— Что-то случилось, Филиппо?

Старик с трудом выпрямился и повернулся к Сахату.

— Вчера прибыл корабль, идущий на Марсель.

— Знаю. Ну и что?

Филиппо посмотрел на Сахата. Сколько ему лет? Ясно, что уже немолодой. Как всегда, мавр был хорошо одет, но без излишнего шика, как многие другие, которые были не такими состоятельными, как он. Что должно было произойти между ним и Арнау? Сахат никогда об этом не рассказывал. Филиппо вспомнил, как раб прибыл из Каталонии с картой освобождения и с приказом от Арнау заплатить ему…

— Филиппо!

Громкий голос Сахата прервал его размышления, но только на некоторое время. Он рассеянно посмотрел на мавра и вновь погрузился в свои мысли, словно замечтавшийся юноша. Все подталкивало его к этому решению…

— Филиппо, прошу тебя!

— Конечно, конечно. Ты прав. Прости. — Старик подошел к Сахату и взял его под руку. — Ты прав, прав. Помоги мне, пойдем ко мне в кабинет.

В деловом мире Пизы немногие коммерсанты могли похвастаться доверием Филиппо Тешо, благодаря которому перед человеком открывалось больше дверей, чем это могли сделать тысячи золотых флоринов.

Идя под руку с Сахатом, богатый торговец словно бы демонстрировал свою расположенность к этому человеку. Но Сахата, похоже, сейчас заботило другое.

— Филиппо, пожалуйста…

Старик легонько потянул его за собой.

— Новости… Плохие новости. Арнау… — с грустью произнес он и тяжело вздохнул. — Его арестовала инквизиция.

Сахат молчал.

— Причины довольно неясные, — продолжал Филиппо. — Его служащие стали продавать требования, что свидетельствует о крайне неблагополучном положении Арнау… — Он на секунду замолчал. — Впрочем, это всего лишь обычные слухи, возможно, злонамеренные. Садись, — предложил он, когда они пришли в ту часть склада, которую Филиппо называл кабинетом. Здесь был простой стол, возвышающийся над помостом, за которым он сидел, контролируя троих служащих, делавших записи в огромных торговых книгах, и одновременно следил за учетчиком, ходившим по складу.

Филиппо вздохнул, опускаясь на стул.

— И это еще не все, — добавил он.

Сахат, сидевший напротив торговца, даже не шелохнулся.

— В эту Пасху, — продолжил Филиппо, — жители Барселоны пошли в еврейский квартал. Они обвиняли евреев в осквернении хостии. В результате — огромный штраф и трое казненных… — Старик заметил, как у Сахата задрожала нижняя губа, и с грустью произнес лишь одно слово: — Хасдай.

Филиппо отвел взгляд в сторону, давая Сахату прийти в себя. Глаза мавра увлажнились, дыхание стало прерывистым. Когда торговец снова повернулся к нему, губы Сахата были крепко сжаты, но он все еще тяжело дышал, вытирая глаза.

— Возьми, — сказал Филиппо, протягивая ему письмо. — Это от Юсефа. Капитан корабля, вышедшего из Барселоны на Александрию, передал его моим представителям в Неаполе, а капитан судна, идущего на Марсель, доставил письмо сюда. Юсеф занялся торговлей и рассказывает в нем все, что произошло, хотя об Арнау пишет мало.

Сахат взял письмо, но не открыл его.

— Хасдай казнен, Арнау арестован, — глухо произнес он, — а я здесь…

— Я зарезервировал для тебя место до Марселя, — сказал ему Филиппо. — Отправление завтра, на рассвете. Оттуда ты легко доберешься до Барселоны.

— Спасибо, — коротко ответил Сахат, прислушиваясь к собственному голосу.

Филиппо молчал.

Я приехал сюда, чтобы отыскать свои корни, — сказал Сахат. — Мне хотелось найти семью, которую я считал потерянной. Знаешь, что я нашел? — Он посмотрел на Филиппо. — Когда меня продали — тогда еще ребенка, — моя мать и пятеро братьев были живы. Мне удалось отыскать только одного. И все же я не могу быть уверенным, что это мой брат. Он был рабом одного из грузчиков в порту Генуи. Когда мне его показали, я не смог узнать в нем брата… Я даже не помнил его имени. Он тянул ногу, у него не было мизинца на правой руке и обоих ушей. Тогда я подумал, что хозяин, наверное, очень жестоко обращался с ним, если наказал его таким образом, но потом… — Сахат сделал паузу и снова посмотрел на старика. Тот продолжал молчать. — Я купил брату свободу и сделал так, чтобы ему передали приличную сумму денег, не открывая, что это сделал я. Его свободная жизнь продлилась всего шесть дней. В течение этого времени он был постоянно пьян и транжирил деньги на игры и женщин. А ведь то, что он получил, для него, можно сказать, было целым состоянием.

Менее чем через неделю он вновь продал себя в рабство за стол и ночлег своему прежнему хозяину. — На лице Сахата появилось презрительное выражение. — Это все, что я здесь нашел, — брата-пьяницу…

— А также друга, — напомнил ему Филиппо.

— Да, конечно. Прости, я не имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду.

Оба стали смотреть документы, которые лежали на столе. Беготня на складе напомнила им о делах.

— Сахат, — сказал после паузы Филиппо, — я долго был партнером Хасдая, а сейчас, пока Бог не лишил меня жизни, буду партнером его сына. Благодаря Хасдаю я стал также партнером Арнау. Все это время, встречаясь с купцами, моряками, капитанами, я слышал только хорошее об Арнау. Здесь даже рассказывали о том, как он поступил с рабами на своих землях! Что между вами произошло? Если бы вы разругались, он бы не наградил тебя свободой и тем более не приказал мне дать тебе столько денег. Что случилось? Почему ты покинул его, а он тебя облагодетельствовал таким образом?

Сахат мысленно представил себе подножие холма, на котором возвышался замок рыцаря де Понтса, и снова услышал бряцанье мечей ополченцев.

— Девушка… Необыкновенная девушка.

— А!

— Нет! — выпалил мавр. — Это не то, что ты думаешь.

И впервые за эти пять лет Сахат рассказал о том, что все это время хранил в глубине своей души.

— Как ты посмел! — Крик Николау Эймерика разнесся по коридорам епископского дворца. Он даже не подождал, пока солдаты выйдут из кабинета. Инквизитор быстро ходил взад-вперед, яростно размахивая руками. — Как ты смеешь подвергать опасности то, что принадлежит Святому престолу? — Николау резко повернулся к Жоану, который оставался стоять в центре кабинета. — Как ты смеешь приказывать продавать требования по низкой цене?

Жоан не ответил. Он провел бессонную ночь, униженный и оскорбленный. Он прошел несколько миль, идя за мулом, и у него болело все тело. От него дурно пахло, и его одежда, грязная и заскорузлая, царапала кожу. У него во рту не было даже маковой росинки, и ему хотелось пить. Нет. Он и не думал отвечать.

Николау подошел к нему сзади.

— Что ты собираешься делать, брат Жоан? — прошептал он ему на ухо. — Может, задумал продать имущество богатого брата, чтобы скрыть его от инквизиции?

Николау на секунду задержался возле Жоана.

— От тебя дурно пахнет! — крикнул он, отходя от монаха, и снова начал размахивать руками. — От тебя несет, как от последнего крестьянина. — Он продолжал расхаживать по кабинету, пока наконец не сел в кресло. — Инквизиция разобралась в книгах Арнау Эстаньола, больше продаж не будет. — Жоан стоял, как и прежде, без движения. — Я запретил ходить в камеры! Или ты собираешься повидаться с ним? Через несколько дней начнется суд.

Жоан молчал.

— Ты меня не слышишь, монах? Через несколько дней я начну судить твоего брата.

Николау ударил по столу кулаком.

— Ладно! Убирайся отсюда!

Подол грязной сутаны волочился по блестящему полу кабинета генерального инквизитора, пока Жоан не вышел за дверь.

Жоан остановился в дверном проеме, чтобы дать глазам привыкнуть к солнцу. Мар ждала его. Она стояла возле мула, держа в руках уздечку. Она привела Жоана сюда из своего дома, и вот… Как ей сказать, что инквизитор запретил ходить к Арнау?

— Собираешься уходить, монах? — услышал он за спиной.

Жоан повернулся и увидел обессиленную вдову, всю в слезах.

Оба внимательно смотрели друг на друга.

— Жоан? — спросила женщина.

Эти карие глаза. Это лицо…