– У тебя очень серьезный тон, Девлин.

Подойдя к камину, Себастьян повернулся спиной к горевшему в нем скудному огню.

– Нынче вечером у меня состоялась небезынтересная беседа с одной юной девицей по имени Дженни Дэви.

– Не думаю, что знаю это имя, – с недоумением глянула собеседница. – А должна?

– Вряд ли. Она из тех, кого порядочное общество презрительно называет «хеймаркетским товаром». Неделю назад ее услугами пользовался некий мерзкий торговец из Сент-Ботольф-Олдгейт, Даниэль Эйслер. – Себастьян сделал паузу. – А вот это имя  тебе знакомо, не правда ли?  

Энни держалась очень спокойно.

– К чему ты клонишь, Девлин?

– В прошлое воскресенье, примерно в полдевятого вечера, Даниэля Эйслера застрелил высокий, болезненного вида мужчина с кавалеристскими усами. Да, полагаю, в Лондоне найдется немало людей, подходящих под такое описание. Но упомянутый мужчина к тому же был неравнодушен к старинным басням. Он заявил Эйслеру, что пришел привязать колокольчик коту.

– Это довольно известная история, – выдавила хриплый смешок хозяйка дома.

– Верно. Но я видел гроссбухи Эйслера, Энни.

Вдова подошла к окну, вцепилась одной рукой в потертую штору, словно собираясь ее задернуть, и замерла с болезненно напрягшейся спиной.

– Ты знала, правда? Ты знала, что это Рис убил ростовщика.

Она замотала головой, дернув горлом, сглотнула:

– Нет.

– Энни, ты утверждала, будто Рис в полвосьмого вышел прогуляться и больше не вернулся. Но Эмма упомянула, что тем вечером отец не пришел домой вовремя, чтобы рассказать ей сказку. Когда девочка ложится спать, Энни? В семь? В восемь? Ведь сейчас она уже в постели, да?

–  В  семь, –  повернулась к нему вдова с осунувшимся лицом. – Я не знала, что он наделал. Клянусь. Да, я подозревала, но не была уверена. До сегодняшнего дня.

– Почему до сегодняшнего?

– Я покажу тебе. – Она поспешно вышла из комнаты и через минуту вернулась, неся в руках кремневый пистолет, небрежно завернутый в кусок старой фланели. Когда Энни протянула сверток Себастьяну, он учуял серный запах сгоревшего пороха.

– Ты же помнишь, каким был Рис. Он половину своей жизни провел в армии и знал, насколько важно заботиться о своем оружии. Никогда не оставлял его после стрельбы не вычищенным.  Поэтому, как только я увидела пистолет, то поняла.  

Девлин осторожно развернул ткань. Это был старый кремневый пистолет системы Эллиота с девятидюймовым дулом и слегка изогнутой рукояткой, пользовавшийся популярностью среди легких драгунов.  

– Я и не подозревала о долге до тех пор, пока платеж процентов не был уже просрочен. Именно тогда Эйслер заявил, что слышал, будто у майора Уилкинсона хорошенькая жена, и что согласен простить проценты, если я… если Рис…

– Я знаю о том, как Эйслер обращался с задолжавшими ему женщинами, – мягко заметил Себастьян. – Ты согласилась, Энни?

Она отпрянула, словно от пощечины:

– Нет!

– Но ты склонялась к этому?

Вдова прижала ко рту кулак и, крепко зажмурившись, кивнула:

– Мы очень нуждались.

– Энни… Ты же могла в любое время обратиться ко мне. Я был бы более чем рад вам помочь. И говорил тебе об этом.

Уронив руку вдоль тела, она сжала губы в тонкую линию и хмыкнула:

– Я никогда бы на такое не пошла, и Рис тоже.

– Что же случилось дальше? – пытливо всмотрелся Себастьян в сдержанные черты собеседницы.

– Риса до того возмутило подобное предложение, что он начал присматриваться к ростовщику. Ты говоришь, тебе известно, как Эйслер использовал должников, но мы-то не имели об этом ни малейшего представления. И вот однажды ночью, когда муж поделился со мной добытыми сведениями, я сказала: «С этим негодяем нужно что-то делать. Должен же быть какой-то способ предупредить других людей, чтобы они не попадали в его когти». Я ничего конкретного не имела в виду – просто размышляла вслух. Но Рис мне ответил, что у мышей нет ни одного способа привязать колокольчик коту. И единственный путь остановить такого типа, как Эйслер, – убить его.

Взгляд вдовы упал на оружие в руках Себастьяна, и у нее перехватило дыхание.

– В последнее время Рис часто рассуждал, насколько лучше станет мне и Эмме после его смерти: Эйслер не сможет взыскать долг, мы с дочерью уедем жить к моей бабушке, у меня будет шанс снова выйти замуж. – Она сглотнула. – Я умоляла его не говорить такого, но…

–  Когда ты в последний раз видела мужа, Энни?

Она сморгнула, и слезы, переполнявшие глаза, выплеснулись через край, неудержимо заструились по щекам.

– Было, наверное, полдевятого. Он… он вернулся домой, закрылся на несколько минут в спальне, затем ушел, сказав, что прогуляется. Я знала о бутылочке лауданума, которую Рис держал в прикроватной тумбочке. После его ухода я проверила. Там был совсем новый пузырек – Рис отыскал какого-то аптекаря, согласившегося сделать настойку особо крепкой, исключительно для него. И этот пузырек исчез.

– Именно тогда ты послала за мной и попросила помощи в поисках?

Вдова молча кивнула.

– Энни, Энни… Почему ты не рассказала мне всего этого сразу?

– Мне было страшно… и стыдно. Наверное, даже больше стыдно, чем страшно.

– А когда прочла в понедельничных газетах, что Эйслера убили?

– Не знаю. Я… я надеялась, это совпадение. Понимаешь, все ведь твердили, что над трупом застали Рассела Йейтса. Я тогда не знала о пистолете. До сегодняшнего дня.

– Отчего же ты решила взглянуть на него сегодня?

Она вытерла тыльной стороной кисти мокрую щеку.

– Ко мне явился главный магистрат из участка на Ламбет-стрит.

– Бертрам Ли-Джонс? – Девин ощутил, как начинает частить сердце. – Чего он хотел?

– Хотел знать, когда я в последний раз видела мужа. Я сказала ему то же, что и всем остальным: якобы Рис отправился на прогулку в полдевятого и больше не возвращался.  Но как только магистрат ушел, я побежала в спальню и посмотрела в ящик комода, где муж хранил оружие. И когда увидела пистолет, то догадалась.

Энни отвернулась, обхватывая себя руками.

– Я тогда не могла понять, с чего вдруг Ли-Джонс заподозрил Риса. Должно быть, эта девушка, о которой ты говорил, – Дженни Дэви – рассказала магистрату то же, что и тебе.

– Нет, – покачал головой Себастьян. – Думаю, Ли-Джонс выудил сведения из Джада Фоя, прежде чем прикончил беднягу.

Собеседница недоуменно мотнула головой:

– Кто такой Фой?

– Полусумасшедший бывший стрелок, который следил за домом Эйслера в ночь смерти торговца.

– Но… зачем Ли-Джонсу убивать этого Фоя?

– По той же причине, по которой он застрелил старого французского вора Жака Колло: у главного магистрата с Ламбет-стрит имеется опасная тайна, и ради ее сохранения он пойдет на все.   

Энни непонимающе уставилась на Себастьяна.

– Мне кажется, – объяснил он, – Бертрам Ли-Джонс работает на Наполеона. Ему было поручено вернуть драгоценность, находившуюся в распоряжении Эйслера, – редкий голубой бриллиант, который когда-то принадлежал к сокровищам французской короны и теперь бесследно исчез. Предполагалось, что алмаз украл тот же, кто застрелил торговца. Сперва Ли-Джонс думал, что убийца Эйслера – Йейтс – в тюрьме. Но, похоже, какие-то факты убедили магистрата, что схватили не того человека. Он начал задавать вопросы, и расследование привело его к Фою. Думаю, Фой рассказал Ли-Джонсу о твоем муже, вот почему он и явился к вам сегодня.

– Ты утверждаешь, будто Рис украл какой-то бриллиант? Но он никогда бы не поступил так! Ты же его знаешь!

– Знаю. По-моему, драгоценность у Дженни Дэви. И если мне не удастся помешать Ли-Джонсу, девчонка станет его следующей жертвой.

По ощущениям Себастьяна, извозчику потребовалась целая вечность, чтобы пробиться через городскую толчею субботнего вечера в Сент-Ботольф-Олдгейт к дому Бертрама Ли-Джонса. Горничная, открывшая дверь на отрывистый стук визитера, присела в реверансе и произнесла извиняющимся тоном: