— Плюс еще кое-что. Есть и четвертая профессия. Я вчера принял не три таблетки, а четыре.

— Вот как? Почему же ты не сказал об этом Биллу?

— Смеешься ты, что ли? Я же вчера так окосел, что вполне мог проглотить руководство по организации революций. Не дай бог, Моррис пронюхает…

Она улыбнулась:

— Ты действительно думаешь, что принял такую таблетку?

— Нет, конечно.

— Но почему? Почему мы согласились? Что заставило нас принимать таблетки? Право, нам следовало бы быть умнее.

— А, может, «монах» сначала принял таблетку сам. Может, у них есть таблетки, обучающне втираться в доверие к инопланетянам.

— Я ведь и правда испытывала к нему доверие, — сказала Луиза. — Я помню. Мне представлялось, что он полон сочувствия. Неужели он действительно взорвет наше Солнце?

— Действительно взорвет.

— А четвертая таблетка не научила тебя, как помешать ему?

— Давай подумаем. Нам известно, что я принял курс лингвистики, курс телепортации для инопланетян и, безусловно, курс управления кораблем со световым парусом. На основании всего этого… Я мог и передумать и принять, в конце концов, курс карате для червей.

— Карате, по крайней мере, тебе не повредит… Слушай, Эд, если ты помнишь, что принимал таблетки, почему ты не помнишь, что в них было?

— Я вообще ничего не помню.

— Откуда же ты знаешь, что принял именно четыре?

— Вот, пожалуйста.

Я сунул руку в карман и вытащил целлофановую облатку. И сразу понял, что она не пустая. Внутри лежало что-то твердое и круглое.

Мы смотрели на нее во все глаза, когда вернулся Моррис.

— У меня, должно быть, хватило ума сунуть ее в карман, — объяснил я. — Вчера ночью я, видно, почувствовал себя таким хитрецом, что решился обокрасть «монаха».

Моррис ветел таблетку в пальцах, как драгоценный камень. Она была бледно голубого цвета, с розовым треугольником, выжженным с одной стороны.

— Не знаю, право, посылать ли ее на анализ или принять самому. Да ниспошлется нам чудо. Возможно, тогда…

— И не помышляйте об этом. С моей стороны было очень неумно забыть, как быстро портятся эти таблетки. Обертка порвана. Таблетка уже часов двенадцать как испорчена.

Моррис грязно выругался.

— Отправьте ее на анализ, — предложил я. — Химики выделят РНК и сумеют, вероятно, определить, какие вещества используются в качестве основы. Думаю, что и содержащаяся в таблетке информация еще сохранилась. Но только не принимайте эту чертову штуку сами. Два-три случайных изменения в структуре РНК, и ваши мозги превратятся в решето…

— У нас даже нет времени, чтобы отправить ее немедля в лабораторию. Можно положить ее в морозилку?

Я вложил таблетку в маленький пластиковый мешочек для бутербродов, отсосал из него воздух, завязал и поместил в морозильник. Вакуум и холод сохранят таблетку. Надо было мне вчера так поступить.

— С чудесами покончено, — горько сказал Моррис. — Вернемся к делу. Наши сотрудники будут патрулировать подходы к бару, еще несколько человек засядут внутри. Кто именно, вам не скажут, гадайте, если есть охота. Кое-кому из ваших клиентов сегодня дадут от ворот поворот. Если они потребуют объяснений, им посоветуют следить за газетами. Надеюсь, что все это не нанесет большого ущерба вашему бизнесу.

— Напротив, мы на этом еще заработаем. Прославимся ведь. Вы и вчера так делали?

— Делали. Мы не хотели, чтобы бар был набит битком. «Монахам» могли не понравиться охотники за автографами.

— Вот почему зал вчера остался наполовину пуст.

Моррис посмотрел на часы.

— Пора открывать. Все готово?

— Сядьте у стойки, Билл. И ведите себя непринужденно, черт побери!

Луиза пошла включить свет.

Моррис уселся почти в центре. Его большая квадратная рука уцепилась за стойку.

— Еще один джин с тоником. А потом подайте мне тоник без джина.

— Хорошо.

— «Непринужденно»! Как я могу вести себя непринужденно? Фрейзер, мне пришлось сказать президенту Соединенных Штатов Америки, что если он не примет мер, наступит конец света. Мне пришлось лично сказать ему это!

— Он поверил?

— Надеюсь, что да. Он разговаривал так чертовски спокойно и ободрительно, что захотелось вопить и топать ногами. Бог мой, Фрейзер, что произойдет, если мы не сумеем построить пусковой лазер? Попробуем и не сумеем?

Я дал ему классический ответ:

— Глупость всегда заслуживает высшей меры наказания.

Моррис заорал мне в лицо:

— Будьте вы прокляты со своим высокомерием и со своими монстрами-убийцами вместе!..

Секунду спустя он вновь обрел хладнокровие.

— Не обращайте внимания, Фрейзер. Просто вы рассуждаете, как капитан звездолета.

— Как это?

— Как капитан звездолета, способный обратить Солнце в сверхновую. Вы лично здесь ни при чем. В вас говорит таблетка.

Шут его возьми, а ведь он прав! Я сердцем чуял его правоту. Таблетка повлияла на образ моего мышления. Но ведь это аморально взорвать солнце, греющее чужой мир. Или нет? Я не мог больше полагаться на собственные представления о добре и зле!

В бар вошли четверо и заняли один из больших столов. Люди Морриса? Нет, торговцы недвижимостью, решившие обмыть сделку.

— Что-то меня все время тревожило, — признался Моррис. — Много найдется причин, от которых самообладание трещит по швам. Например, приближающийся конец света. И все-таки есть что-то еще, что никак не давало мне покоя.

Я поставил перед ним джин с тоником. Отхлебнув, он продолжал:

— Отлично. И, наконец, я понял, что именно. Понял, когда сидел в телефонной будке и ждал, пока меня по цепочке говорящих улиток не соединят с президентом. Фрейзер, вы учились в колледже?

— Нет, только в школе.

— А между тем вы говорите совсем не как бармен. Вы употребляете сложные выражения.

— Неужели?

— Сплошь и рядом. Вы говорили о «взрывающихся солнцах», но сразу поняли меня, когда я упомянул о сверхновой. Вы говорили о водородной бомбе, но сразу поняли, что такое термоядерная реакция.

— Разумеется.

— У меня сложилось влечатление, вероятно, дурацкое, что вы выучиваете слова, как только я их произношу.

— Parlez — vous Francais? (1)

— Нет, я не знаю иностранных языков.