— Вскрытие уточнит, под каким углом вошла пуля. Шериф…

— Ну, мне-то и без этого все ясно! Спорим?

— Отлично, — словно бы не расслышав последнего слова, спокойно сказал комиссар. — Лавернь присылал бригаду сделать уборку?

— Они прошлись по машине с пылесосом, а Шовар и его ребята охотились за отпечатками.

Тьебо еще раз заглянул в салон автомобиля и выпрямился.

— Ну, хорошо, буду держать тебя в курсе…

Мальбранш хихикнул.

— Не понял: так мы спорим или не спорим?

Комиссар улыбнулся.

— Мне кажется, ты слишком в себе уверен, Шериф!

Двадцать минут спустя, слушая Лаверня в лаборатории, он мысленно поздравил себя с тем, что не принял пари Шерифа.

— У меня пока не совсем полные данные, патрон, надо будет еще взглянуть, как там с его шмотками, но что касается машины, все ясно: следы пороха в салоне спереди. Это точно! Его долбанули прямо в тачке или просунув оружие в окошко.

Сообщив все это, заведующий лабораторией поднял очки на лоб и поинтересовался:

— Да, кстати, а что вам сказал Шериф?

— То же самое. Только он отрицает версию стрелка на тротуаре, просунувшего руку в салон при опущенном стекле, и…

Обеспокоенный этим уточнением Лавернь поспешил вмешаться:

— Я ведь ничего пока не утверждаю, патрон, я только говорю о возможности… — Он с сомнением покачал головой и не стал заканчивать фразу. — Знаете, если Шериф говорит, что…

— Знаю-знаю! Все понятно: Евангелие по Мальбраншу — обсуждению не подлежит, так ведь?

— Еще бы не так! Мы с Шоваром чуть без штанов не остались!

— Ага! Значит, вы с ним спорили?

— Он нас ободрал как липку раз пять или шесть, теперь у нас иммунитет.

Тьебо прошелся по лаборатории.

— Кроме следов пороха, есть еще что-то на сиденьях, на подголовнике, на ковриках?

Лавернь сокрушенно вздохнул.

— Отлично. Как только закончите с одеждой, подавайте рапорт.

Тьебо зашел в свой кабинет, дал несколько указаний Жанне, спустился вниз, сел в машину и велел Жюлю ехать в Институт судебной медицины.

Весельчак Советон в очках-иллюминаторах, с грязным окурком, прилипшим к нижней губе, размашисто жестикулируя, разглагольствовал о своем клиенте.

— Все шло как по маслу, старичок! Смерть наступила практически мгновенно. Я для вас не поскупился, будете иметь прелесть какие траектории: в красках, во всех деталях! Рассеченная аорта и все такое! Ве-ли-ко-лепное внутреннее кровоизлияние! Такое даром не проходит! А жаль, — вдруг перешел судмедэксперт на какой-то мечтательный тон, — жаль парня, красивый он был и, вероятно, оч-чень нравился дамам. В юности, конечно, занимался спортом: отсюда столь гармоничная мускулатура. Здорово развит брюшной пресс мощные грудные мышцы, спинные…

— Ясно. Покойный Шарль Вале был ладно скроен. Давайте дальше!

Советон швырнул окурок в корзину и задымил снова.

— Нормальная печень, здоровые легкие. Он-то не баловался табачком! А вот когда нас с вами будут вскрывать, придется ершиком для бутылок пройтись по нашим бронхам, прежде чем к ним подступиться.

— Говорите о себе, от трубки только здоровья больше.

— Вреда чуть поменьше!

— Ладно-ладно. Время?

— Я считаю, что между 21.30 и 22 часами. Оружие небольшого калибра: 22 «лонг» или 6,35.

— Судя по гильзам, 6,35.

Довольный Советон иронически поклонился комиссару.

— А какие у вас идеи насчет траектории пуль?

Медэксперт встал.

— В это области, дорогой мой, у меня не бывает «идей», как вы изволили выразиться. В этой области у меня — абсолютная уверенность. Стреляли с близкого расстояния, не больше сорока сантиметров. Стрелок находился на одной плоскости с мишенью, практически лицом к лицу. Он выстрелил два раза подряд. Еле-еле два сантиметра между входными отверстиями. Выходных нет, ввиду скромности калибра.

Тьебо разгонял напущенный им дым.

— На той же плоскости, а? — переспросил он врача.

— Да. Можно подумать, что вас это напрягает.

— Не сказать, чтоб напрягало, но… Примерно так: если бы стреляли стоя, это позволило бы мне поставить на место господина Мальбранша, у которого тоже — абсолютная уверенность.

Советон ухмыльнулся.

— Ну-ну, пожалуйтесь! Он у нас за долгое время лучший эксперт по баллистике, не так, что ли? С ним, по крайней мере, знаешь, где поставить точку, и, осмелюсь сказать, знаешь это по собственному карману!

Тьебо насмешливо взглянул на Советона.

— Как? И вы? Вы тоже спорили с ним?

— Был настолько наивен…

Комиссар помолчал, пытаясь обобщить все накопившиеся у него сведения. И начал, обращаясь к патологоанатому:

— Следовательно, мы можем утверждать, что вчера вечером, точнее — между 21.30 и 22 часами, Шарль Вале, по прозвищу Красавчик Шарль, остановил свою машину перед домом № 154 по улице Лаффит в Нейи. Несмотря на то, что Вале, вероятно, собирался выйти из машины, он был вынужден, наоборот, впустить кого-то к себе. Кого-то, кого он хорошо знал. Этот кто-то, он или она, уселся на правом переднем сиденье. Вале повернулся к своему пассажиру — или пассажирке. Был ли между ними спор, или казнь последовала сразу же, особого значения не имеет. Сейчас, по крайней мере. Факт тот, что он заполучил две пули в голову и умер на месте. Так?

— Так. Но с чего вы взяли, что он собирался выйти из машины? Вполне может быть, что у него было еще раньше назначено свидание с убийцей…

— Красавчика Шарля в это время ждали в доме 186 по той же улице: его шеф Шальван устраивал там вечеринку. — Засунув в карман кисет, Тьебо направился к двери. — Напишите заключение и пришлите его мне как можно скорее. Заранее спасибо!

Глава 4

Картинная галерея Сандры Левассёр находилась на Острове. С прописного «О». На маленькой улочке между Орлеанской набережной и улицей Сен-Луи-ан-Иль. Современная живопись нашла приют в древних стенах особняков с узкими фасадами.

— А я ждала, что меня вызовут на набережную Орфевр, комиссар!

Сандра Левассёр смотрела на Тьебо, любезно улыбаясь. Точно такой же улыбкой она только что одарила визитера, явившегося сюда, кажется, скорее, из любопытства, чем из любви к искусству.

Высокая, похожа на топ-модель, только не такая тощая. Наоборот, бежевая юбка и длинный белый свитер из ангорской шерсти позволяют догадываться об очень аппетитном «содержимом». Прическа совсем простая — на косой пробор. Очень мягкие, полудлинные светло-русые волосы и маленькие золотые колечки в ушах выгодно подчеркивают бронзу загорелой кожи и фарфоровую голубизну глаз. Большой рот с пухлыми губами, помада того же розовато-бежевого тона, что и лак на длинных ногтях…

— Вас действительно вызовут, и тогда я допрошу вас официально, — так же любезно сообщил Тьебо. — Если вы предпочитаете сохранить свои свидетельские показания до того времени, — пожалуйста!

— Было бы неучтиво с моей стороны отказаться отвечать на ваши вопросы, если уж вы взяли на себя труд ко мне приехать. Наверное, вам лучше присесть? Прошу в мой кабинет.

Оставив на попечение нескладного парнишки с рыжей кудлатой шевелюрой, одетого в джинсы и невероятно просторный красный свитер, любопытного посетителя и картины, Сандра Левассёр повела комиссара в глубину галереи.

Маленькая комнатка. На стене, такой же светло-серой, как и повсюду здесь, — единственная картина: две руки, одна на другой, лежат на старинной книге в кожаном переплете и с золотым обрезом. Зато вдоль стен навалены целые их груды, самых разных жанров и стилей: примитивы, кубистские, конструктивистские, портреты, натюрморты, даже выполненные сангиной рисунки обнаженных моделей…

Тьебо расположился в одном из двух кожаных кресел, а хозяйка уселась на тяжелый стул в стиле Людовика XIII, с высокой спинкой, покрытой изумительной шпалерой со сценой средневековой охоты.

У двери на белой лакированной вешалке — бежево-коричневый плащ, толстая вязаная желтая шапка.