно. Поэтому нам самим надо смотреть в оба – вот и все.

Спасибо, Юрий Семенович, – поблагодарил посол и встал из-за стола. – Тут вот хотел поговорить с вами кое о чем… Может быть, прогуляемся?

Полковник согласно кивнул, сдержав улыбку, и подумал: «Наш Аристотель верен себе». Именем античного философа из города Стагира посла прозвали за пристрастие вести доверительные разговоры, прогуливаясь по просторному залу для приемов. Когда обнаружилась у посла эта привычка, атташе но культуре пустил в обиход слово «перипатетик», что в переводе с греческого означало «совершаемый во время прогулки». Такое прозвище получали мудрецы, которые обсуждали проблемы бытия во время прогулок по садовым аллеям Ликея, философской школы Аристотеля, основанной им в Афинах в 335 году До нашей эры. Но слово «перипатетик» не привилось – не каждому под силу было выговорить его с непривычки, – и посла стали звать просто – Аристотель.

Когда они вышли в зал и неторопливо двинулись по идеально навощенному паркету, посол прикоснулся к локтю атташе и сказал:

Я располагаю информацией, Юрий Семенович, которая меня, признаться, крепко беспокоит. Вы знаете, как поначалу противилось правое крыло правящей нынче партии подписанию Московского предварительного соглашения. Ведь рушатся старые стереотипы! Готовится ликвидация стратегических наступательных вооружений, исчезает главный козырь политического и военного шантажа. Поэтому политическая поляризация достигла в стране пика. И вот будто бы определилась некая третья сила, настроенная весьма радикально. К сожалению, этот радикализм крайне реакционного толка. И от этой группы, как я понимаю, можно ждать самых решительных действий.

У меня тоже есть кое-что, – осторожно заметил Полухин. – Но пока, увы, сведения неопределенные, типа «вокруг да около». Во всяком случае, благодушного настроения нет ни у меня, ни у моих помощников. Будто сидим в окопе и ждем сигнала «В атаку!». Готовность номер один, Фрол Игнатьевич.

Это хорошо, что вы отмобилизованы. Но если бы все было так просто, – вздохнул посол. – У нас с вами положение другое, я бы назвал себя и своих коллег специалистами по человеческим отношениям. А особая задача наших дипломатов в том, чтобы всегда стремиться превратить эти отношения в добрые. В конце концов, именно у нас, а не у кого-нибудь еще, родились слова «мирное сосуществование». И вот, опираясь на имеющиеся у меня сведения, я боюсь, как бы нам не испоганили, Юрий Семенович, московские добрые результаты.

Посол остановился.

– Завтра, полковник, будьте у себя в атташате пораньше. К утру обстановка для меня прояснится, я буду знать больше, нежели сейчас. И тогда немедленно свяжусь с вами по «Тундре». Будьте готовы сразу выехать сюда.

«Тундрой» они называли закрытую автоматическую связь, исключающую подслушивание.

Может быть, мне лучше с утра находиться в посольстве? – предложил полковник Полухин.

Пет необходимости, – возразил посол. – Я вызову вас.

Так он и сделал. И, прощаясь с русскими березами, выросшими в американской почве, военный атташе поду мал, что, судя по голосу Фрола Игнатьевича, худшие опасения посла оправдались.

Юрий Полухин быстро, по без суетливости подошел к «шевроле», открыл дверцу и будто невзначай осмотрелся. Наметанным взглядом зацепил двух молодцов на противоположной стороне улицы. Они, тоже не суетясь, бросили сигареты и стали забираться в светло-серый «ламюр», у которого наверняка был установлен форсированный двигатель – спецзаказ особых федеральных служб.

К подобным «фокусам» полковник привык, если вообще можно привыкнуть к постоянной слежке. Это была профессиональная неизбежность, с которой надо не только мириться, но порой и успешно бороться.

От кирпичного дома атташата было рукой подать до квартала, который занимало советское посольство. Оно располагалось между 15-й и 10-й стрит и улицами «М» и «Л». Но полковник Полухин для ускорения решил ехать на автомобиле и решительно включил двигатель.

Сначала он выехал на Вермонт-авеню – она под острым углом упиралась в Лафайет-сквер, за которым стоял огражденный невысокой решеткой Белый дом. Но Юрий Семенович не поехал до конца улицы. Отдалившись несколько от здания резиденции, полковник резко развернулся на «И»-стрит и двинулся в сторону от Белого дома – теперь уже по 15-й улице. Через три квартала он свернул налево, потом еще раз налево и затормозил у парадного подъезда посольства СССР.

А через пятнадцать минут «шевроле» Полухина мчался мимо монумента Вашингтону и мемориала Джефферсона к Хайвэй-бриджу, чтобы, перебравшись через Потомак, выскочить к приземистому пятиугольнику Пентагона. В ушах Юрия Семеновича продолжали звучать страшные слова посла:

– Министр обороны США отдал приказ «Идет град» с часовым интервалом. Я поднял на ноги всю нашу дипслужбу… Но вице-президент в Китае. Президент с генералом Уорднером со вчерашнего дня находятся на своем ЦКП. Министр обороны игнорирует мои попытки связаться с ним… Включайтесь в дело и вы. Попытайтесь попасть в Пентагон, у вас есть дипломатический пропуск в управление по заграничным связям, вы лично знакомы с армейскими разведчиками. Действуйте как угодно, по внушите генералам, что все мы, оба наших государства, можем оказаться жертвами чудовищной провокации. Не теряйте времени, Юрий Семенович! Сообщайте мне о своих действиях. И помните: времени у нас почти не осталось.

А Москва? – спросил Полухин. – Там знают?

Последняя проверка полученной информации будет закончена через пять минут… Сами понимаете: я не имею права взбудоражить мир попусту. Еще один контроль – и спецсообщение для Председателя Совета Обороны сразу уйдет в Москву.

А как узнаю об этом я?

По дороге в Пентагон позвоните сюда. Если вам скажут «Возвращайтесь к обеду» – это означает отбой тревоге. Если услышите песню «Полюшко-поле» – знайте: все так, как я вам рассказывал. И даже в худшем варианте. Не мешкайте!

Есть! – крикнул полковник и выбежал из кабинета.

Теперь быстрее добраться до Большого Дома! В зеркальце заднего обзора Полухин видел: светло-серый «ламюр» движется за ним как привязанный. Но это были привычные профессионалы из Федерального бюро расследований. Юрий Семенович даже знал их в лицо и по имени, хотя, конечно, они ему никогда официально не представлялись.

«Если верно то, о чем сообщил мне посол, – подумал Полухин, – должны были сменить наблюдение. Или правая рука не согласовала свои действия с левой?»

На максимально возможной скорости он проскочил правый из трех мостов, пересекающих в этом месте Потомак, и, подвернув еще правее, подобрался к центральному, северному, входу в здание. Ему удалось приткнуть машину на стоянке, не совсем, правда, по правилам, на штраф он, конечно, налетит, да разве до штрафа сейчас?! Полковник вряд ли воспользуется снова своей машиной. Если сумеет выбраться из Пентагона, то дальше поедет на такси, этим он хоть на время собьет ребят из ФБР со следа.

В просторном вестибюле полковник подошел к телефону и позвонил генералу Рою Монтгомери домой. Полухин и сам не мог бы себе объяснить, почему он звонит этому человеку. Просто американец нравился ему чем-то, может быть, широтою взглядов, отсутствием традиционной для здешних военных консервативности мышления.