— Ну что? Опять «нет»? — спросил Обручев.
— Да! — воскликнул Билибин и смутился.
— Эх, жаль, на свадьбе не погуляю!
Потом они долго сидели вдвоем в палатке. Сергей Владимирович взахлеб повествовал, как ему удалось организовать экспедицию от Академии наук по всей Колыме и Чукотке, как он летал от Иркутска до Якутска на самолете.
— Летели три дня. Садились в Жигалове, Усть-Куте, Киренске, Витимске, Олекминске. К Якутску подлетали в темноте, летчик Михаил Слепнев посадил аэроплан прямо на забор. А я не почувствовал, лезу поздравлять его с удачной посадкой, а он орет: «Застрелюсь!» Для них, летчиков, оказывается, нет ничего позорнее, как посадить машину на забор... Нам бы, путешественникам, такие аппараты! Быстро, высоко, сверху все видно, и на сопки не надо карабкаться... Но дальше Якутска они пока не летают. Из Якутска я тащился на быках, на лошадях, один мой отряд и сейчас идет по Сеймчанской тропе, а я на лодке по Колыме, как видишь. На устье Бохапчи прочитал твой затес, но определить астропункт не смог, плыву без астронома.
— Мы это сделали сами...
— Хорошо. А я теперь окончательно убедился, что открыл здесь новый хребет, который назвал хребтом Черского. Он простирается с северо-запада на юго-восток, перерезает Колыму в районе Больших Колымских и Бохапчинских порогов, а здесь его отроги...
— А золото или признаки золота не встречались?
— Вероятно, есть, но это уже твой хлеб, вырывать изо рта не буду... И от души поздравляю еще раз и много раз! Значит, золотую пряжку Тихоокеанского пояса расстегнул?!
— Расстегнуть-то расстегнул, но куда поясок тянется... С юга-востока на северо-запад? Как твой хребет Черского? Или?..
— Несомненно!
— До Индигирки?
— Я там золото не нашел, хотя и проверял заявку какого-то полковника...
Сергей Владимирович сфотографировал Юрия Александровича себе на память — бородатого, в распахнутой рубашке с кармашком на груди, но, как и положено ученому, склонившегося над книгой, В палатке было сумрачновато, снимок мог не получиться. Сделал второй: под открытым небом, на берегу Колымы, усадив Билибина прямо на землю в той же рубашке. Юрий Александрович сиял и глазами и рыжей бородой.
На другой день утром Обручев поплыл вниз по Колыме, помахал рукой. И ему ответили тем же. Его лодка шла шибко, и Майорыч не без зависти вслед сказал:
— По воде легко... А нам против.
30 июля, после семидневного хода против течения, Билибин и Майорыч, опередив остальных рабочих, добрались до устья Утиной.
А на другой день рано утром, когда густой туман еще покрывал Колыму и широкую долину Утиной, Билибин поднял Майорыча:
— Пошли на Золотой Рог.
— Ружьишко прихвати, неровен час, хозяин встретится. Вон его след — ночью к нам подходил.
— Ничего, я его молотком!
— Ну, а я — лотком,— ему в тон усмехнулся Майорыч, но свою берданку все-таки взял.
Когда они поднялись на голец, который Раковский окрестил Золотым Рогом, утренний туман рассеялся, и с вершины открылся такой же широкий и раздольный вид, каким любовался и Сергей Дмитриевич. Но Юрий Александрович мысленным зрением видел дальше и записал так:
31 июля, среда.
Утром туман. Выход — 7 часов 30 минут. Подъем на г. Золотой Рог.
В районе рч. Утиной вдоль Колымы тянется цепь гольцов Бас-Учунья, упирающаяся в Колыму между Урутуканом и Тасканом. На востоке она, по-видимому, кончается, упираясь в кривун у кл. Случайного.
Массив Бас-Учунья занимает все пространство между Колымой и рч. Утиной. Формы резкие, ключи узкие и крутые. Высоты небольшие, до 600—700 м над Колымой. Справа от верхнего течения Утиной тянутся невысокие увалы. За ними в 7—8 км на водоразделе с Урутуканом стоит громадный голец Столовой».
Гольцов было много: Гранитный, Сторожевой, Дарьял, Немичан — между ними распадки. Каждую падь предстояло обследовать, на каждый голец — подняться. И все это — за какие-нибудь две недели.
На другой же день, не дождавшись подхода задержавшихся на Запятой рабочих, Билибин и Майорыч сразу же отправились на ключ Юбилейный — на то место, где выбирали из сланцевой щетки самородки Раковский и Лунеко. Пришли, и Юрий Александрович, похаживая по этой щетке, то насвистывал, то напевал, то восклицал:
— Майорыч, по золоту хожу!
Майорыч лишь улыбался в свою черную бороду.
На месте бывшего стана Раковского натянули палатку и только улеглись — кусты затрещали.
— Он,— шепнул Майорыч,
— Нет, это наши ребята подходят. Я их сейчас напугаю,— и Юрий Александрович, накинув тужурку, на четвереньках выбрался из палатки.
— Не пужай, а то со страху пальнут... — Но не успел Майорыч договорить, как Билибин закричал:
— Майорыч, молоток! Лоток! Кайло! Ружье!
Майорыч схватил что под руку попало, выскочил и видит: стоит перед Билибиным в каких-нибудь пяти шагах на задних лапах большущий темно-бурый медведь, а сам Юрий Александрович перед ним, словно медвежонок, на четвереньках.
Но говорит вполне спокойно и даже вежливо:
— Миша не при. Будь добр, уходи. Нас много, ты один. Ты — сыт, и мы — сыты, и делить нам пока нечего...
И мишка не спеша, вперевалочку пошел прочь.
Юрий Александрович поднялся, отер со лба холодную испарину.
Майорыч проворчал:
— Хорошо, хозяин ягодой накормился, а то бы...
— Какой хозяин? Мы — хозяева тайги! — усмехнулся Билибин.
Но заснуть спокойно в ту ночь хозяева тайги не могли.
После десятидневного утомительного перехода прибыли на Юбилейный технорук Кондратов и с ним одиннадцать рабочих. Начали устраиваться, рубить барак под жилье и контору.
Сперва мыли одними лоточками, потом смастерили бутары и проходнушки, и 6 августа с этих примитивных колод на прииске «Юбилейном» была произведена первая обнадеживающая съемка золота. С этого числа стали намывать по сто граммов на брата в день, а то и больше...
Возвращаясь на базу с рюкзаком, набитым под завязку камнями, Юрий Александрович, прежде чем отдохнуть, подкрепиться, шел к своим бывшим разведчикам:
— Старатели, как старается?
— Фунтит! — неизменно отвечали ему и рассыпали пред его очами все, что намыли за день.
Билибин рассматривал каждую золотнику, взвешивал на ладони те что покрупнее. Он был очень доволен: пусть ребята заработают.
Радовался и результатам своих обследований.
«9 августа, пятница.
От стана вверх по кл. Холодному. 11 проб: золото, знаки...
10 августа, суббота.
От Холодного на прииск «Юбилейный». Пробы: золото, знаки...»
Ключ Холодный показал золота гораздо больше, чем было в пробах Раковского, и Юрий Александрович считал, что здесь, рядом с «Юбилейным», надо открывать второй прииск — «Холодный».
— Надо,— соглашался технорук Кондратов,— но для этого рабочих сюда надо и продовольствия побольше. Того, что доставили, не так уж надолго и хватит. Сейчас грибами подкармливаемся. На завтрак — похлебка из грибов, на обед — грибы тушеные, на ужин — тоже. Но они скоро пропадут, и кончится подножный корм...
— Н-да, не подумали мы об этом. Надо бы хоть один карбас со сплава на устье Утиной задержать. Русский мужик всегда задним умом крепок. Но, думаю, Оглобин снабжение наладит, и новый прииск будет. Он мужик дошлый!.. А я сегодня бродил по любопытному ключику, нарек его Заманчивым. Сдается мне, что приведет этот Заманчивый к богатой жилке. Рудник откроем! А завтра мне надо подняться на голец Басаганья. Хочу с его вершины посмотреть, а что там за Колымой... Лунеко мне не дадите?
— Рабочие пока ваши — берите любого.
На высокую гору Басаганья они взбирались втроем — Билибин, Майоров и Лунеко. С утра небо было чистое, но потом пошел дождь, легкая одежонка вымокла до последней нитки. А когда поднялись на самый верх, то и проголодались порядком.
Стояли на вершине. Дождь хлестал. Ветер пробирал. Укрыться некуда, и костер не разведешь: голо, одни камни вокруг, да лишайники на них. В рюкзаках — тоже камни, которые набрали при подъеме на голец. А начальник бодр, радостен, весел. Обратно спускаться не торопится — все ждет, что ветер разгонит тучи и будет видно Заколымье, а в общем за хмарью — ни зги.