Еще до войны, в 1913 году, Ф. И. Шаляпин, М. Ф. Андреева и известный актер Н. Ф. Монахов встретились после дневного спектакля «Севильский цирюльник» в Большом театре. Дочь Марии Федоровны Андреевой Е. А. Желябужская вспоминала: Шаляпин размышлял о создании нового театра, Андреева намечала роли, которые он мог бы играть в драме, «…и вот тогда, мне кажется, впервые зародилась идея театра трагедии, театра высокой романтической драмы, театра, который должен был учить и воспитывать зрителя, нести ему лишь самые высокие образцы драматической литературы».

Вездесущие репортеры тут же сообщили о новой «синтетической труппе», объединявшей артистов всех жанров сценического искусства, называли имена: Н. Ф. Монахов, Ф. И. Шаляпин, А. Г. Коонен, Ю. К. Балтрушайтис, Э. Дузе, С. Бернар, Т. Сальвини. Уже весной 1913 года Шаляпин сообщал Горькому: «Достали много денег, собрали огромную труппу, устраивали пробу — на пробе было до 1000 человек. Наконец, выбрали более способных, и будут играть всё, то есть оперу, оперетту, комедию, драму и трагедию. Дай им Бог, но я все-таки отношусь к этой затее скептически. Дело начать не хитро, но тяжело все-таки сделать его без школы. У нас сейчас очень много школ, и каких угодно, но самой той, которая именно нужна, и нет… Очень хотелось бы мне устроить школу — мечтаю об этом, да, может быть, и сумею это сделать».

В ноябре Шаляпин побывал на репетиции «Сорочинской ярмарки» Мусоргского в недавно родившемся Свободном театре — он разместился в помещении театра «Эрмитаж». Труппу возглавил К. А. Марджанов, талантливый режиссер, пламенно мечтавший о синтетических, праздничных зрелищах. Пригласил Шаляпина в театр, вероятнее всего, А. А. Санин, хороший его приятель, когда-то режиссер МХТ, потом много и удачно ставивший массовые сцены в спектаклях Русских сезонов С. П. Дягилева. (Любопытно: в судьбе Санина, как и в судьбе Шаляпина, важную роль сыграл Савва Иванович Мамонтов. Робким, бедно одетым студентом пришел Санин когда-то к Мамонтову с признанием: «Я обожаю театр, но у меня нет средств его посещать». «Запишите фамилию и давайте ему всегда место», — кивнул Мамонтов театральному кассиру.)

Репетицию «Сорочинской ярмарки» Шаляпин смотрел с клавиром в руках. Ему понравились простота и правдивость режиссуры, оригинальная трактовка оперы. Певец беседовал с участниками будущего спектакля, а в ответ на просьбы спеть исполнил арию Дона Базилио на итальянском языке и русскую народную песню «Помню, я еще молодушкой была». Репортер записал его прощальную фразу: «Я приветствую начинания Марджанова и Санина, бегущих от ремесленничества, равнодушия и формализма в искусстве, столь мне ненавистных».

После «Сорочинской ярмарки» Шаляпин видел в Свободном театре пантомиму А. Шницлера и Э. Донаньи «Покрывало Пьеретты» в постановке молодого А. Я. Таирова и также отозвался о спектаклях с теплотой.

С возвращением в 1913 году в Россию Горького и завершением зарубежных гастролей Шаляпина восстанавливаются их тесные связи с Московским Художественным театром. В молодые годы К. С. Станиславский сам тяготел к опере, входил в мамонтовский кружок, учился пению у Ф. П. Комиссаржевского и даже репетировал партию Мефистофеля. Константин Сергеевич дружит со многими музыкантами, в том числе с С. В. Рахманиновым. «То, что завершено Шаляпиным в смысле слияния драмы, музыки и вокала, нужно сделать общим достоянием… Синтеза в искусстве, особенно в театральном, очень редко кто достигал, — говорил Станиславский. — Я мог бы назвать одного Шаляпина, да и то не во всех ролях. Но стремиться к нему необходимо».

К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко считали: только синтез трех составных частей оперного искусства — музыки, пения и актерской игры — может создать подлинно художественный оперный спектакль, воплощающий «правду чувств», «жизнь человеческого духа» на музыкальной сцене.

Дружеские отношения Шаляпина со многими мхатовцами сложились еще в пору, когда молодой певец Мамонтовской оперы «стену колотил от восторга» после открытия МХТ. С Иваном Михайловичем Москвиным Шаляпин любил импровизировать сцены-шутки.

Творческие пристрастия сближали Шаляпина с МХТ, с М. Горьким, А. И. Зилоти, С. В. Рахманиновым, их объединяли стремление к художественному просветительству, желание всемерно расширить пространство искусства, увлечь им широкие слои публики. Логика этих устремлений закономерно приводит артиста к самому популярному и самому общедоступному искусству той поры — кинематографу.

Глава 4

В СОАВТОРСТВЕ С ГОРЬКИМ

В 1915 году исполнилось 25 лет сценической деятельности Шаляпина. Репортеру «Биржевых ведомостей» Шаляпин ответил: не время говорить о юбилее, когда на фронте гибнут миллионы людей. Однако публика настаивала, да и Горький убеждал Шаляпина: юбилей не частное его дело, а событие большого культурного значения. Из Мустамяк Горький писал Александру Ильичу Зилоти: «Был у меня Федор, говорил мне по поводу юбилея его, он сообщил мне о Вашем добром участии в этом деле, так хорошо задуманном им. Я уверен, что из этого дела можно устроить прекрасный культурный праздник, тем более прекрасный, что он будет сделан в дни всеобщего одичания и озверения. Предлагаю Вам себя сотрудником в этой сложной работе».

22 октября 1915 года в Мариинском театре торжественно отметили 25-летие со дня первого выступления Шаляпина в 1890 году в Уфе. Горький оказался прав: в эти трудные дни для России современники оценили, какой огромный вклад вносит Шаляпин в русское искусство. «Мы сами нуждаемся в оценке, чтобы отчасти дать себе отчет в прошедшей перед нами исторической картине, отчасти укрепить свои силы в сознании величия русского искусства. В такие великие исторические моменты, как ныне переживаемый, в момент величайшего напряжения духовных сил, в момент борьбы не только физической, но и духовной, культурной — в такие минуты оглянуться на себя, на свое родное достояние необходимо для того, чтобы почерпнуть силы для дальнейшей борьбы. Шаляпин принадлежит не только себе, но и нам. Мы видим в нем воплощение нашей гордости, нашей славы», — писал известный критик Н. Малков в петроградском журнале «Театр и искусство».

Проблема свободы личности находилась в центре этической мысли начала XX века. В массовом сознании все большие симпатии завоевывает героико-романтический образ художника-ниспровергателя, и Горький становится персонифицированным символом «смутного времени»: он автор пламенно читаемых на митингах, маевках, рабочих и студенческих сходках «Песни о Буревестнике», «Песни о Соколе», «выходец из народа», «ярчайший представитель социального „дна“», «самородок» — как его рекомендуют критики и журналисты, к тому же еще недавно амнистированный властью «государственный преступник», бывший заключенный Петропавловской крепости, «жертва режима» и одновременно его грозный обличитель, вынужденный жить вдали от родины…

Интерес к Горькому в России и на Западе велик, его преследуют журналисты, репортеры, от него настойчиво требуют «рассказов о жизни». Еще в начале 1890-х годов у Горького возникает намерение написать исповедальный биографический очерк, но осуществить замысел удается только спустя почти два десятилетия.