— Пятнадцать лет… — Она, казалось, меня не слушала. — Выходит, вы оказались здесь до того, как началось все это… То есть вы живете один? Совсем один? — Она словно бы не верила своему счастью.

— Да, я же сказал вам.

— Вы сказали, что здесь ваша команда.

— Нет, — понял я, — Тим — это меня так зовут1. Тимоти Хьюберт.

Она снова окинула меня изучающим взглядом с головы до ног, на сей раз более внимательным. Вот сейчас она заявит, что тоже сыта по горло своим миром, и предложит поселиться вместе «в этой романтической хижине». Только этого не хватало.

— Все началось с экспедиции на Марс, — сказала она вместо этого. — Еще до нефтяного кризиса, точнее, на ранних его этапах. Тогда в мире были две державы, в принципе способные на такое, — США и Китай. США были богаче и имели более развитые космические технологии, но китайцам очень хотелось их обогнать. Американцы рассчитали, что для полноценной экспедиции — такой, которая сумела бы справиться с нештатными ситуациями и вообще вести полноценную исследовательскую работу на Марсе, а не просто воткнуть палку с флагом, — нужно не менее пяти человек. И неспешно готовили соответствующий проект. Китайцам хватало сил и средств, чтобы послать лишь одного. При этом шансы, что он долетит хотя бы в один конец живой и не свихнувшийся, оценивались как один к пяти, что не могло устроить даже китайцев… И они стали думать, как сделать, чтобы один смог заменить пятерых. Информация в мозгу хранится с большой избыточностью, вы знаете, Тим? Кроме того, есть алгоритмы сжатия с потерями. Как в компьютере, где можно сжать картинки или музыку на порядок, и ухудшение качества будет практически незаметным. В общем, они хотели запихать в мозг одного тайконавта опыт и знания пятерых — и им это удалось. Им удалось даже гораздо большее: они научились переносить из мозга в мозг личность целиком! И обеспечивать даже не пятикратное, а десятикратное сжатие почти без потерь. Терялась информация, которую человек и так не помнит… Говорят, правда, что в США тоже велись такие работы, но китайцы успели первыми. Тоталитарные режимы дают огромную фору науке там, где нужны опыты на людях… Полет на Марс, правда, так и не состоялся. Разразилась нефтяная катастрофа, и всем стало не до этого. Эффективность сельского хозяйства действительно упала в десять раз. Но теперь вы понимаете, как нам удалось вдесятеро сократить число едоков?

Я смотрел на нее с ужасом.

— Технической цивилизации, даже оставшейся без нефти, ведь не нужно много рук, — продолжала пояснять моя гостья. — Физическую работу делают в основном машины, пусть им приходится работать на угле, спирте и солнечной энергии. По-настоящему важны лишь знания и умения. КПД нашей техники упал, зато возрос наш собственный. Десять сознаний в одном черепе куда эффективней, чем одно, — а кормить приходится только одно тело. Освободившиеся тела, кстати, утилизовали в химической промышленности, что позволило смягчить эффект катастрофы. Как-никак, нефть получилась из останков доисторических животных.

— Стало быть, Анна Беатриса и как там дальше…

— Десять разных личностей. Сейчас с вами говорит Юджин. Я старше этого тела более чем вдвое — естественно, для вселения выбирали самое молодое и здоровое.

— Вы хотели сказать — Юджиния? Ведь Юджин — мужское имя?

— Поначалу мужчин селили с мужчинами, женщин с женщинами, — сказало существо уже другим тоном, и я понял, что в разговор вступила очередная личность. — По расе подбирали и все такое. А потом оказалось, что от этого конфликтов не меньше, а больше. На той же половой почве. Уж если одному мужчине или женщине непросто найти себе хорошую пару, то каково десятерым искать десятерых — так, чтобы все всех устроили? Ну и с расами и всем прочим… получается противопоставление, мы похожи — и мы едины, а все прочие как бы враги… Так что теперь селят всех вместе. Мужчин с женщинами, черных с белыми, старых с молодыми… бывает непросто, конечно, но это учит нас терпимости. Даже помогает предотвращать преступления: отвечать-то в случае чего всем десятерым.

— И сколько же среди вас мужчин?

— Половина. Инна, Мишель, Робин, Фрэнсис и Юджин.

— «Инна» вроде бы звучит по-женски? — У меня уже голова шла кругом.

— Все так думают. А это древнееврейское мужское имя! — обиженно ответил Инна.

— Между прочим, — встрял еще кто-то, — так намного проще. Любовники всегда мечтали о полном единении друг с другом, ну вот и. Когда одно тело на двоих…

— У вас оно на десятерых, — оборвал я. И, кажется, попал в больное место. Существо замолчало и посмотрело на меня с тоской. В этом взгляде я прочитал и кое-что еще: злобу и зависть. Зависть к человеку, владеющему уникальным теперь на Земле даром одиночества.

— Между прочим, попутно мы решили проблему перенаселения, — сказал кто-то из них, прерывая гнетущую паузу. — Дети зачинаются почти исключительно искусственным путем, только для восполнения естественной убыли тел.

— Так что же — переселяясь в более молодые тела, вы становитесь бессмертными?!

— Нет, — покачало головой существо, — к тому времени, как мозг созревает для вселения, там уже успевает сформироваться собственная личность, так что подселить к ней можно не более девятерых. Десятый, самый старый, обречен остаться в прежнем теле и умереть. Так велит закон. Но на деле… очень мало кто подает заявку на новое переселение.

Я мог их понять. Еще и еще раз проходить через многолетний кошмар такой жизни… в конце концов, в аду тоже обещают бессмертие, но от этого он не становится привлекательней.

— Ну и на что похож теперь ваш мир? — спросил я поспешно, не давая повиснуть новой паузе. — Если не касаться личных отношений?

— Да, в общем-то, на то, что и было, — пожало плечами существо. — Разве что заправляют всем китайцы.

— Они выиграли войну?

— Не было войны. Просто они теперь самые крутые, как раньше американцы. США не пережили нефтяную катастрофу. Янки думали, что, пока у них много зеленых бумажек, у них будет и все остальное, и не о чем беспокоиться. А потом выяснилось, что зеленые бумажки нельзя есть и нельзя заправлять в баки… А у китайцев всегда было мало бумажек и мало нефти, так что они готовились заранее. Они первые открыли переселение с уплотнением и первые его внедрили. Тут им, конечно, опять помог их диктаторский режим. Пока Запад валандался с остатками демократии, пытаясь поощрять добровольное уплотнение… да еще церковь ерепенилась… Впрочем, остатки быстро сошли на нет. Их и без того в разгар нефтяного кризиса было уже немного.

Это я помнил.

— Значит, теперь с добровольностью покончено? — спросил я вслух.

— Конечно. Цивилизация не может позволить себе такую роскошь, как целые тела, занимаемые лишь одной личностью. Эти законы уже действуют во всех странах; кое-где, правда, позволяется купить такое право за деньги, но это десятки миллионов юаней… Чикагско-монреальский закон еще довольно либерален. Сейчас, когда пик кризиса миновал, разрешается ограничиваться лишь пятью жильцами… если, конечно, удастся отыскать свободное тело.

Тут-то до меня наконец дошел смысл ее… их оценивающего взгляда.

— Нет! — я невольно попятился.

Ее рука — думаю, ею в этот момент управлял кто-то из мужчин — молниеносно метнулась в карман, и в следующий миг на меня уже смотрел маленький пистолет.

— Извините, Тим, но это закон. Не волнуйтесь, на вашу личность никто не посягает. Просто к вам подселят четверых из нас. Мы имеем приоритет, как нашедшие тело… сколько ему, кстати, — около сорока? А как превосходно сохранилось — вот что значит здоровый образ жизни на лоне природы…

— Вашей цивилизации нет до меня дела! Я сам обеспечиваю свое пропитание!

— Закон един для всех, Тим.

Конечно же, плевать им было на закон. И даже на то, что мое тело почти вдвое старше, чем их. Перед ними замаячила возможность вздохнуть в два раза свободнее, поселиться не вдесятером, а всего лишь впятером — и они этот шанс не упустят!