— Ладно, можешь больше не приезжать.

— Не обижайся, правду говорю — на работе цейтнот! Начальство зверствует, а поздно вечером уже нет сил тащиться в такую даль. Но я придумала, как не оставить тебя без внимания! Моя подружка Светка живет не так далеко от тебя. Ты ее прекрасно знаешь. Она завтра к тебе придет, обещала принести из дому что-то вкусненькое, собственноручно приготовленное.

— Ты сама как пирожное, очень вкусное! — Антон потянулся к ней, его руки по-хозяйски прошлись по телу. Девушка тихо ойкнула и поинтересовалась:

— А ты что — сам в этих палатах?

— С сегодняшнего дня сам. Сосед выписался, — подсаживаясь ближе к девушке, сказал Антон.

— Не надо, кто-то может войти… Дверь открыта!

— А мы ее закроем! — Антон быстро поднялся и повернул ключ в замочной скважине. Так же быстро вернулся, обнял девушку.

— Я по тебе очень соскучился! — прошептал он, а руки уже ласкали ее тело.

Она слабо сопротивлялась, шепча:

— Я тоже соскучилась… Но ты с ума сошел! Здесь не место, я боюсь…

Но чем напористее он был в своих действиях, тем слабее она сопротивлялась, ее дыхание стало прерывистым, глаза полузакрылись.

— Я тоже сошла с ума! Соскучилась… Я хочу тебя!

Возьми меня! — И она стала помогать освобождать себя от одежды. — Бери меня, бери!

Тут Антон, к своему ужасу, почувствовал, что не готов. Мгновение назад был готов, а теперь нет.

— Что ты медлишь? Возьми меня! Возьми! — настоятельно требовала девушка, дрожа всем телом от возбуждения.

— Я… не могу… Наверное, ты права — не та обстановка!

— Ты, с ума сошел! Завел меня, и теперь — ничего?

— Извини, по-моему, глаза у инвалида нехорошие. Сглазил он меня.

— Извини? Какой инвалид? Ты понимаешь, что меня завел и теперь бросаешь? Может, это ты сам инвалид?

— Ты что…

— Я что… Это ты — что!

— Но я ничего не могу с этим поделать. Давай помогу одеться…

Минут через пятнадцать она почти пришла в себя. Девушка сидела на его кровати, он — на койке напротив, грустно смотрел на нее и не знал, что сказать. Она сжалилась и заговорила первой:

— Может, это лекарства, которые ты принимаешь… влияют… Но это пройдет… Должно пройти.

— Молодец, заметила, что я болен… — горько и иронично произнес он. — Но ты права — я выздоровею, обязательно выздоровею.

— Конечно, ведь ты не импотент! — почти весело сказала девушка.

Но лучше бы она промолчала… Кровь бросилась Антону в голову, он задрожал мелкой дрожью, глаза стали безумными — он вспомнил ту ночь, в другой больнице, с другой женщиной, и это страшное слово — импотент!

— Что с тобой? — испугалась Верунчик. — Тебе плохо?

— Мне хорошо! Уходи! Мне надо побыть одному!

— Я что-то не так сказала?

— Нет, все в порядке. Мне надо на укол — видишь, дрожу, реакция такая!

— А-а, понятно… А то я уже подумала.. — Ладно, я пошла — завтра пришлю Светку. Будь умненьким, благоразумненьким, хорошо себя веди, к медсестрам… Пока, бай-бай! — Она слегка чмокнула его в неживые губы и выскочила из комнаты, успешно справившись с замком.

Антон свалился на постель, прикрыл глаза детективом и затих.

Через час он вышел из палаты. Инвалид лежал на койке, устремив взгляд в потолок, никак не реагируя на его появление. Антон минуту постоял, наблюдая за ним, — тот оставался в той же позе. Но когда Антон пошел по коридору, физически ощутил его взгляд, однако не стал оборачиваться.

Он нашел дежурного врача, который смотрел старенький телевизор в ординаторской.

— Что у вас? Кому плохо? — спросил врач, с сожалением оторвавшись от импортного «ужастика».

— Вы знаете, сегодня мой сосед по палате выписался, и я остался один. Заплатил за обе койки.

— Да, и что? — Врач с недоумением посмотрел на больного.

— Я хочу, чтобы на освободившуюся койку перевели инвалида, который сейчас лежит напротив двери в мою палату.

— Зачем вам это надо? Вы ведь заплатили за то, чтобы вам никто не мешал.

— Я заплатил за койку, а будет она свободна или кто-нибудь будет на ней лежать, — это мое дело.

— Хорошо, делайте как хотите. А я зачем вам нужен?

— Я знаю этот тип людей, к которому принадлежит инвалид. Он расценит это как милостыню с моей стороны…

— Не милостыню, а добрый поступок.

— Узнав о моей доброй воле и о деньгах, которые плачу за койку, он откажется переходить. Естественнее будет выглядеть, если вы направите к нему медсестру, она скажет, что его переводят ко мне в палату по распоряжению заведующего отделением.

— Хорошо. Помогу вам, но, по-моему, вы все усложняете. Ну, дело ваше. Идите в палату, я подойду с медсестрой.

Через час удивленный инвалид оказался в палате рядом с Антоном. Вблизи Антон рассмотрел глаза инвалида — ничего особенного, они были серого цвета и уж никак не черные.

— Вы знаете, — сказал Антон, внутренне напрягшись, — мне кажется, что вы хотите мне что-то сообщить. Я не ошибаюсь?

— Не совсем так, но раз вы сами начали этот разговор, то можем и поговорить.

9. Полесье. Село Страхолесье. Весна. 2005 год

Иванна открыла глаза и вздрогнула. Рядом с ее кроватью сидели Вольф и Ростик, в окно заглядывали первые робкие лучи солнца.

— Очухалась? — спросил Вольф как ни в чем не бывало.

— А что вы здесь делаете? — с дрожью в голосе спросила девушка.

— Тебя выхаживаем… Не думали, что у журналистки, пишущей о вовкулаках, такие слабые нервы.

— Но зато быстрые ноги… — добавил Ростик. — Ну ты, мать, и бегать горазда. Ночью, по незнакомому лесу так пришпорила, только пятки засверкали.

— А может, я сильно испугалась! — настороженно сказала Иванна, следя за странной парочкой.

— Неудивительно — не каждый день живых вовкулак в естественной среде обитания увидишь, — серьезно произнес Вольф.

— Идея с вовкулаками — его, Вольфа! — признался Ростик. — Решили тебе помочь написать материал, а заодно и самим развлечься. Скучно здесь…

— Значит, это был розыгрыш? — спросила Иванна, в ней начала закипать злость на этих оболтусов.

— Почти… Волчьи шкуры на себя набросили, кое-как примостили, рассчитывали на темноту и размер поляны, понимали, что, увидев это шоу, ты не станешь приближаться.

— Разыграли меня мастерски. Хорошо, что во время бегства не сломала ногу, не разбила голову, а то я подала бы на вас в суд!

— Гонишь?

— Гоню — но такие шутки лучше не шутить!

— Это мы и сами поняли.

— Хорошо, что поняли.

Тут дверь в комнату открылась и вошла встревоженная вдова Шабалкина.

— Они поняли? Вот если бы лозиной по месту, которым они думают, а заодно на нем и сидят, а еще лучше ремнем — вот тогда поверю, что поняли! Да все равно уже поздно!

— Надеюсь, они все прекрасно осознали, ведь не маленькие. А я уже простила их.

— Ты-то простила, а как нам теперь с этим жить? Еще ведь неизвестно, чем все это закончится! — строго произнесла вдова.

— Я чего-то не знаю? Что-то случилось? — заволновалась Иванна.

Ростик виновато опустил голову, а Вольф раздраженно прикрикнул на вдову:

— Что ты плетешь, старая карга!

— Рассказывайте! — потребовала журналистка.

— Словом, когда я подошел к ребятам, наклонился и набросил на себя волчью шкуру, а Ростик с Сидором давились от беззвучного смеха, особенно когда ты так рванула, что кусты затрещали, тогда произошло ЭТО. Наверное, ты и сама услышала.

— Что — ЭТО? Что я должна была услышать?

— Вой. Волчий вой.

— Да, слышала, когда бежала.

— И мы услышали. И тогда нам стало уже не до смеха! Бежать в шкурах было трудно, вначале их с собой тащили, а потом побросали — жизнь дороже!

— Вы так испугались волка? Ведь здесь кругом лес, наверное, должны привыкнуть к такому соседству. Волк — это просто большая собака.

— Это не так. Волк — не собака. И волк волку рознь. Дело в том, что давно в окрестностях села не было волков.

— Может, просто не замечали?