Главное поле этих рудников находится между горочками Стерлибашево и Киргиз — Мияки, на сыртах около деревень Казанка, Старая Родионовка, Дмитриевское — Болгарино — в среднем по 400 отвалов у каждой. Дальше идут штольни и отвалы у деревни Кочегановой и большой рудный карьер у деревни Семашево.

Огромные отвалы есть у деревни Яшляр и у Каркалинского завода в деревне Камышлы, там же были открыты шахты на глубине 10 метров.

Где-то около Камышлов есть (вернее, был) Ужов хутор, там тоже есть рудный карьер, как у дер. Семашкино. На Каркалинском заводе осталась большая куча рассыпавшейся в песок руды и такая же куча серного колчедана — пирита, почти тоже рассыпавшегося.

У дер. Ново-Генераловки — опять большое поле отвалов и открытая штольня на верхе сырта. Оттуда близко дер. Ключевка с одним из самых древних рудников — Ключевским, первые сведения о котором восходят к 1745 г. Там есть открытые шахты. Дальше по сырту идут отвалы у деревень Ново-Николаевка, Турган, Дурасова (тоже самый старый рудник — Дурасовский), Таняева и Фёдоровка — самая южная группа маленьких отвалов.

На 3-х вёрстной карте Европейской части Союза посёлок Камышлы находится в 2-х км на восток от Большой Каргалы. Дер. Яшлар в 10 км на юго-юго-восток от Б. Каргалы. Посёлок Казанка на карте — Ильиновка, дер. Алдарова (где тоже много отвалов) = Айдаралина. Дер. Булгарино, иначе назыв. Болгарова, на юго-юго восток от Дмитриевки и на запад от Ильиновки. Большие и Мал. Каргалы вблизи села Уязы-Башево Киргиз-Миякинского района».[91]

Остаётся только поражаться памяти учёного, который мог в деталях рассказать о своих исследованиях 35-летней давности.

Осенью 1930 года, на заседании комиссии Инцветмета, защищая месторождения, на которых можно было поставить добычу медной руды, Иван увлечённо излагал свои доводы. Как неожиданный выстрел, прозвучал для него вопрос одного из членов комиссии: где вы получали образование, молодой человек? Ах, не закончили? А на каком основании вы считаете, что вы правы?

Иван смело ответил, что теорию он изучил самостоятельно, лучшая проверка теории — это практика, то есть результаты его работы. Там, в поле, он был безусловным авторитетом, опытным геологом и руководителем, но здесь, в столицах — он видел: значение имело иное. Вспомнились слова Сушкина: «Да и университет небесполезно окончить…»

Но для того чтобы получить документ, необязательно уныло ходить на занятия. Иван прекрасно знал это: сумел же он окончить школу, занимаясь самостоятельно! Диплом высшей школы тоже можно добыть экстерном. Только надо сначала с отчётами и текущими делами разобраться…

С особым чувством спешил Иван в Ленинград после полевого сезона 1930 года. В этот раз разлука с любимым городом казалась ему на редкость долгой. Ксения, милая, ласковая, жена…

Ксения Свитальская работала препаратором в ПИНе. Была она дочерью известного геолога Николая Игнатьевича Свитальского, профессора Горного института. Худенькая, миниатюрная, она вызывала в Иване чувство трогательной заботы. Когда они вместе возвращались домой, прохожие с улыбкой оглядывались: юная женщина казалась крохотной рядом с огромным, широкоплечим Иваном.

Злые языки говорили, что Иван женился на ней ради карьеры: профессор Свитальский одним из первых начал исследовать криворожские руды. На основании его исследований на Южном Урале, возле горы Магнитной, начали строить гигант первой пятилетки — Магнитогорский металлургический комбинат.

В ответ на слухи Иван морщился: люди судят по себе. Нет, не лавры отца покорили Ивана.

Кстати, о злых языках. Осенью Иван обнаружил, что в ПИНе появились новые сотрудники. Музею требовались препараторы. Александра Паулиновна как заместитель директора по научной части приняла на работу сотрудников, которые беззастенчиво использовали ПИН как место, где можно было временно скрыться от политизации общества. Не имеющие ничего общего ни с геологией и биологией, ни тем более с палеонтологией, такие личности, как М. Ф. Косинский, вошли в число «научных сотрудников», совершенно равнодушных к науке. На место учёного секретаря по совету Косинского был принят его приятель — пианист Дмитрий Брониславович Ловенецкий. Он не имел никаких познаний в палеонтологии, однако Александра Паулиновна сочла, что люди, обязанные ей приёмом на работу, будут занимать её сторону. Вообще всех сотрудников она делила на «своих» и «чужих».

Препараторы и реставраторы составляли бблыпую часть сотрудников, а при проведении партийных и комсомольских собраний были важны голоса каждого из участников.

Одним из препараторов музея был Николай Косниковский, дружбу с которым Ефремов сохранит до конца жизни. Вместе они выпускали юмористический журнал «ПИНоптикум». Иван сочинял короткие иронические стишки, а Николай рисовал картинки.

Для Ефремова образцом учёного являлись такие люди, как Пётр Петрович Сушкин, Александр Евгеньевич Ферсман, Владимир Иванович Вернадский, в которых любовь к науке сочеталась с высокой интеллигентностью и порядочностью. Общаясь с Александрой Паулиновной, Ефремов не мог взять в толк, как совмещаются в этой немолодой, не имевшей детей женщине страстная преданность науке — и невероятное честолюбие, крайне ревнивое отношение к достижениям других, желание утвердить за собой безусловное первенство и влиять на судьбы других людей. Она мечтала о достойных учениках, но не находила таковых. Одно время она взяла шефство над спутником Ефремова на Богдо, препаратором Фёдором Кузьминым, хотела помочь ему получить образование. Но из этого ничего не вышло.

В начале 1920-х годов, когда в обществе говорили о равенстве мужчины и женщины, было принято здороваться за руку. Александра Паулиновна здоровалась именно так, но только с людьми, хорошо ей знакомыми. Посторонним руку не подавала. «Я могу пожать руку человеку, только будучи уверенной в его порядочности», — говорила она, а «порядочный» в её интерпретации означало «лояльный».

Ефремова Александра Паулиновна терпела с большим трудом, считая его выскочкой, дилетантом в палеонтологии, не имевшим научной школы, постоянно припоминая ему отсутствие диплома, и демонстративно не здоровалась с ним за руку. При встречах, правда, старалась относиться к нему максимально сдержанно, зная покровительственное отношение Борисяка: тот помнил, как юный искатель, мечтающий об охоте за ископаемыми, пришёл к нему в кабинет. Сам же Борисяк в институте появлялся редко по причине нездоровья.

В экспедиции все мелкие заботы отодвигались, действовал один мощный вектор научного поиска, неотделимый от самого тесного взаимодействия с различными силами природы. В городе внимание вынужденно дробилось, разбивалось на несколько потоков. В череде бытовых дел ещё более, чем в поле, нужно было держать цель, к которой стремились бы извилистые пути мысли. После смерти Сушкина Иван мысленно искал учителя, человека, которому он мог бы доверить самые важные свои мысли. Ни Гартман-Вейнберг, ни стареющий Борисяк на эту роль не годились…

19 ноября 1930 года 22-летний Ефремов пишет письмо академику Вернадскому: «У меня есть некоторые новые взгляды на эволюцию наземных позвоночных в связи с равновесием ССЬ в атмосфере в разные геологические эпохи и ионизацией вод в присутствии различных элементов, например V, Си, К. В настоящее время в СССР Вы единственный человек, от одобрения которого зависит судьба моих гипотез».

Ефремов посылает Вернадскому небольшую работу, перепечатанную на пишущей машинке. Ответа не было. Вполне возможно, что великий учёный при громадной занятости просто не смог прочитать присланную рукопись.

Размышляя о том, как образуются кладбища динозавров, какие диалектические закономерности лежат в основе разрушения пород и как эти породы осаждаются, Ефремов штудировал работы современных учёных-геологов. Иван живо интересовался новинками, не прошёл он и мимо монументального труда профессора Михаила Михайловича Тетяева «Геотектоника». Исследуя формы складчатости, Тетяев считал, что в геологической летописи лучше сохраняются те породы, что накапливались в пониженных участках земной коры, не подвергавшихся разрушению. Значит, думал Ефремов, в каждом геологическом периоде будут сохраняться отнюдь не все типы осадков. Постепенно в сознании молодого учёного зарождалась идея будущей тафономии, накапливались всё новые и новые факты.