— Зачем ты подписала это дурацкое воззвание, которое они послали по рядам? — спросил я.
— Какое же оно дурацкое? Жизнь диких животных действительно под угрозой.
— Ну, наша с тобой тоже. Впрочем, знаешь что? Ты права. А особенно беспокоит меня судьба гиен, шакалов, тараканов, гадюк и помоечных крыс.
— А нельзя было дождаться, когда я закончу есть?
— Вдруг из-за нашей халатности они все пойдут по пути динозавров?
— Ты на него уже вступил? — спросила она, и тут я словно поплыл куда-то, еле сдерживая слезы. Мы ведь сюда с Мириам ходили. Мириам, как томится по тебе мое сердце! Что ее угнетало нынче утром? Может быть, Кейт высказала ей по телефону осуждение за то, что она ушла от меня? Как же это Кейт посмела? Чего-чего? Ну и правильно, лапушка ты моя! Напомни ей о том, чего она лишилась. Или нет, не надо.
— Ay, ay, я зде-есь! — вернула меня к действительности Соланж, проведя рукой у меня перед лицом.
— Ты что — собираешься купить его книгу?
— Да.
— Но, Соланж, дорогая, там же нет картинок!
— Понятно. Опять собираешься разыгрывать милую сценку из серии «Все актрисы идиотки» — что ж, давай, вместе посмеемся.
— Прости. Я зря это сказал. Дело в том, что я знал Макайвера в Париже, да и с тех пор встречался с ним неоднократно.
— Ты мне это уже сто раз говорил, — сказала она с раздражением.
— И мы друг друга очень недолюбливаем.
— Ты чему больше завидуешь, Барни, — его таланту или его внешности?
— О, это ты меня здорово поддела. Но тут надо подумать. А скажи-ка ты мне — вот ты, умница каких мало, pure laine лягушатница, ведущая родословную, не ровен час, от les filles du roi[203], — как ты собираешься проголосовать на референдуме?
— Я всерьез подумываю сказать на сей раз «да». Среди квебекских патриотов и впрямь полно расистов, и мне это отвратительно, но уже больше ста лет эта страна выбивается из сил, а ее взнуздали и держат, все время пытаясь заткнуть квадратной пробкой круглую дыру. Конечно, риск есть и всем нам будет нелегко, но почему нам нельзя иметь свою страну?
— Потому что это разрушит мою. Твои предки сделали глупость. Надо было продать Квебек и оставить себе Луизиану.
— Барни, ты что — совсем уже? Нельзя так пить в твоем возрасте. И самого себя уговаривать, будто Мириам вернется.
— А сама-то хороша! Столько лет прошло, а до сих пор не выкинула одежду Роже. Это уже смахивает на извращение.
— Шанталь говорит, что в офисе твое поведение стало еще более предосудительным, чем когда-либо. Люди страшатся дней, когда ты появляешься. Потом, Барни, — тут она дотронулась до моей сморщенной, как у ящерицы, лапы, — ты вступаешь в тот период жизни, когда жить одному становится просто опасно.
— Что ты все намеками какими-то, Соланж? Говори прямо!
— Шанталь сказала, что в прошлый четверг ты диктовал ей письмо «Троим амигос», а когда пришел в понедельник, снова продиктовал то же самое письмо.
— Значит, опять напала забывчивость. Должно быть, с похмелья.
— В который раз уже.
— Раз в год меня обследует Морти Гершкович. Усыхаю, говорит. Если доживу до девяноста, ты сможешь повсюду носить меня в сумочке.
— Мы с Шанталь все обсудили. В случае, если твое здоровье ухудшится, ты всегда можешь переехать к нам. Мы отгородим часть квартиры железной сеткой, как это делают владельцы «универсалов», когда возят с собой собак. И время от времени будем бросать тебе туда латкес.
— Да лучше уж я к Кейт перееду!
— Мерзавец! Не смей даже думать об этом. У нее своих забот полон рот, семейная жизнь наконец налаживается. Только тебя ей и не хватало.
— Ты поступишь глупо, если проголосуешь «да». Я не хочу, чтобы ты это сделала.
— Не хочешь? Не много ли ты на себя берешь? Что бы ты сделал, если бы был молодым франкоканадцем?
— Ну, естественно, проголосовал бы «да». Но ни ты, ни я не молоды и не до такой уж степени глупы.
Когда я высадил ее у дома на Кот-де-Неж, Соланж не сразу отошла от машины.
— Пожалуйста, не пей сегодня больше. Езжай сразу домой и ложись.
— Именно так я и собираюсь поступить.
— Ну да, конечно, даже готов поклясться здоровьем внуков.
— Нет, честно, Соланж.
Но очутиться в пустой квартире, в кровати без Мириам, оказалось выше моих сил, и я поехал в «Джамбо», надеясь встретить там мэтра Джона Хьюз-Макнафтона или Зака. Как бы не так! Мне тут же сел на уши Шон О'Хирн, тяжело угнездившийся за стойкой на соседнем со мной табурете; его глаза уже горели пьяной злостью.
— Принесите мистеру П. выпить, — в промежутке между хрипами одышки проговорил он.
— Знаете что, Шон? Я вас искал. У меня для вас есть кое-что интересное.
— Ну-ну-ну?
— Ваши люди перекопали весь мой огород, вы снова и снова посылали водолазов в озеро, взяли соскобы со всего, что было в доме, везде искали следы крови — ну в точности как показывают по телевизору. Но поскольку вы пустоголовые балбесы, никому не пришло в голову спросить, куда исчезла моя бензопила.
— Какого хрена. У вас ее никогда не было, мистер П. Потому что, если у вас в усадьбе появляется нужда в каких-то тяжелых работах, вы нанимаете для этого гоев вроде меня. Такой уж вы народ, да и всегда такими были.
— А откуда же тогда пустой крюк на стене гаража?
— Да идите вы с вашим пустым крюком. Меня вы им сейчас за задницу не уцепите.
— А что, если бы я сообщил вам, что на прошлой неделе я был в коттедже, рылся в коробке со старыми квитанциями, вдруг — глядь! — товарный чек на бензопилу, причем датированный четвертым июля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года.
— Я бы сказал, что вы лжец и послал бы вас на хер.
Остальные посетители бара смотрели по ящику поздние новости. А там, что ни день, сплошной референдум. Когда весь экран заполняла физиономия Проныры, подымался гогот, все начинали отпускать замогильные шутки, которыми только и оставалось теперь утешаться англоязычной части населения.
— Ну, и где же сейчас эта бензопила?
— Там, куда я ее забросил. Где-то на глубине четырех сотен футов лежит, бедолага, ржавая и совершенно для вас бесполезная через столько лет.
— Хотите сказать, что у вас хватило хладнокровия расчленить его?
— Шон, теперь, когда вы так прилипли ко Второй Мадам Панофски, почему вы на ней не женитесь? Я буду по-прежнему платить алименты. Я бы даже приданое за ней дал.
— Нет, чтобы такой человек, как вы, смог расчленить труп… это невозможно. Да и крови нигде не было. Так что кончайте вешать мне лапшу, старый олух.
— Конечно, крови не было, потому что я мог расчленить его, оттащив подальше в лес. Не забудьте: прежде чем вы, придурки, сообразили предъявить мне обвинение, у меня был целый день, когда я там сидел в коттедже один.
— У вас нездоровый юмор, вы это знаете, мистер П.? Во, гляньте-ка, вон он. Спаситель хренов.
Теперь на экране вовсю мельтешил кипучий Доляр Редюкс. «Не позволяйте себя запугать! — призывал он. — Не важно, что нам говорят сейчас! После того как вы проголосуете «да», вся остальная Канада прибежит к нам на полусогнутых!»
— Что ж, — сказал О'Хирн, — если это произойдет, и вы, и все ваши соплеменники на следующий же день сбежите в Торонто. А вот таким, как я, куда податься? Н-да, влип так влип.
— Так я, между прочим, и сам собираюсь голосовать «да».
— Ну-ну-ну?
— Уже сто лет как эту страну взнуздали и держат, пытаясь заткнуть квадратной пробкой круглую дыру. Вы намерены еще сто лет терпеть тут междоусобицы и рознь или лучше все-таки решить дело раз и навсегда?
Я был все еще не готов смириться с отсутствием в постели Мириам, поэтому машину бросил на парковке, поднял ворот пальто, чтобы не так продувал зверский ветер, предвестник наступающей шестимесячной зимы, и пошел бродить по утратившим былой блеск центральным улицам умирающего города, который по-прежнему люблю. Мимо заколоченных магазинов. На всех подряд бутиках ветшающей Кресент-стрит таблички: ЗАКРЫВАЕМСЯ, ПРОДАЕТСЯ, ПОЛНАЯ ЛИКВИДАЦИЯ. Гибнущее здание в стиле ар-деко, где когда-то помещался театр «Йорк», облюбовали бомжи. На витринном стекле магазина старой книги какой-то оболтус при помощи баллончика с краской вывел: АНГЛИЧАНЕ, FUCK YOU. Каждый фонарный столб на улице Сен-Катрин украшен плакатами с OUI и NON[204]. У зала «Форум» стояли лагерем нечесаные, дрожащие от холода подростки со спальными мешками — утром тут начнут продавать билеты на концерт каких-то «Бон Джови». Грязный, заросший старик с дикими глазами, бормоча себе под нос и толкая перед собой тележку из супермаркета, подошел к мусорному баку и принялся в нем рыться в поисках пустых банок, которые можно сдать в утиль. Из проезда за индийским ресторанчиком выскочила толстая крыса.