– Мой господин не будет мстить мне, Уилл. Он только разозлится. Он и раньше, бывало, злился на меня, но я ведь жива.

– Он избивал тебя? – Разве это не является привилегией мужчины по отношению к его женщине?

Перед его глазами снова встала привязанная к козлам служанка, ожидающая порки. Но Магдалина – не служанка.

– И ты снова позволишь ему избить тебя? Она села.

– А что, он настолько ниже тебя, Уилл? Исида Норихаза – самурай, прославившийся своими подвигами на поле битвы, своей преданностью Тоетоми. И я тоже предана им. Сейчас и всегда. Тоетоми предложил тебе своё покровительство, но ты отказался от него. Ты предан Токугаве. И поверь, мы в Осаке прекрасно знаем, что час расплаты грядёт, дело только за тем, чтобы настал он по нашей воле, а не по воле принца. Моя любовь к тебе – моё несчастье, ничего больше. Я отдалась своей страсти, и будет справедливо, если я понесу за это наказание.

– Магдалина…

– Ступай, – прошептала она. – Пожалуйста. Я прошу тебя, Уилл. Если ты любишь меня, если ты желаешь меня – уходи.

Он встал, завязал набедренную повязку.

– И помни об этом утре, умоляю тебя, – добавила она.

Боже милостивый, оставить такую красоту, сидящую обнажённой у его ног. Отвернуться, зная, что, опустись он снова на колени, она снова будет его. Что же, позволить им обнаружить себя лежащим с ней, чтобы их схватили вот так? Лучше уж поступить так, как сказала она вначале, и сдавить руками её горло…

Но ещё лучше, наверное, просто подождать.

– Тогда и ты запомни, Магдалина, – произнёс он. – В один прекрасный день я приду в Осаку.

– Я знаю, – ответила она. – С миллионами солдат Токугавы за твоей спиной. И в этот день, Уилл Адамс, я отрекусь от тебя.

Он смотрел на неё, бессильно сжимая и разжимая кулак. Как по-европейски она выглядела, какой европейской она казалась, какой европейкой она была. И в то же время истинно японские понятия о чести. Предать своего господина – да. Предать свою госпожу – никогда.

– Уходи, – умоляла она. – Пожалуйста. Голоса приближаются.

Пора. Он повернулся, поднырнул под ствол упавшего дерева, выбрался к рухнувшей каменной ограде сада, поднял глаза и встретился взглядом с четырьмя людьми, стоявшими на обломках стены. В отличие от него, они были полностью одеты и с мечами. И один из них стоял чуть впереди остальных. Худой, выше среднего для японца роста, с необычайно резкими чертами лица и длинными обвисшими усами. Исида Норихаза.

Быстрый взгляд направо и налево убедил Уилла, что пути к отступлению отрезаны, даже если бы он вознамерился спасаться бегством. Пробираться по развалинам – чересчур долго, да и вокруг, несомненно, есть ещё люди Норихазы. Даже если и женщины, – они тоже погонятся за ним и, возможно, смогут сбить его на землю. Он уже достаточно стал самураем, чтобы не захотеть умереть, убегая.

– Где Пинто Магдалина, англичанин? – спросил Норихаза, не повышая голоса.

– Она невредима и в безопасности, господин Норихаза, – ответил Уилл.

И тут она появилась за его спиной.

– Андзин Миура спас мне жизнь, мой господин, – сказала она. – Он вытащил меня из-под обломков башни, принёс в этот сад и привёл в чувство водой из родника.

– И семенем своих чресел, без сомнения, – добавил Норихаза.

– Я полюбил Магдалину с тех пор, как впервые увидел её в Осакском замке пять лет назад, – возразил Уилл. – Я попрошу вас об одном – позвольте ей уйти со мной. Для вас она лишь одна из многих. Для меня она – единственная женщина на земле.

Выражение лица Норихазы не изменилось ни на йоту. Он медленно спустился с обломков стены, трое самураев – за ним.

– Андзин Миура, – произнёс он. – Так тебя называют. Я называю тебя английской собакой, выкормышем Токугавы.

Уилл облизал пересохшие губы. Если Норихаза не посчитается с его званием самурая, его изрубят в куски в течение двух секунд.

– Господину Норихазе следовало бы помнить, что он находится в городе принца Токугавы.

– В городе? – презрительно усмехнулся Норихаза. – Груда камней, помойная яма, а не город. Но даже если бы его башни касались облаков своими крышами, английская собака, никакой Токугава не помог бы тебе сейчас. Ты проник в мой дом, чтобы изнасиловать мою женщину, и ты поплатишься за это жизнью.

Струйка пота сбежала у Уилла между лопаток. Каким жарким стал вдруг день! И как затихла Магдалина. Она стояла у дерева, наблюдая за мужчинами, но ничего не предпринимая. Ей нечего было сказать, нечем было оправдаться. Потому что попробуй она спасти его жизнь, и он будет опозорен как мужчина. Он оставался виноватым. Но умереть, как загнанная в угол крыса?

– Я – самурай, – произнёс он.

– Сегодня ты предал своё сословие.

– И всё же у меня есть право умереть с мечом в руке.

– С коротким, – уточнил Норихаза. – Я даю тебе право на сеппуку. – Он вытащил из-за пояса собственный короткий меч и бросил его вперёд. С глухим стуком меч упал у ног Уилла.

Уилл услышал, как Магдалина перевела дыхание.

– Длинный меч, господин Норихаза, – сказал он.

– Ты бросаешь мне вызов?

– Поймите меня правильно. – Уилл тщательно и осторожно подбирал слова. – Я не японец. Я – англичанин и не собираюсь отдавать жизнь за красивые глаза. Чтобы защищать её, я брошу вызов самим богам. Дайте мне длинный меч или приготовьтесь умереть сами – за убийство.

Норихаза, нахмурившись, заколебался. Один из самураев прошептал что-то ему на ухо, указав подбородком на Уилла. Потому что как мог простой англичанин надеяться выжить в схватке с даймио, чьё воспитание с самого рождения заключалось в познании искусства владения мечом? И как близок он был к истине! Как горько пожалел Уилл, что отказался в своё время поучиться искусству боя у Тадатуне. Сколько бы он отдал, чтобы Тадатуне оказался сейчас рядом! Или Тадатуне отойдёт в сторону от потерявшего честь самурая?

Норихаза улыбнулся и ответил что-то своему помощнику. Тот вытащил из-за пояса длинный меч и подал хозяину – вызов должен был исходить от него. Даймио взял меч двумя руками, медленно развернул его и шагнул с камней на траву сада. Краем глаза Уилл заметил, как Магдалина попятилась под прикрытие поваленного дерева.

Норихаза остановился, опустил меч на траву и пнул рукоять по направлению к Уиллу. Его собственное оружие оставалось в ножнах. И всё равно он сможет вырвать его оттуда и перерубить Уилла пополам, прежде чем тот поднял бы меч. Это противоречило кодексу чести самурая, Но Уилл не был уверен, в какой степени Норихаза собирается следовать этому кодексу. Или же сам факт предоставления ему оружия говорил о признании его в качестве равного?

Он медленно шагнул к мечу, наблюдая за Норихазой и ощущая на себе его взгляд, взгляды трёх самураев, Магдалины и нескольких подошедших служанок. Или они были здесь всё время, всё утро, наблюдая и слушая, сообщая обо всём окружающему миру? Миру, который, как полагал Уилл, больше не существовал.

Его правая рука легла на рукоять, левая – на ножны. Медленно он выпрямился, одновременно сделав шаг назад. И что дальше? Ему только однажды приходилось орудовать саблей, за исключением того краткого мига при Секигахаре. Этот меч во многих отношениях напоминал саблю, только был тяжелее и длиннее и его приходилось держать двумя руками. И ещё было совершенно ясно, что Норихаза владеет им не хуже, чем своими палочками для еды.

Даймио, не переставая улыбаться, медленно кивнул и вытащил меч из ножен, высвободив их из-за пояса и отбросив в сторону. Уилл, не торопясь, сделал то же самое. Главное, что от него сейчас требуется, – присутствие духа.

Норихаза перехватил меч двумя руками – правую над левой, – держа рукоять у живота и выставив клинок. Правую ногу он тоже отставил вперёд и издал странный шипящий звук, выдыхая одновременно через рот и через нос. Уилл последовал его примеру, во всяком случае в том, что касалось стойки. Ему оставалось только ждать и надеяться защитить себя. В лучшем случае его преимущество было только в том, что руки его длиннее на несколько дюймов.