Действительно, эти цифры доказывают очень мало. Мы видели уже, что, по одним подсчетам, в 1762 г. имелось около 1000 фабрик, по другим в 1780 г. — всего 300, в 1796 г. одни находили более 3 тыс., в 1712 г. Герман указывает немногим более 2 тыс. У Семенова{795} цифры получаются такие: всего 201 фабрика в 1761 г. и 478 в 1776 г. Все зависело от того, что понимать под фабрикой, какие заведения относить сюда. Кириллов, на которого ссылаются многие авторы, отмечает за 1727 г. 233 фабрики, но его подсчет вызывает много недоумений. С одной стороны, в эту цифру включены мельницы, соляные варницы, рудники, причем каждая домна считается в качестве отдельного предприятия, а с другой стороны, мы находим всего две полотняных, две суконных, одну шелковую фабрику, тогда как предприятий в этих отраслях промышленности было, несомненно, гораздо больше. Едва ли они попали в число «разных фабрик», которых у Кириллова свыше 80.{796} А кроме того, вообще одно число предприятий, без указания их размеров, количества выделанных изделий, сбыта и т.д., ничего не дает в отношении состояния промышленности и успешности ее развития. Для нас важно лишь установить тот факт, что крупные предприятия в течение XVIII ст. возникали в значительном количестве, и если часть их вскоре погибала, то другие все же держались и продолжали свою деятельность, а на смену прекратившимся появлялись новые в большем количестве, причем постепенно они обходились без принудительного труда крепостных, поссессионных рабочих, нищих и бродяг, прибегая к вольнонаемной рабочей силе. По вычислениям Германа, в 1812 г. половина рабочих (из 119 тыс. 61) состояла по вольному найму.
Наряду с крупной промышленностью развивается и мелкая, ремесло в цеховой форме, согласно указам Петра, а затем на основании Положения Екатерины II 1785 г. Автор «Описания столичного города Санкт-Петербурга 1794 года» указывает на то, что в Петербурге «большая часть ремесленников имеют цехи или ремесленные управы, из коих каждая снабжена определительными законами, преимуществами, предписаниями, ремесленным порядком, цеховым сборным местом» и т.д. К этому он прибавляет, что «сия связь ремесленников вообще столь нетягостна, власть гильдий, старшин и цехов так мала и предписанные наказания так нестроги, что каждому предоставлена свобода доставлять себе такое пропитание, какое только честною прилежностию достать возможно». Кроме того, «многие ремесленники живут не по цехам и сии нецеховые промыслы, к коим принадлежат отчасти и художества, производятся каждым без всякой принудительности».
Таким образом, имелись наряду с цеховыми промыслами и нецеховые; кроме того, часть ремесленников и в цеховых мастерствах не записывалась в цех; в частности, те из них, которые не имели подмастерьев и учеников, по словам Георги, не были обязаны вступать в цехи. Наконец, «мещанскими промыслами» занимались посадские, которых насчитывалось в 1790 г. 4939 мастеров. Годом раньше в Петербурге в российских гильдиях, или цехах, было 2106 цеховых и нецеховых мастеров. В тех же промыслах иностранные мастера объединялись в немецкие цехи — их состояло 1477 мастеров. Если иметь в виду мастеров всех этих многообразных категорий, то «для порядочного да даже и пышного образа жизни не найдется ни малейшего недостатка, которой надлежало бы выполнять иностранным», т.е. при помощи иностранного привоза.
Так, например, находим 255 мужских сапожников и 270 учеников; 77 женских башмачников со 155 работниками и 116 учениками; кроме того, 62 мастера, 72 подмастерья и 54 ученика для русских котов на низких каблуках; в немецком сапожном цехе 54 мастера. В столярном цехе 124 мастера, 285 подмастерьев и 175 учеников; в немецком столярном цехе 90 мастеров. Кузнецов 88 мастеров русских и 60 немецких; стекольщиков 85 и 14; каретников 86 и 43; переплетчиков 9 и 26; часовых мастеров 3 и 30, так что часовым делом занимались почти исключительно иностранцы; 139 было золотых дел мастеров иностранцев при 44 мастерах русских. Паяльщики, шпажники, выделыватели мебели из черного дерева также иностранцы, хотя последним подражают и охтенские плотники и довольно удачно.
Кроме кожевенных мануфактур, имелось много небольших «незаписавшихся кожевников, кои имеют свои чаны для подметок на рыношных площадях перед лавками или в своих домах». Далее находим сыромятников и клееваров, не записавшихся в цехи; из русских калачников и хлебников записалось только девятеро, но их несравненно больше; много незаписавшихся красильщиков. Производители макарон — все иностранцы — вообще не организованы в цех, они, как и золотошвеи, «не имеют между собою связи»; вату также выделывают нецеховые, главным образом гвардейские солдаты.
В портняжном русском цехе имелось 178 мастеров, 295 подмастерьев и 365 учеников, в немецком цехе 210 мастеров. Но «сие ремесло имеет здесь отменно много худых мастеров, ибо кроме многих баб и других женщин, делающих женское платье, большая часть господ имеет обученых портных из крепостных своих людей, кои шьют ливреи на служителей, также домашнее платье и прочее». По этой же причине всего двое русских и пятеро немецких цеховых поваров — домашних поваров имеют «не только знатные господа, а часто и для всякого кушанья особого, но и в среднем состоянии весьма многие, а особливо имеющие крепостных людей», содержа их для «лутчаго образа жизни». Но есть и обученные повара-французы, которые имеют учеников, но — в цехе не состоят. Точно так же и цех немецких кондитеров (русских, по-видимому, вовсе не было) состоял всего из 11 мастеров, гораздо большее число их служило кондитерами при дворе и у знатных господ.
Для причесыванья пользовались собственными слугами, но много было и настоящих, но не записанных в цех парикмахеров, цеховых же всего 43 в русском и 73 в иностранном цехе. «Как парики здесь мало употребительны, а почти всяк одевающийся в немецкое платье до самого ремесленного ученика и горнишной девки должен быть причесан», то спрос на парикмахеров был весьма велик. От них отличались брадобреи или цирюльники (82 русских и 12 немецких), которые «бывают обыкновенно притом точильщики, а сверх того и лекарские помощники», «отворяют кровь, припускают пьявки» (ставят пиявки) и т.д.
Наконец, «женский убор», поскольку его «модные торговки не выписывают из чужих краев, как то шляпы, чепчики, цветы, накладки, нашивки и прочее, заказывают они здесь делать за деньги мастерицам модных вещей по французским, английским и другим обращикам или рисункам; сверх того, доставляют купцам подобные сему товары от многих господских служанок и горнишных…». Здесь мы имеем уже не ремесло, а работу на дому, производимую на модный магазин частью профессиональными работницами, частью же в качестве дополнительного заработка{797}.
Как видно из всех этих данных о мелких промыслах Петербурга, и здесь большую роль играли иностранцы — немцы, французы, англичане, так что они даже имели свои самостоятельные, стоящие параллельно русским цехи всевозможных специальностей и во многих отраслях значительно преобладали над русскими. Мы видим далее, что требование вступать в цех, предъявляемое ко всякому, кто желает заниматься тем или другим промыслом, соблюдалось весьма мало и помимо существования нецеховых промыслов (которые не были организованы в цехи) и в тех отраслях, где цехи были устроены, имелось и много лиц, не вступавших в цех и все же спокойно производивших свой промысел.
Впрочем, Шторх, писавший в самые последние годы XVIII ст., усматривал характерную черту русских ремесленников, отличающую их от иностранных в том, что они ничего не принимают на заказ, а все изготовляют для продажи, притом не из собственной мастерской, а купцам, которым они продают свои изделия за определенную плату, а те уже сбывают их из своих магазинов. Иначе говоря, эти ремесленники являются, в сущности, не ремесленниками, а кустарями, работающими на скупщика, на магазин. Так изготовляются башмаки, туфли, сапоги, кафтаны и другие предметы одеянья, шубы, постели, одеяла, столы, стулья — вообще, всевозможные предметы, так что в лавках можно купить все, что угодно, и притом гораздо дешевле, чем непосредственно заказывая ту или другую вещь ремесленнику. Но большие города Шторх исключает из этой характеристики — там имеется и ремесло{798}.