- Нет! – негромко протестовал Тёма.

- А то я не понял! – иронично хмыкнул Кэп. – Лааадно, будем субботние порки устраивать. Мягким полотенцем.

- Почему - полотенцем? – улыбнулся ему в плечо Тёма.

- А чем еще тебя лупить-то, рохлю такую? – тепло усмехнулся Кэп. – Не этим же! – он собрал в кулак свою огромную руку.

Тёма бережно оплел его кулак ладонями:

- Да, этим – не надо!

Уже в шестом часу утра, когда лифт повез вниз какую-то раннюю пташку, они трахнулись в последний раз за эту ночь. Для Лёхи это был пятый заход, для Тёмы – четвертый. От бессонной ночи было ощущение нереальности, и у обоих гудела голова.

- Ты можешь завтра на работу не пойти? – спросил Лёха.

- Может быть, уже – «сегодня»? – уточнил Артём.

- Ну да. Ага!

- Нет, не могу. У меня - пациенты. Но мне – к двенадцати, не рано.

- А я постараюсь отпроситься. Видишь, я оказался обалденно ценный кадр. Меня начальство премиями удержать пыталось.

Обоих вырубало спать. Лёха поставил будильник на половину десятого, чтоб успеть позвонить на работу.

- Тём, ты от меня не уйдешь? – с придыханием спросил он, вглядываясь в Тёмкины черты, прежде чем выключить свет.

- Я очень люблю тебя! – ответил Тёмка уже в темноте.

Лёха подвинулся к нему, обвил рукой, задержал дыхание… Он думал, что этой интимной секунды больше никогда не случится в его жизни.

- Рыжик?...

Тёма понял, придвинул свои ноги к культям. Лёха медленно, не в первый миг, расслабился и доверчиво поерзал по его ногам своими коленями. Коленями, которые кажутся уродством всем людям в мире, кроме одного - того, кого он любит, и с кем спит в одной постели! Уже совсем засыпая, Лёха подумал, что букет надо было заказывать не на девять, а на одиннадцать, но что-то менять было поздно – сон навалился на него тяжелой беззвучной подушкой.

В девять утра его разбудил телефон. Из магазина цветов уточняли: подтверждает ли он свой заказ? Лёха, раз уж поднялся, набрал номер директора: обрадовал, что передумал увольняться, и попросил отгул на сегодня. Директор радостно поцокал языком и уступил бы, видимо, даже три дня отгулов без сожалений. Через четверть часа курьер привёз букет. Рыжий всё это время дрых без задних ног. Только когда Лёха на своем кресле вкатился в комнату с розами, он сонно спросил:

- Алёш, уже вставать?

- Смотри: это - тебе! – Лёха ставил в банку цветы. – Не, не встаем пока, спим!

Артём откинулся на спину и блаженно улыбнулся:

- Лёшк, ты с ума сошел! Розы… зимой….

Лёха нырнул к нему под одеяло.

- Мой Рыжий любит розы!

Тёмка прильнул к широкому плечу.

- И – что с того? Не фиг его баловать!

- Тебя не спросили, ты понял? – улыбнулся Лёха в его макушку. - Спи, давай! Еще два часа до будильника.

Они снова провалились в сон. И зазвонивший в одиннадцать будильник застал их врасплох.

Лёшка взъерошил сонному Рыжику волосы:

- Ну что, соня: чай, кофе?...

- Потанцуем! – проговорил тот, накрывая ладонью Лёхин, конкретно поднявшийся, член.

Не то, чтоб они очень долго трахались. Не то, чтоб слишком увлеченно целовались… Но Тёма не успел ни поесть, ни побриться.

- Хоть чаю попей! – Лёха стоял в прихожей с чашкой чая.

Артём выправлял из-под джемпера ворот рубашки:

- Черт, надо было погладить! – взял из Лёхиных рук чашку, отхлебнул, обжегся: - Лёш, горячий!

- Я – горячий? – игриво подмигнул Лёха.

- Ну тебя! – обиделся Артём. – Просил же «докипА» не греть!

- Минуту подожди - остынет!

- Некогда! У меня и так опять с заведующей «тёрки».

Лёха после бесконечных недель отчаяния и одиночества наслаждался этой «семейной разборкой». И тем сильнее у него ёкнуло в груди, когда Артём, уже совсем в дверях, напомнил про обещанное на вечер признание:

- Я задержусь после работы… У меня сегодня одно важное дело решится. Приеду - расскажу.

У Лёхи заныло в груди:

- Тём, я буду ждать тебя. Очень! Ты ведь – придешь? Что бы ни случилось?

Тёма кивнул.

- И со своим кольцом? И с Донькой?

- Да! – теперь Артёму, чтоб поцеловаться стоя, приходилось чуть закидывать голову.

- Давай, удачи! - Лёха закрыл за ним дверь, пошел к кухонному окну и проводил глазами по двору его ладную фигуру. Потом сосредоточенно и нервно покусал большой палец, с силой выдохнул, словно на что-то решившись, взял телефон и начал тыкать в кнопки.

* * *

Артём открыл дверь своим ключом и замер в коридоре. У горки стояла чья-то обувь. В квартире слышались мужские голоса. Входить или уйти? Но в комнате его услышали. Дверь открылась, вышел Лёха:

- Тём, привет! У нас гости. А Донька – с тобой?

- Нет. Ее моя мама боится, и я ее оставил у Мадьяра. Я ему звонил, чтоб забрать, но он сегодня где-то очень занят.

Артём задвинул свои вещи за Кэпову коляску, разделся, сунул ноги в тапочки и – смущенно застыл у порога.

Диван – едва ли не впервые на Тёмкиной памяти – был собран. За выдвинутым на середину комнаты столом сидело двое плечистых парней, а на парадной кружавчатой скатерти, о существовании которой в Кэповом хозяйстве Тёма даже не подозревал, теснились бутылки, тарелки, полные салатники и две банки с цветами. Артём перебрал в памяти даты: День десантника – нет, Лёшкин день рождения – нет, до Двадцать третьего февраля - еще полмесяца…

- Алёш, у вас праздник?

- И у «вас»! – улыбнулся Лёха. Сделал шаг ему навстречу, опершись рукой на край стола, вдруг опустился на колени и торжественно проговорил:

- Тёма, я люблю тебя! И прошу руки и сердца. Или - предлагаю?... Как верно? – он обернулся на друзей.

Артём помертвел.

- Лёша, встань! Ты что?... О чем ты?... Ребят, не слушайте. Он пьян. Он бредит. Это – шутка! – он потянул Лёху за плечи, пытаясь поднять. – Скажи им, что – шутка! Это – неправда! – в его глазах бился дикий, отчаянный страх.

- Хватит, Воробей, вас пропалили! – Мадьяр, который до этой минуты «был занят» не «где-то», а на Лёхиной кухне, появился в дверях. – Давай нормально отвечай: да или нет? А то тебе – руку и сердце, а ты – в истерику. Как-то уж совсем по-бабски…

Артём растерянно обернулся на него:

- Иван? Ты откуда?

- Меня на свадьбу пригласили. На твою. Все ждут твоего слова!

У Тёмы дрогнули губы. И он лишь теперь заметил, что стоящий на коленях Лёшка держит в ладони синюю коробочку с кольцом.

- Тёмка, ну - что? – спрашивал он, глядя на Артёма снизу вверх. И его голубые глаза светились любовью и радостью.

Тёма удержал его взгляд, накрыл ладонью синий бархатный футляр и выдохнул:

- Да!

Мадьяр первым захлопал в ладоши.

Лёшка поднялся с коленей сам, без посторонней помощи. Протянул Тёме кольцо и выставил безымянный палец:

- Кольцуй!

На внутренней стороне кольца было выбито: «Артём».

- Подожди! Тогда и ты - меня.

Артём скрутил с пальца своё «обручальное» и положил на Кэпову ладонь. Лёха кивнул, покосился на Мадьяра, державшего наизготовку фотоаппарат:

- Папарацци готовы? – потом взял кольцо с гравировкой «Алёша» и под щёлканье фотообъектива вернул на прежнее место. Тёмка, несмело улыбаясь, взял второе и бережно продел в него Лёхин палец.

- Хирург, понятно?! – негромко прокомментировал Мадьяр его осторожное и точное движение.

Повисла пауза. По законам жанра надо было кричать «Горько!», но обоим «молодым» сейчас так очевидно не хватало храбрости, что гости промолчали.

- Я пойду, переоденусь! – подхватился вдруг Тёма. – Вы все при параде, а я…

Он выскользнул из комнаты, зашаркал в коридоре чемоданом. Кэп посмотрел на гостей исподлобья:

- Тёмка у нас – «девочка». Все выяснения, претензии, вопросы, всё – ко мне. Кто его обидит или будет задираться, огребёт такииих люлей,… – он сжал кулак и чуть крутанул его вокруг своей оси, красноречиво хрустнув суставами. - Всех, кому про нас расскажете - предупредите!

Ильяс с Серегой кивнули – почти без эмоций, Мадьяр картинно поежился. Чтоб смягчить впечатление от грубоватых слов, Кэп обратился к нему совсем другим, дружеским тоном: