К кому пойти, где искать поддержку?

Лаврентий давно покоился в могиле. Абакумов еще раньше сыграл в ящик. Павел Судоплатов тянул лямку во Владимирской тюрьме.

Уехать за границу, в Дюссельдорф к приемному внуку? Как‑то я получил весточку от Петьки – приезжай, мол, дед, без тебя скучно, империалисты заели.

Кто меня выпустит?!

Решил обратиться в Фитину, тоже лишенному генеральского звания и выброшенному из органов. Все, что ему разрешили, это заведовать фотоателье в Союзе советских обществ дружбы в Москве.

Родина щедро отблагодарила его.

Встречались мы редко, о прошлом старались не вспоминать. Однажды, на мою вскользь брошенную фразу «за что боролись?», – он дал дельный совет.

— А ты, Николай Михайлович, рискни и расскажи, за что боролись. Легче станет. Василевский с Горским, например, переводят детективчики, один с французского, другой с английского. Кое‑кто при поддержке Ильина строчит роман за романом и все о подвигах советских разведчиков в тылу врага. Кто‑то воспевает пламенных революционерах, кто‑то семью Ильича. Другие тоже что‑то корябают в том же духе и в столах прячут. О чем пишут, не знаю. Я к ним в стол не заглядывал.

Я решил воспользоваться его советом, и для начала постарался по памяти восстановить все, что могло бы потребоваться во время этой работы. Поспрашивал кое–кого о том, о сем. Скоро меня вызвали кое–куда и предупредили – Трущев, держи язык за зубами! Я попытался объяснить, что пишу о Согласии, о том, как трудно бывает отыскать к нему путь. В инстанции ответили – вот о согласии сколько угодно, а еще лучше, если кто‑то другой, более сознательный товарищ, прочитал бы твои воспоминания.

А пенсию вернете?

Пенсию, ты, Трущев, просрал, потакая бериевским преступлениям, так что извини…

Вот и договорились.

Теперь сообрази, соавтор, какую ответственность ты взвалил на свои плечи. Со своей стороны я сделал все, чтобы никто из сознательных товарищей не смог бы отыскать все использованные мной документы или составить цельную картину, а ты обязан.

Ищи, да обрящешь. Поверь, приятель, Согласие с самим собой – это не мало. Это даже очень много. Не обращай внимания на вопли – что за вранье! Кому нужны эти сталинские перепевы?! Пенсии лишили? Поделом ему, бериевскому сатрапу! Поделом этому псу, охранявшему режим!..

Я всегда знал цену Петробычу, Лаврентию, Абакумову и многим других. Не о них идет речь. С точки зрения согласия, перед лицом правды у всех равные права, и только это соображение толкает меня к столу. Пишу, что вспомнилось, что жжет до сих пор, чему нельзя сгинуть во мраке.

А ты никак не можешь сосчитать, сколько будет дважды два!

Четыре, дружище!!! Все, что не так, от лукавого.

Бери пример с Нильса Бора, Заратустры, Вольфа Мессинга и дядьки их Сен–Жермена. Не поддавайся «измам», гони взашей «сти».

« …Такие дела, дружище, но хватит о грустном. Мы‑то с тобой живы! Нас рано списывать в запас, так что соберись с силами. Вот еще просьба – отыщи на Котляковском в самом дальнем углу могилку. Когда найдешь, сам поймешь, что такое Согласие и с чем его едят…»

* * *

Приложения

По многу раз я перебирал оставшиеся, не вошедшие в воспоминания Трущева материалы – никак не мог решить, что с ними делать?

Их было чуть–чуть – обрывки абзацев, отдельные выписки, цитаты из каких‑то сверхсекретных документов, несколько писем к жене, в которых он утешал Таню после смерти дочери. В тощей папке также помещались несколько «Приложений». Я до сих пор сомневаюсь, стоило ли включать их в мемуар?

Если только ради Согласия?..

Это его жизнь, его надежда.

Я не могу отказать ветерану в праве на реабилитацию. Если он настаивал, чтобы эти «Приложения» вошли в текст, пусть так и будет.

Приложение 1

Выдержка из воспоминаний Уинстона Черчилля «Вторая мировая война», за которые он в 1953 году получил Нобелевскую премию.

Глава III. «Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс»

«В субботу 11 мая я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что‑либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс, который показывали мои хозяева. Я дважды выходил справиться о налете, и каждый раз мне говорили, что он носит очень ожесточенный характер, Веселый фильм продолжался, и я был рад, что он отвлекал мое внимание. Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтон. Герцог был моим личным другом, но я не мог себе представить, что у него может быть ко мне дело, которое не подождало бы до утра. Однако он настаивал, заявляя, что речь идет о деле государственной важности. Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут тот вернулся со следующими словами:

«В Шотландию прибыл Гесс».

Я счел это сообщение фантастикой. Однако оно оказалось верным. Ночью поступили дополнительные сведения, подтверждавшие это известие. Не подлежало сомнению, что Гесс, заместитель фюрера, рейхсминистр без портфеля, член министерского совета обороны Германской империи, член тайного германского совета кабинета министров и лидер нацистской партии, приземлился один на парашюте близ поместья герцога Гамильтон на западе Шотландии.

Управляя своим самолетом, он, в форме капитана германской авиации, вылетел из Аугсбурга и выбросился с парашютом. Вначале он назвался Хорном, и лишь в военном госпитале около Глазго, куда его доставили по поводу легких ранений, полученных им при приземлении, было установлено, кто он такой. Вскоре его перевезли сначала в Тауэр, а затем в другие места заключения в Англии, где он оставался до 6 октября 1945 года, когда присоединился в Нюрнбергской тюрьме к своим уцелевшим коллегам, представшим перед судом победителей.

Я никогда не придавал сколько‑нибудь серьезного значения этой проделке Гесса. Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий. Тем не менее она вызвала большую сенсацию в Англии и Соединенных Штатах, России и главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

Франция уже сброшена со счетов. Подводные лодки вскоре уничтожат все морские коммуникации. Воздушные налеты германской авиации разрушат английскую промышленность и обратят в прах английские города.

Но к кому бы ему обратиться?

Сын его политического советника Карла Хаусхофера знал герцога Гамильтона. Гессу было известно, что герцог является одним из высокопоставленных придворных чинов. Такое лицо, вероятно, каждый вечер обедает с королем и лично беседует с ним. Через него он сможет найти прямой доступ к королю.

Рудольф Гесс был красивым, моложавым человеком, который полюбился Гитлеру и стал одним из его ближайших сотрудников. Он преклонялся перед фюрером. Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух–трех человек. Он знал и понимал внутренний мир Гитлера – его ненависть к Советской России, его страстное желание уничтожить большевизм, его восхищение Англией и искреннее желание жить в дружбе с Британской империей, его презрение к большинству других стран.

Никто не знал Гитлера лучше, чем он, и не видел его чаще в моменты наибольшей откровенности. Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане. Что значили теперь партийные демонстрации? Наступило время действовать, а не заниматься трюкачеством.

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность, которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера.