Так же высоко, как и лётные, оценивал Пунёв и оборонительные качества бомбардировщика: «Оборонительное вооружение было следующим: у штурмана был крупнокалиберный “березин", у стрелка на верхнюю полусферу ШКАС, и нижняя люковая установка тоже “березин”. У штурмана так же были АГ-2, авиационные гранаты, такие с парашютиком. Нажимай кнопку, она отлетает и взрывается в метрах 300 – 400. Не знаю ни одного случая, что бы этими гранатами сбили хоть один немецкий истребитель, но попав под их разрывы с курса атаки немцы шустро убирались. Так что, эти АГ были вещью довольно толковой. Они там в хвосте в кассете, находились. Ну и плюс ко всему у летчика было два курсовых пулемета – правый “березин” и левый ШКАС». Оборонительное вооружение было эффективным. Если строй держится – попробуй подойди!

Радист из своего ШКАСа вёл огонь редко: «Во время боя штурман “держал” верхнюю полусферу, радист – нижнюю. Это было отработано. Если штурман вел огонь, радист вверх даже не высовывался. Да и некогда ему вверх смотреть, его задача снизу прикрывать. ШКАС радиста, обычно находился в боковой шкворневой установке. В отсеке радиста было по окошку с каждой стороны и у каждого из этих окошек было приспособление для крепления шкворня ШКАСа. В зависимости от того, место какого ведомого занимал самолет, правого или левого, ШКАС на ту сторону обычно и устанавливался. Если в бою появлялась необходимость, то ШКАС легко и быстро можно было перебросить на другую сторону. Радист своим ШКАСом вверх начинал работать только в том случае, если штурман по каким-то причинам огня вести не мог. Бывало, когда экстренно атаку отражать надо было, то радисты, которые физически покрепче, вверх “с рук"» стреляли, т.е. не закрепляя пулемета. Попасть, конечно, никуда не попадали, но атаку истребителю срывали, тот с боевого курса уходил».

Лишнего боекомплекта ни штурман, ни радист не брали, «Ну куда он его возьмет? Лентами опояшется? Его же взять некуда. В кабинах лишнего места нет». Расход патронов, по воспоминаниям Тимофея Пантелеевича, был следующим: «Штурмана “выжигали” свои полностью, стрелок-радист почти, а часто и полностью, летчик мог и не одного не выстрелить, а мог и весь. Все от боя зависело. Радист часть боекомплекта тратил, “работая по земле", стреляли “по чему придётся”, чтоб врагу страшнее было, но не увлекались, мало ли что, вдруг придется от истребителей отбиваться, а патронов нет». Все сбитые самолёты обозначались одинаковыми звёздочками на борту, независимо от того, кто из членов экипажа сбил. Трений между экипажами по поводу того, кто сбил самолёт, по которому вели огонь несколько экипажей, никогда не возникало. «Всегда знали точно, кто сбил».

Я никак не смог не затронуть следующий вопрос, связанный с оборонительным вооружением Пе-2. Дело в том, что в «ура-патриотической» литературе, проскакивают описания такого случая, что истребитель от огня штурмана «прячется» за шайбой руля и штурман, стреляя через шайбу, его сбивает. Так сказать, из двух зол – поврежденное хвостовое оперение или быть сбитым – выбирает меньшее. На вопрос, насколько это реально, я получил следующий ответ: «Теоретически, да, только как они потом садиться будут? Я о такой стрельбе не слышал. В реальности, это, скорее всего, было так: штурман в горячке боя “срезал" шайбу (что вполне могло быть), а за это можно было угодить под трибунал. Остальной экипаж, зная про такое дело, подтверждал придуманную байку про “спрятавшийся” истребитель, чтобы своего штурмана под трибунал не подводить. Но, повторюсь, я о таких случаях не слышал. Намного проще, что б летчик чуть “двинул ногой” и из-за шайбы истребитель выйдет. Разнесенные кили давали штурману великолепные сектора обстрела, за эти кили истребителю спрятаться – проблема».

Приходилось Тимофею Пантелеевичу, в воздушных боях, пользоваться и курсовыми пулемётами. «Помню, начинаешь из них стрелять, то полная кабина дыма. Дело в том, что система газоотвода из отсека переднего оружия на Пе-2 была плохой, к тому же машина была вся в щелях, вот и тянуло. Только гашетку нажал, сразу начинаешь самым непосредственным образом вдыхать запах пороха.

А вообще, немцы тоже были обычные люди, бывало и забывались в горячке боя. Заходит он в атаку снизу-сзади, и, чтобы сохранить скорость, проскакивает вперед и идет круто вверх на вертикаль, “показывая крест”, и верхушкой этого “креста” прямо мне в прицел. У меня таких ‘весельчаков” два. Оба получили очередями по мотору и кабине, ну и, естественно, “пиши привет ’ Я, правда, никаких наград, за них не получил, у меня же язык для начальства был неудобный, но записали победы честь по чести. Все видели, что я их рубанул. Помню, когда сбил первого, мне говорили: “Ну, ты молодец “Капрал” (это мой позывной был, я ведь с сержантов, хотя уже был офицером), ну ты его секанул!" Я в ответ: “Какого … под мои пулеметы лезть?!” Никаких упреждений и корректировки не надо, как он "крест показал", мне только на гашетки остаётся надавить! Какая тут моя заслуга? Вот и носили мы на своем борту две звезды за сбитых, а были у нас ребята, которые и по пять звезд имели!..».

Поскольку в иных мемуарах нет-нет, да и проскользнет упоминание о том, как Пе-2 разгоняли строи немецких бомбардировщиков, я спросил, не было ли подобной личной практики: «Мне лично не приходилось, но таких случаев было много и на фронте, и в нашем полку. Это было часто и успешно. Рубили их – “будьте спокойны!” Жаль, что мне не подвернулось, я хорошо стрелял», а вот случаев, когда немецкие бомбардировщики нападали на наши Пунёву не припомнилось: «У них машины нашим сильно по скорости уступали, куда им с нашей “пешечкой тягаться!».

Но основными противниками Пе-2 были, конечно, совсем не вражеские бомберы, а истребители и зенитная артиллерия, поэтому я попросил дать оценку, что из них было более опасным для Пе-2. «В начале войны – истребители, в конце – зенитки. Зенитки дыры делали громадные. Пройти пояс стационарной зенитной обороны (а в конце войны мы летали именно над такими), это я тебе скажу, далеко не просто. На территории Германии важные объекты могли иметь и по несколько таких поясов. Там малокалиберную артиллерию мы и за проблему перестали считать. То, чего мы не знали, у немцев уже было, например, радиолокационное наведение зениток. М.ы с ним встретились, когда начали работать по территории Германии. Обычно, когда идешь над позициями зениток, то начинается стрельба с пристрелочных залпов, а они редко бывает чтоб попали, где-нибудь да ошибутся, то ли по высоте, то ли по скорости. Так было на Украине, так было и в Польше. А тут летишь, ни выстрела. Эти гады как передохли! Очень неприятное ощущение. Летишь и думаешь: “Да стреляй же, гад, быстрее!" Потом залп, и сразу накрытие. Причем, абсолютно точно по скорости, и абсолютно точно по высоте. Если шли девяткой, то обычно от этого залпа одного теряли. Хорошо, что за заход немцы успевали только один залп делать, а то мы все бы там остались».

А вот познакомиться с советской РЛС Тимофей Пантелеевичу пришлось уже к самому концу войны: «В 1944 году, уже к концу, нас повезли на соседний аэродром. Там показали машину, на ней стоит такая рогатая антенна и говорят: “Вот это радиолокационная станция, с антенной типа У до-яги". Японец сконструировал, никогда не забуду. “Эта станция обнаруживает самолеты, так чтобы вас не “путали” включайте прибор опознавания". Прибор нам уже поставили, а зачем он и что из себя представляет, никто не знал. Поначалу включали мы этот прибор, а потом бросили. Что-то они, вроде как, помогают фрицам нас находить. Помню, еще на Украине мы встречали на земле большое количество ленточек фольги. Знали, что ее бросают американцы со своих В-17, а вот для чего? Мы были без понятия. Только потом узнали, что таким образом они “сбивают" РЛС. Мы тогда в этом деле были “темные”».

Немецкие истребители, по воспоминаниям ветерана, были весьма опасным противником. Встречи с ними, даже в конце войны, были отнюдь не редкостью, «примерно в половине боевых вылетов. Хоть и говорят, что авиация немцев была выбита, но кто был выбит? Сопляки, а асы продолжали летать. Причем более опасным считался “фокер”. Он нес более тяжелое вооружение, он был быстрее. У меня сложилось впечатление, что он вообще был получше “мессера”. Только он поздно появился», немецкие 20-мм пушки были достаточно грозным оружием, но в зависимости от того, куда попадет. Если он заходил под ракурсом 2/4 и попадал в фюзеляж, то получалась пробоина в 6 – 7 см. Хлестанет в плоскость, то выходило 15 – 20 см, большая дыра выходила, с такими вывернутыми краями. Видимо за счет того, что плоскость – элемент несущий, то разрушению это помогало». Главной защитой от истребителей, по словам Пунева, было «строгое соблюдение строя. Все маневры и “броски”, только в рамках строя».