Губы пастуха тронула кроткая улыбка.
— Я хотел сказать, подобная предосторожность ближе преступнику или шпиону. Так или иначе, на глаза мне попалась грозная надпись, предупреждавшая от неосмотрительного обращения с техническими внутренностями геликоптера. И это не были слова, присущие речи златоустого Лопе де Вега или же пламенного Шекспира.
— Точно?
— Мне ли не узнать язык, на котором говорил несравненный Боккаччо?
М-да. Вот вам и козопас.
Итак, Сарпедон мертв. Его безмозглые останки искромсаны вдоль и поперек. Никаких следов наркотика или других отклонений.
В настоящий момент у меня три рабочие гипотезы.
Первая: убийство совершили обитатели деревни. После чего с легкостью профессиональных патологоанатомов вычистили голову покойника. Возможно, ее содержимое потребовалось для какого-нибудь дурацкого ритуала. Во всяком случае, операция выполнена безукоризненно. Даже при помощи высоких технологий не удалось обнаружить ни намека…
Вторая: три брата-разбойника, казненные много лет назад, сошли с горы, чтобы потребовать головы прекрасных девственниц, но были с позором изгнаны; горя местью, явились обратно под покровом ночи, перерезали Сарпедону горло, рассекли тело на части, а мозги забрали с собой. Наверно, была причина. Если бандиты и не скончались по-настоящему, то…
Третья: преступник (или преступники), действуя по приказу «Козимо фармацевтиксалс», устроили тщательно продуманный маскарад в расчете избавиться от лучшего велогонщика, неожиданно ставшего посмешищем, при этом предусмотрительно утаили от назойливого внимания публики кое-какие органы Сарпедона, потому что…
В общем, рано делать выводы.
А пока я проверила все вертолетные перемещения за последнее время. И что же? Некий сеньор Карвейо брал напрокат «Супермаджо II-45» фирмы «Cab-Air» в Барахасе. Ничего такого. Это наш антрополог. Бумаги у него в полном порядке.
Я навела справки об этом сеньоре. Похоже, реальная личность. В шестидесятых — семидесятых годах — португальский революционер и партизан, с его помощью свергли диктатора Салазара. Для изучения вражеской территории прикидывался археологом, разыскивающим стоянки доисторических людей. Маскировался он блестяще. Длинная седая борода и невероятная шляпа заморочили голову не одному часовому.
Какой интерес этому guerilliero[8] связываться с невинным велогонщиком?
И потом, «Cab-Air», козопас… Наш антрополог явно не лишен чувства юмора — черты, которая так подкупает в убийцах.
Шестой этап
В ответ на запрос Интерпола Микель Флейшман, капитан и доктор команды «Козимо», подтвердил, что Сарпедон сам пожелал вернуться в родное село после победы в «Тур де Франс» — а точнее, молил об этом, заливаясь горючими слезами. Наплевав на контракт, Флейшман лично нанял двух парней из солидной охранной фирмы довезти Эрнесто из Парижа до Андалусии, так как опасался, что больному не вынести дороги в купе или на самолете, под пристальными взглядами и вспышками камер.
В мире велогонок не принято, чтобы руководителем и доктором команды был один и тот же человек. У них слишком разные задачи. Как правило, тот, кто распоряжается состязательной стороной жизни команды, сам — бывший гонщик-профи, чей возраст перевалил за тридцать — сорок лет. С другой стороны, доктор — человек высокообразованный, знаток спортивной науки. Чем ярче его репутация, тем сумрачнее тень за его спиной. Работа врача заключается в том, чтобы менять организм гонщика: что-то извлекать, что-то вставлять. Вспомним Франческо Мозера[9]. До того, как он побил рекорд, из вен спортсмена неделями откачивали кровь, потом выделяли эритроциты, замораживали в глицерине, а в последнюю минуту перед стартом расплавили лед и вспрыснули обратно в жилы. Может, это и законно, хотя, по-моему, слишком уж вампирские замашки для столь почтенной профессии.
— Расскажите про Флейшмана.
Для постройки дома Акил выписал архитектора из Македонии. Снаружи ничего особенного, дерево и камень. Зато внутри — как на страницах «Вог»: такая бездна вкуса, что не знаешь, куда деваться. Весь верхний этаж занимает гостиная; за окнами с нависающим карнизом расстилаются луга, сады, виноградники, а за краем долины видны каменистые холмы, поросшие каштаном и дубом. Интерьер дома отделан редким деревом, дорогой шерстью, слоновой костью. Никакой тебе латуни. Каждая металлическая деталь выполнена из чистого золота. Голубые вставки — это лазурит. У Перлиты безукоризненный вкус и уйма знакомых дизайнеров. Говорят, что деревенским жителям, когда зашибут деньжонок, свойственно делать крупные ляпы. К Перлите это не относится.
Все трое пили чай улонг[10], который прекрасно выводит свободные радикалы. Третья в гостиной — Габриела Гомелес, полицейская из южного Андухара, где зарезали Сарпедона.
Детектив быстро смекает, что перед ней не какая-нибудь простушка. Груди такие, что умереть не встать. И внимательные глаза. Обращаясь к де Зубии, гостья поворачивает не только голову, но даже колени.
— Что вы думаете о Микеле Флейшмане?
— Ну, по сравнению с гонщиками он очень даже ничего.
Переводя взгляд на хозяина, Габриела одновременно морщит лоб, приподнимает бровь и улыбается. И снова смотрит на де Зубию:
— О, разумеется.
— Да нет, правда. — Перлита вздыхает. — Эти ребята, — она машет рукой на мужа и пренебрежительно усмехается, — они же как паяльные лампы, жгут чистый гликоген. А Флейшман… так и видишь ровное голубое пламя. Ум. Вот чего хочет женщина, хотя бы время от времени.
— Мозг, между прочим, самый голодный орган. — Акил притворно хмурится, подыгрывая супруге. — А знаете, что люди с плохим аппетитом, тощие-тощие, как жерди, страдают от явного недостатка интеллекта? Это я не о вас. — Он лениво щурится в сторону гостьи; кажется, будто лиловые искорки перескакивают из одного глаза в другой. — Вы — здоровая, стройная женщина…
Габриела пропускает намек на флирт мимо ушей, она по-прежнему серьезна.
— Здоровье. Сейчас это скорее философский вопрос, а не простое отсутствие известных науке болезней.
Перлиту коробит от прозвучавшего высокомерия.
— Да чего уж понятнее. Даже где-нибудь в глуши хворый — не значит сопливый или в горячке. Существует черная тоска, страхи, безумие, колдовство, наконец. Чтобы заразиться ими, не обязательно иметь тугой кошелек.
— Вы правы, — соглашается детектив; нельзя забывать: Перлита выросла в горах, у черта на куличках. — Я имела в виду другое. Те случаи, когда нет выбора…
Хозяйка раздраженно пожимает плечами:
— Никто не болеет по своей воле.
— Разве? — пренебрежительно откликается Габриела. — А я читала в журнале «Нэйчер»…
— Это который для нудистов? — перебивает Саенц.
— Нет, другой, для качков. Там утверждается, будто бы современные тренировки требуют слишком большой самоотдачи и тело изнашивается донельзя. Дескать, единственное, что испытывают спортсмены во время гонок, — это изнурение. Обычный аппетит или уменьшается, или пропадает окончательно. Но тяжелее всего страдает иммунная система. Звезды велогонок столь же чувствительны к инфекциям, как немытые младенчики в странах третьего мира.
Акил сочувственно качает головой:
— Ничего такого мы не делаем. Едим, спим, крутим педали…
Ресницы Перлиты насмешливо вздрагивают. А муж продолжает:
— Кое-какая нехватка иммунитета, конечно, наблюдается: минут этак двадцать после длительного напряжения лучше остерегаться всякой заразы. Немного внимания к своему здоровью — вот и все, что нужно. И не будем путать, СПИД здесь совершенно ни при чем.
— Путать? Я и не думала. Позвольте задать один вопрос. Могу я узнать, сколько стоит победа?