Ларри отхлебнул кофе из чашки и выжидательно посмотрел на меня.

— Кто же разработал этот план? — спросил он. — Совершенно ясно, что не Грир и не Любин, потому что они никогда не покидали надолго пределов страны. Киссич, правда, часто бывал за рубежом, но, по нашим сведениям, лишь в тех городах, где проходили научные конференции, если не считать последнего случая, когда он уехал из Хельсинки. При этом ни одна из конференций не проводилась ни в Бразилии, ни в Анголе, ни в ЮАР. Они могли, конечно, списаться с нужными людьми, но мы не обнаружили следов подобной переписки. К тому же предварительно договориться по почте с владельцами маленьких частных судов, приписанных к портам разных стран, практически немыслимо.

Он помолчал.

— Нет, я думаю, что этим занимался кто-то еще, некий посредник зафрахтовал для них эти суда, наметил сложные маршруты и точное расписание. Но кто?

— «Кто», — это лишь одна сторона дела, — заметил я. — Главное — для чего?

— Правильно, — Ларри кивнул. — Кто и для чего?.. Но одно совершенно ясно. Тот, кто подготовил все это, имел возможность передвигаться чертовски быстро, без всяких ограничений и почти по всему миру, — он указал рукой на карту. — Сначала я думал, что это сам президент Роудбуш. Грир — его лучший друг, и Грир долго беседовал с ним за два дня до того, как исчезнуть. Но какой смысл Роудбушу тайно посылать трех человек в отдаленные порты, а затем отправлять их куда-то на трех корытах? Ради того, чтобы они встретились? Какого дьявола, он может устраивать у себя в Белом доме сверхсекретные совещания хоть каждую ночь! Может, это океанографическая или еще какая-нибудь там научная экспедиция? Если так, то зачем столько таинственности и зачем им юрист?

Здесь Ларри принялся перебирать все возможные предположения о целях Роудбуша. Он отверг все версии, рассудив, что каждая из них была бы слишком рискованной перед самыми президентскими выборами. Любое секретное предприятие неминуемо оттолкнуло бы от Роудбуша множество избирателей. И доказательством тому служит последний предварительный опрос. Роудбуш надеялся на легкую победу, однако опрос показывает, что эти выборы будут настоящими скачками с препятствиями. Дело Грира страшно повредило Роудбушу.

Я не был в этом уверен. Взять, например, наш с Роудбушем договор: он дал мне понять, что через десять дней — теперь уже через восемь — поступят добрые вести. А что случилось с Дэйвом Поликом? Он ворвался к президенту как лев, а ушел от него как ягненок, а для того, кто хотя бы раз видел смущенного, присмиревшего Полика, это незабываемое зрелище. А Сусанна Грир? Я не знаю, что сказал ей президент в тот вечер в начале сентября, но с тех пор она совершенно успокоилась. Ни истерик, ни нервных приступов. По словам Мигеля, она бодра и порой даже безмятежна и ни разу больше не сорвалась, если не считать ее угрозы притянуть к суду телевизионную компанию.

Я рассказал Сторму о том, как изменилось поведение Сью Грир после беседы с президентом. Впрочем, он, видимо, и сам об этом знал.

— Да, да, — поспешно закивал он. — Но все это очень легко объясняется. Когда она вернулась в тот вечер из Белого дома, ей позвонили по телефону. Мужской голос передал ей сообщение от мужа. В этом сообщении Грир, называя ее шуточным прозвищем, просил не беспокоиться, обещал вернуться примерно через месяц. Там говорилось и что-то еще — о подарке, который он приберег к годовщине их свадьбы. Когда миссис Грир рассказала мне это, я попросил держать все в тайне. Она уже поделилась со своей дочерью Гретхен, но я уверен, даже Мигель Лумис ничего не знает. Миссис Грир просто радуется, что вскоре увидит мужа.

А я-то ничего этого не знал! Вся эта сцена казалась мне фантастической. Вот сидит специальный агент ФБР и как автор детективного романа рассказывает любопытную историю помощнику президента. А за окном первый резкий осенний ветер взвизгивает на перекрестках и гудит по улицам, как в туннелях.

— Знаете, что я вам скажу? — сказал Сторм, помолчав. — По-моему, миссис Грир еще очень долго не увидит своего мужа. Возможно даже — никогда. Что же до президента, то он просто блефует, работает на публику. Наверное, он рассчитывает на порядочность своего доброго друга Стивена Грира. Он верит в него и надеется, что тот вскоре объявится сам и все объяснит. Но сдается мне, президент ставит не на ту карту. Он проиграет.

— Почему?

— Потому что, я думаю, Пол Роудбуш не знает того, что происходит. Он не получает всех донесений ФБР. Я сильно подозреваю, что Пит Дескович скрывает их от него и подтасовывает факты. Если это так, то Дескович связан с Уолкоттом, и в один прекрасный день они выдадут сенсацию, которая угробит Роудбуша.

— Это мало вероятно! — запротестовал я, подумав, что тогда совсем уж непонятно удивительное превращение Полика. К тому же я знал, что Уолкотта скорей всего осведомляет Артур Ингрем благодаря услугам Баттер Найгаард.

— А я в этом уверен! — настаивал он. — И готов хоть сейчас поспорить: Роудбуш никогда не слышал о Киссиче. А Киссич — ключ ко всему делу.

— Каким это образом?

Ларри взял чашку с уже холодным кофе, встал с ковра и уселся на софу. Я направился к другой софе, радуясь этому: от сидения на полу у меня затекли ноги.

— Джин, — сказал Сторм, — этот Киссич, наверное, знаком со многими советскими учеными. Вот уже несколько лет он проповедует свободный обмен идей, выступает за тесные контакты. В его лаборатории плазмы постоянно работают два-три русских физика. Киссич участвует во всех международных конференциях по физике, даже если там не обсуждается его тема. Он так часто ездит в Советский Союз и обратно, словно он дипломатический курьер.

Но это еще не все. Киссич из тех борцов за мир, которые думают, что Советский Союз искренне желает мира, а мы нет. Он глубоко и страстно убежден, что Советский Союз готов вести политику, которая покончит с войнами надолго, — политику постоянной разрядки напряженности, как ее называют дипломаты. Но он также убежден, что Соединенные Штаты не пойдут на это, что мы погрязли в трясине «холодной войны». Он думает, что причина — в огромном влиянии нашего военно-промышленного комплекса на конгресс. Он убежден, что это заранее обрекает на бездействие любого нашего президента. Когда Киссич был еще молодым физиком, его идеалом был Лео Сцилард, тоже венгерский эмигрант, который тайно боролся за то, чтобы мы не сбрасывали атомную бомбу на Хиросиму. Киссич очень искренний человек, и он свято верит, что судьба мира зависит от соглашения с русскими. По его убеждению, русские готовы договориться хоть сейчас, но его вторая родина никогда на это не пойдет, во всяком случае при его жизни.