Публика концертов разделяла с исполнителями трепет задушевной мелодии, откликалась на иронию, шутку, ловила подтексты, «интонационные виражи», неожиданные точные жесты, увлекалась сплетением броского гротеска с игровым азартом. Верность правде искреннего чувства, виртуозное мастерство, одухотворенность обнажали душу, «нерв» талантливого артиста, отзывались в зрителях «моментом истины».
Пути и судьбы «кумиров публики» подчас причудливо сближались, ломая незыблемые, казалось бы, законы логики, пространства, времени, подчиняя их каким-то своим непостижимым «импровизациям», образуя некую высшую духовную целостность бытия.
«Есть в искусстве такие вещи, о которых словами сказать нельзя, — писал Ф. И. Шаляпин в „Маске и душе“. — Я думаю, что есть такие же вещи и в религии. Вот почему и об искусстве, и о религии можно говорить много, но договорить до конца невозможно. <…> Но… есть интонация вздоха — как написать или начертить эту интонацию? Таких букв нет… <…> Движение души, которое должно быть за жестом для того, чтобы он получился живым и художественно ценным, должно быть и за словом, за каждой музыкальной фразой. Надо вообразить душевное состояние персонажа в каждый данный момент действия. Певца, у которого нет воображения, ничто не спасет от творческого бесплодия — ни хороший голос, ни сценическая практика, ни эффектная фигура. Воображение дает роли самую жизнь и содержание».
Раздумья Шаляпина — исповедь, откровение, завет старым друзьям, молодым коллегам, благодарным потомкам. В пору эмигрантских скитаний, в годы, когда русские артисты, дорожа личным общением, искали поводов для встреч и собраний, они слушали, созерцали, сопереживали друг другу…
Глава 3
ПРИЧУДЫ БОГЕМЫ И КАПРИЗЫ ПУБЛИКИ
…Проведя полгода в гастрольной поездке по Северной и Южной Америке, Шаляпин вернулся в Москву и в первый же свободный вечер отправился на «Синюю птицу» в Художественный театр: 14 октября 1908 года МХТ отмечал свое десятилетие. Труппа во главе с К. С. Станиславским и Вл. И. Немировичем-Данченко занимала первые ряды партера, сцена на этот раз отдана гостям. На портале портрет А. П. Чехова; «Чайка» — символ театра — украшает занавес, афиши, программки, билеты…
На сцену выходят депутации, растет стопка поздравительных телеграмм. Болгарскую актрису сменяет седой грузинский актер, певцы Большого театра во главе с Шаляпиным исполняют кантату А. Т. Гречанинова «Слава», потом Федор Иванович исполняет «музыкальное письмо» Сергея Васильевича Рахманинова. Его композитор прислал из Дрездена — торжественный мотив «Многая лета» вплетен в веселую польку Ильи Сада из «Синей птицы». «Дорогой Константин Сергеевич, — поет Шаляпин, — я поздравляю вас от чистого сердца, от самой души. За десять лет вы шли вперед, все вперед и нашли синюю птицу. Я очень сожалею, что не могу вместе со всеми вас чествовать, вам хлопать, кричать на все лады — многая лета». Даже подпись в этом письме — «Ваш Сергей Рахманинов. Дрезден. 14 октября 1908 года» — была «музыкальной», так же как и постскриптум — «Жена моя мне вторит».
Письмо Рахманинова Шаляпин исполнил на бис. А затем снова читались телеграммы и приветствия из столиц и глухих уголков России, от зрителей разных сословий и профессий, пришло даже теплое поздравление от «представителей контор и прилавков».
С «художественниками» Шаляпин связан давней дружбой, вместе они проводят вечера в артистическом кабаре «Летучая мышь», недавно открывшемся в подвале «дома Перцова». Затейливые барельефы, оригинальное сказочно-былинное оформление окон, балконов, подъездов, созданное по рисункам С. В. Малютина, сразу сделали этот дом достопримечательностью Москвы. Сама же «Летучая мышь» обязана своим рождением озорным капустникам Художественного театра и задумывалась как закрытый клуб, место отдыха творческой интеллигенции. «Каждый спускавшийся под свод, — писал театральный критик Н. Е. Эфрос, — оставлял в прихожей вместе с калошами печаль, снимал с себя вместе с пальто и заботы… Обязан был там, за порогом, оставить и обидчивость, способность уязвляться шуткой».
Хозяин кабаре актер Художественного театра Н. Ф. Валиев — блестящий конферансье, зачинщик веселых представлений, гостеприимно приглашал в «Летучую мышь» на «Ужин шуток» артистов других театров, музыкантов и художников. Гостей, приглашенных на пятилетие, встречали куплетами:
Вечера строились на чистой импровизации. Юная мхатовка Алиса Коонен демонстрировала с Р. Б. Болеславским пародию на модный «Танец апашей». В игру включался Сергей Рахманинов: он, как вспоминала актриса, «одним махом своей дирижерской палочки… превратил эстрадную безделушку в произведение искусства». Известному дирижеру Артуру Никишу предложили стать капельмейстером маленького духового оркестра. Никиш лихо взобрался на столик, взмахнул живой розой, и зазвучал вальс из «Веселой вдовы».
Кабаре Никиты Балиева представляло артистов в неожиданном для всех качестве. Мэтр Станиславский не считал зазорным преобразиться в фокусника и виртуозно снимал у ассистировавшего партнера сорочку, оставив неприкосновенным пиджак. Шаляпин, Собинов и режиссер МХТ Леопольд Сулержицкий, игнорируя очевидное различие в весовых категориях, проводили показательный «сеанс французской борьбы». Старинная кадриль «Вьюшки» в исполнении Шаляпина и Москвина — гвоздь программы: напевая нехитрый мотив, они вели абсурдный диалог полкового писаря и приказчика из галантерейной лавки.
«Давать Шаляпина» — назывался номер мхатовского актера В. В. Лужского по мотивам спектакля «Фауст». «„А вы, цветы, своим-м душистым-м, тонким-м ядом-м-м“, — пародийно подчеркивая эти двойные и тройные „м“ на концах слов — этот знаменитый шаляпинский штампик, но когда В. В. (Лужский. — В. Д.), дойдя до „и влиться Маргарите в сердце“, начинал по-шаляпински раздувать: „в се-е-эрдце“, его вдруг действительно захватывал шаляпинский темперамент, накатывала волна стихийной шаляпинской мощи», — вспоминал В. И. Качалов.
Через несколько лет «Летучка» перебралась в Милютинский переулок и «коммерциализировалась», стала доступна не только артистической братии, но и некоторым ее настырным и высокоимущим поклонникам. Поначалу для них ставили столики, а когда «Летучая мышь» в 1915 году перебралась в Большой Гнездниковский переулок в подвал «небоскреба» Нирнзее, от столиков отказались, выгородили сцену и зрительный зал с партером и боковыми ложами.
В «Летучей мыши» нередко устраивались благотворительные вечера и остроумные аукционы в пользу «братства актеров». Выступления знаменитостей и распродажа их реликвий позволяли иногда собирать значительные суммы в помощь тем, кому изменяла капризная театральная судьба. В один из таких вечеров было оглашено письмо Шаляпина с просьбой выставить на аукционе его портрет. «Портрет Шаляпина продали за 1180 рублей, — сообщала „Театральная газета“. — Значительно дешевле прошел принесенный г. Провдиным воротничок Шаляпина. Воротничок купил за 2 рубля г. Альшванг, владелец известной прачечной фирмы.
— Я этот воротничок в витрине выставлю, — объяснил г. Альшванг цель своей покупки».
Певец — живая достопримечательность Москвы. «У нас три чуда, — шутят москвичи, — Царь-пушка, Царь-колокол, Царь-бас». Жизнь Шаляпина, столь заметной и колоритной фигуры своего времени, — непременная мишень репортеров, фельетонистов, куплетистов. В программе театра Зон (бывший «Буфф»), что находился на Садовой-Триумфальной улице, номера на злобу дня посвящались члену Государственной думы А. И. Гучкову, Леониду Андрееву — автору пьесы «Екатерина Ивановна», имевшей скандальный успех, и, конечно, артистическим звездам первой величины — Надежде Плевицкой и Федору Шаляпину.