– Ах, какая интересная, какая нескучная штука, эта жизнь, – промурлыкал он.

Быстрым кошачьим шагом Номут спустился в подвал. Там, в полной темноте, на полу железной клетки сидел человек. Даже не человек, а так, одно название. Тень. Если можно назвать тенью что-то в полной темноте. Толстяк отпёр решётку.

– Проваливай к своему хозяину. И скажи, пусть зайдёт на огонёк. Надо потолковать.

Тень колыхнулась, сощурилась на бледное пятно дверного проёма, шмыгнула носом и исчезла.

Третья доля

– Как? – хором закричали дети.

– Как Любовь? – раскрыл рот Рене, – Разве Любовь может быть злой?

– Может, – поморщилась Ири-Тао, – Извратить, в принципе, можно что угодно. Хотя… те, кто попал под власть монаха, кажется, не жалеют о своей участи. И ещё: пока никто не слышал, что монах смог извратить Любовь…

– В смысле?

– До сих пор никто не приходил к нам с востока с проклятием, от которого хотел бы избавиться и не мог. Никаких серебряных монет, никаких золотых побрякушек.

– Значит, люди там счастливы? – подалась вперёд Сайка.

– Трудно утверждать наверняка, – пожала плечами Ири-Тао, – По всему выходит, что там лучше, чем здесь. Но тех, кого я видела, счастливыми назвать было никак нельзя.

– Почему? – поинтересовался Рене, – То есть, что в этих людях было такое, что делало их несчастными?

– Да вроде и не несчастными. Они какие-то неживые. Как деревья, которые ещё стоят, несмотря на то, что топор дровосека уже перерубил их сердцевину. Они ещё полны сил, ветер ещё колышет их листву, но их смерть – лишь вопрос времени.

– А что они сами говорят? – удивился Рене.

– Ничего! Ни один из тех, кто пришёл с востока, не сказал ни слова о том, что там творится. Номут даже награду назначал. А однажды отловил несколько человек и пытал у себя в замке. Но так и не узнал тайну.

Дети переглянулись.

– Просто ужас какой-то, – прошептала Сайка.

– А что получил монах, когда они сердце делили?

– Рене, ты невнимателен. Я же сказала – Любовь. Номут с Архотом забрали всё зло, которое было в сердце. Монаху же досталось всё доброе, что было в нём.

– Да нет, – мальчик поморщился, – я не про это. Нищий взял серебро. Торгаш – золото. А что взял монах? Как эта Любовь выглядела?

– Не знаю. Ходили даже слухи, что монах вообще не взял свою долю. Не смог. Будто бы то, что ему досталось, вообще взять нельзя. Поговаривали даже, что так и лежит эта доля в пыли на дороге, и каждый, кто её пытается взять – гибнет в страшных муках. В начале-то желающих было хоть отбавляй. Особенно среди Стражей. Конечно, стать великим и добрым – что может быть привлекательней? – Ири-Тао покачала головой, – Никто не вернулся. Правда, это было очень давно. Ещё до того, как монах стал властелином своего удела, и люди перестали приносить вести с Востока.

Ири-Тао словно стряхнула оцепенение:

– Что-то Кима давно нет. Темнеет уже. Интересно, где он пропадает? А? Сайка?

– Н-не знаю… – Сайка пожала плечами, словно поёжилась, – Я почему-то его не чувствую…

Ким так и не вернулся…

На восток

К вечеру Релина уже проклинала себя за поспешно принятое решение. Действительно, чего она вдруг решила отказаться от магии? Давно бы уже была на месте. Нет, решила всё делать как люди. Вот и трясись теперь неделю в этой телеге.

– Куда путь держишь, бабуля? – возница чуть тронул вожжи, направляя лошадь левее, в обход грязной лужи.

– А? Вперёд, милый.

Теперь Релина выглядела значительно моложе. Правда, повстречайся им Номут, он без труда бы узнал свою помолодевшую гостью. Но толстяк настолько давно не попадался людям на глаза воочию, что некоторые даже перестали бояться встретить его. “Да и чего бояться, если золота у людей давным-давно уже нет и в помине. Можно, конечно, сходить за ним во дворец. Говорят, что там, возле крыльца, стоят две огромные корзины, наполненные золотом и драгоценностями. Бери, сколько душе угодно. Да только желающих брать-то с каждым днём всё меньше”, – так, или примерно так думал возница, изредка подгоняя тощую старую лошадь, которая еле тащилась по сонной пыльной дороге.

“Что толку в драгоценностях, которые враз снова окажутся у короля, стоит ему только свистнуть. И кому нужны золотые монеты, за которые ни в одном придорожном кабачке не нальют кружечку доброго пенного пива. И-и-эх! Какое там пиво! Теперь уж никто не возьмёт в оплату старый добрый золотой. И разбираться не будут. Хорошо, если просто вытолкают. Того и гляди, отмутузят, – возница громко причмокнул и тронул вожжи, – Нет, не в почёте нынче золото. Ох, не в почёте.

Папаша-то, царствие ему небесное, сорок золотых оставил после себя. Ещё до того, как город разрушили. Настоящих, добрых. Мог бы безбедно жить. Хорошее золото-то, Номутом не порченное. Проверено. Да кто ж поверит-то? Протяни кому золотой, люди только шарахаются. А то ещё ищеек номутовых накличут. Те-то до чистого золота большие охотники. Они в последнее время словно совсем с цепи сорвались. Кольцо какое-то ищут. Большие деньги сулят. Да что толку в грязных деньгах?

Недоброе нынче время, ох, недоброе. Беда”.

– Чем за подвоз расплатишься, бабуля?

– Так деньгами, милый. Работа-то не большая, но долгая. Так что хочешь – золотом, хочешь – серебром.

– Э, – рассмеялся возница, – да ты, видать, не здешняя.

Релине это не понравилось.

– Да, милый, а что?

– Кто ж у тебя теперь золото-серебро возьмёт-то. Король наш пальцами только щёлкнет – вмиг всё золото к себе призовёт. На что мне золото, которое через неделю у короля окажется?

– Ну, серебром возьми.

Возница помрачнел и надолго ушёл в себя.

– С серебром последнее время тоже неладно стало, – мрачно выговорил он наконец, – У короля-то нашего дружок появился. Честь по чести людям серебром платил. А уж сколько серебра просто так нищим роздал… целыми семьями люди к нему за милостыней шли. Да только нелепое что-то стало с людьми теми твориться. Богатеют сначала, а потом враз мрут как мухи. И перед смертью своей словно бешеные становятся. Точно – звери. На детей охотятся. Особенно на тех, что в возраст входят. По всем сёлам-деревням крик материнский стоит. Многих насмерть побили. Да благо бы просто убьют. А то ещё разрубят тело, сердце вырвут, точно любуются, да тут же и бросят. Звери и есть. Так что и серебро не в почёте нынче.

– Как же вы живёте-то?

– Так и живём. Но ни золото, ни серебро из рук твоих ни я, ни другой кто не возьмёт в этих землях. А вот если есть у тебя мешочек крупы, пару картофелин или пяток яиц, – приму с поклоном, не побрезгую.

– Ладно, будет тебе крупа.

Замолчали надолго. Релина уж начала задрёмывать под равномерное поскрипывание телеги, как возница снова окликнул её:

– Сама-то откуда будешь?

– Издалёка я, – встрепенувшись, неохотно отозвалась волшебница.

– Это-то как раз понятно, – криво усмехнулся возница, – Дом-то твой где?

– На севере… – спросонок брякнула Релина и сразу спохватилась, но было уже поздно.

– Вот как? – удивился возница, – Да на севере же горы. Разве там кто-то живёт?

– Как видишь, – проворчала Релина, проклиная себя за неосмотрительность.

– Странно… ещё от отца я слышал, что горы эти зачарованные. Через них даже тропинок нет. И люди туда не ходят, потому что ещё никто назад не вернулся. А ты, значит, вернулась?

– Никуда я не вернулась, – рассердилась волшебница, – Я просто пришла оттуда.

– С гор?

– С гор.

– И там, в горах, люди ничего не знают о том, что у нас творится?

– Почему?

– Почему? – возница озверел, – Потому что ты хотела расплатиться деньгами! – его лицо заострилось. Глаза полыхали тёмным огнём, – Не считай меня идиотом! На тебе одежда. Старая, рваная, но это – одежда. И пошита эта одежда не тобой. И башмаки. Старые, но вполне добротные. И сделаны они сапожником, который знает своё дело. Хорошо знает. Такие башмаки можно только купить. Значит, там, на севере, живут люди. Живут нормально, иначе ты не предлагала бы мне деньги. Это значит, что север ещё не проклят! Так?