Едва я высунул голову из кустов, как с той стороны гари что‑то тускло блеснуло. Плавно, словно двигаясь под водой, я тут же отступил обратно. Заметили меня или нет, вот в чем вопрос. И, в отличие от того, что мучил принца датского, для меня это вопрос немедленной жизни или смерти.

Прикрываясь кустами я осторожно оглядел гарь. Широка. Если обходить ее по краю, на это уйдет чертова уйма времени, и я могу упустить беглецов. Пойду напрямик – могу нарваться на сюрприз. Если они решат проверить, не идет ли кто следом, лучшего места для засады им не найти. Им ведь даже не надо брать языка, пальнут из арбалета, и поминай как звали!

Надо было на что‑то решаться. Я все стоял, кусая губы, а выигранные в гонке минуты текли, ускользая, словно судьба вознамерилась выкинуть очередную гадкую шуточку из тех, что так любит. Наконец справа, ярдах в двадцати я заметил длинную ложбину, шедшую почти в том же направлении, что мне было нужно. Более не раздумывая я опустился на живот и пополз по‑пластунски.

Затем сделал круг, и вернулся к месту, где заметил блеск металла. Оказалось, что прятался я не зря. Живых там не оказалось, зато земля была изрядно истоптана, как то бывает, когда чего‑то ждут. Итак, стражи Жанны убедились, что погони за ними нет. Прекрасно. Не прошел я и трех сотен ярдов, как в наступившей темноте отчетливо различил впереди себя мерцающий тусклый огонек. Я замер на месте, охваченный внезапной слабостью. В конце концов я настиг их!

Впервые за долгие годы я был так близок к Жанне, и именно потому мне нельзя было торопиться. Я не мог ее снова потерять! Допустим, их осталось семеро, думал я. Много, очень много. С таким количеством воинов мне не справиться. Единственный для меня шанс – подобраться к ним под утро. Пусть они как следует разоспятся, вот тогда и настанет мое время.

Я терпеливо ждал, поглядывая на упитанную луну. Та и не думала прятаться за облака, как я не молил. Освещала, зараза, все под собой, словно вообразила себя солнцем. Невольно я зевнул и тут же понял, что был к ней несправедлив: серебристый неверный свет луны мог убаюкать самого бдительного стража. Я неподвижно сидел, прислоняясь к шершавому стволу толстого, вчетвером не обхватишь, дерева, изредка поглядывая на далекий огонек. Где‑то к полуночи от места стоянки перестали доноситься звуки голосов и лязг железа, похоже, англичане наконец угомонились.

Я же был слишком возбужден, чтобы спать. От нечего делать в очередной раз проверил имеющееся у меня оружие. Небогато, прямо скажем. Один меч, три метательных ножа в рукавах, один кинжал на поясе. Удавка, тоже одна. Руки и ноги, по две штуки. И голова, главное наше оружие. Не в том, конечно смысле, что я буду ею бодать железные шлемы британцев, я же не баран. Голова дана рыцарю для того, чтобы ею думать, ну еще я в нее пью.

Время шло. Я терпеливо ждал, изредка поглядывая вверх. Наконец небо начало светлеть, от земли потянулись щупальца тумана. Поначалу тонкие, они на глазах утолщались, умножаясь в количестве. Я еще немного подождал, совсем чуть‑чуть, а затем решил: пора. Медленно, по шажочку, я пошел к месту стоянки.

Рдели сквозь предутренний туман угли потухшего костра, в обманчивом лунном свете я без труда различал восемь неподвижных тел. Кто‑то из спящих явственно похрапывал, и я холодно усмехнулся. Похоже, все мертвецки спят, и лагерь остался без охраны. Поверим? Я опустил руку, и рукоять кинжала, скользнув в ладонь, застыла там, как влитая. Мягко ухнула над головой сова, я взвесил в руке клинок, и одобрительно покачал головой.

Хоть и грызла меня жаба при его покупке, но лезвие отличной стали и обтянутая шершавой кожей рукоять победили. Звякнули на прощание три серебряные монеты, торговец довольно усмехнулся, а я тяжело вздохнул. Дорого обходятся мужчинам наши игрушки, ох, как дорого. Словно прочитав мои мысли, лезвие блеснуло в лунном свете, будто подмигнув: вот сейчас и посмотришь, не зря ли отдал за меня деньги. «Посмотрим», – одними губами прошептал я.

До рези напрягая глаза я всматривался в глубокие тени, что тянутся от деревьев, но помогло, как ни странно, обоняние. Оно и указало на место где, я был совершенно уверен, не было ничего заслуживающего внимания. Когда оттуда пахнуло жареным мясом я тут же вспомнил о пропущенных обеде с ужином. Желудок недовольно заворчал, и я пообещал непременно вознаградить себя роскошным завтраком.

Теперь, когда я точно знал, где находится часовой, я начал вглядываться в густую тень, и наконец различил там медленное, плавное движение: лежащий повернул голову. Едва заметно блеснул глаз, и я недоуменно вскинул брови. Где это видано, чтобы страж лежал, и при том не спал, а приглядывался и прислушивался ко всему, что происходит вокруг? Это что еще за новшества?

Обогнув поляну я подкрался к кустам, где тот затаился подобно гадюке в буреломе. В последний момент под ногой предательски треснула сухая ветка, часовой дернулся, повернув голову, но я уже падал сверху, а кинжал в руке трепетал, желая напиться крови. Скрежетнуло лезвие, проходя сквозь кольца кольчуги, немецкая сталь в очередной раз победила британских халтурщиков, и часовой сдавленно захрипел. Подождав, пока тот перестанет дергаться, я отнял от его рта руку, и беззвучно выругался, тряся укушенными пальцами. Еще немного, и он попросту перекусил бы мне пару фаланг!

Человеческий рот, чтобы вы знали, самое грязное место в организме, там такой гадости можно нахвататься! Мой приятель воспитал как‑то некоего хама, пересчитав ему зубы. На маленькие ранки на костяшках пальцев он и внимания не обратил, и, как оказалось, зря. Когда рука покраснела и распухла чуть ли не до локтя, ее пришлось резать в четырех местах, потом больного неделю кололи двумя антибиотиками. С тех пор мой приятель уже не бьет хамов в лицо, а метко и сильно пинает их в пах.

Я медленно вышел из кустов, и тут же под ногой хрустнула еще одна ветка. В ночной тишине треск прозвучал как выстрел из кулеврины, и от неожиданности я подпрыгнул на месте. Тут лишь до меня дошло, что ушлый покойник специально набросал вокруг своей лежки кучу хвороста.

Потревоженный шумом один из спящих зашевелился, рывком сел. В неверном лунном свете глаза его казались тусклыми огоньками. Воин громко чертыхнулся, разглядев меня, и одним движением вскочил на ноги. Моя рука сама нырнула к метательному ножу, воин удивленно вскрикнул, а рухнул с таким грохотом, словно обрушилась колокольня.

Сейчас, уже задним числом, я понимаю, что это был лучший бросок в моей жизни. Лунной ночью, в обманчиво мерцающем свете, на расстоянии в добрую дюжину ярдов я попал ему в глаз! Правда не в левый, как целил, а в правый, но это уже мелочи. Закричали, вскакивая на ноги, оставшиеся в живых британцы. Не пятеро, как я рассчитывал, а шестеро! Не тратя на раздумье не секунды, я дернул руками, посылая в полет пару оставшихся ножей. У меня не забалуешь, два броска – два трупа. Я хотел было выкрикнуть нечто оскорбительное, но у меня совсем не оставалось времени.

Похоже, первый бросок забрал с собой всю мою воинскую удачу, так как метательный нож воткнулся не в горло высокому как башня воину, а всего лишь пробил плечо, другой же, вы не поверите, отбили прямо на лету! Очертя голову я ринулся вперед, пытаясь добить раненного прежде, чем англичане придут в себя, и мне это почти удалось. Я успел как следует пропороть ему бедро, так что противников осталось пятеро.

– Да здравствует Дева! – рявкаю я, отбив удар меча. – Это я, Робер де Армуаз. Держитесь, я иду!

Мне слышится, или и в самом деле среди мужских голосов я различаю изумленный женский возглас? Лязгают, встретясь, клинки. Я приседаю, чудом увернувшись от удара булавы. Та проходит вскользь, один из ее острых шипов вырывает клок волос. Кинжалом, зажатым в левой руке я пытаюсь распороть бок одному из британцев, тот умело защищается мечом. Теперь только я обращаю внимание, что сражаюсь всего с тремя противниками.

Один англичанин неотступно держится рядом с пленницей, та со связанными руками сидит на подстеленном под нее плаще. А последний, пятый воин не нападает, как будто выжидая удобного момента. Несколько раз он то опускает ладонь на рукоять меча, то отдергивает ее. Затем, придя к какому‑то решению, быстрым шагом подходит к охраняющему Жанну мечнику, словно желая о чем‑то спросить.