Крайтон, качавшийся на нетвердых ногах, словно сомнамбула на подоконнике, не сразу понял, что обращаются к нему.

– XR1070, откуда это? – Фаринелли тряс перед лицом целлофановый пакетик. – Героин! Фольга! Спички! Полный комплект!

Псы заливисто залаяли. Рванулись с цепей, распалившись от громкого эха.

– В карцер его!

ГЛАВА 25

Николай Владимирович протянул пухлый конверт:

– Я понимаю, проект еще не завершен. Но те перемены, которые я вижу в кафе, меня вдохновляют. Чтобы и вы не теряли далее вдохновения, примите аванс.

Софочка зарумянилась. В течение получасовой беседы держала конверт в руке и не знала, куда его деть: так сильно смущалась. Да, она на славу потрудилась и заслужила вознаграждение, но было непривычно впервые в жизни получать зарплату. Кроме того, потрясла и фантастическая новость от работодателя: Николай заявил, что его приятель оценил интерьер и не против воспользоваться ее услугами для оформления пентхауса на продажу.

Дома пересчитала деньги и от волнения закусила губу: она не ожидала столь щедрой оплаты. Но в большей степени эффект был не столько в сумме, сколько в осознании того, что Софа заработала ее своим умом! «Значит, я могу сама себя обеспечивать!» – захотелось открыть окно и закричать, сообщить об этом миру, порадовать бредущих по тротуарам прохожих. Новое ощущение приятно покалывало в области груди чуждым ранее словом «независимость». И пускай ее знакомые и подруги осуждающе фыркают и крутят пальцем у виска, она не расстроится. О нет, девушка не забыла центральное правило гламурных дев – «наслаждайся». Наоборот, возвела его в ранг закона, поправка к которому гласила: наслаждение не исчерпывается массажем, шопингом и дискотеками.

Соловьиная трель расплескалась по квартире. Софочка хмыкнула: гости нынче не планировались. Посмотрела в дверной глазок. Леопольд Львович переминался на лестничной площадке, сжимая огромный букет белых роз. Села на пуфик у порога. Мужчина звонил и звонил. Сдалась. Открыла.

– Муся, я хочу отвезти тебя кое-куда. Ненадолго. Не спорь, – в его голосе не было всегдашней игривости.

Серьезность мужчины удивила. В нем словно произошла перемена: крохотная, как запятая в предложении «Казнить нельзя помиловать», но неимоверно важная, как итоговый смысл.

Не посмела отказаться. Через час они сидели на 34-м этаже элитного отеля на Космодамианской набережной, в самом высоком баре Москвы, и взирали сквозь стеклянные стены на вечерний город. Змеиные тела автострад переливались золотом, словно чешуя бажовского полоза, а река чернела заполненной нефтью траншеей и втекала в свинцовое небо. Софа ковыряла лангуста, обмакивала кусочки в соус на основе чернил каракатицы и слушала собеседника. Тот приободрился, не встретив сопротивления пафосным речам.

Хрупкая официантка в коричневом платье с разрезом на боку, обнажавшим резинку чулок и кусочек голого бедра, бесшумно наполнила бокалы красным вином и удалилась.

– И я дарю тебе столицу, – закончил любовник.

– Лепа. я больше не могу быть вместе с тобой, – девушка пригубила спиртное и поставила фужер на стол.

– На что ты намекаешь, Мусенька?

– Я не намекаю. Давай расстанемся, – произнести эти слова оказалось не так уж сложно, как представлялось. – Спасибо тебе за все. Мне было с тобой хорошо, правда. Ты чудесный. Но…

– …я тебе безразличен?

– Нет. Не безразличен. Но я тебя не люблю.

Мужчина выдохнул:

– Не страшно! Моей любви хватит на двоих. Не отталкивай мои чувства и живи припеваючи!

– Лепа, прости. Меня тяготит твое внимание. Я не хочу его. Дай мне неделю, чтобы я сняла себе квартиру…

– Нет.

– О'кей. Перееду сегодня же.

– Не отпущу тебя.

– Я пойду, – сделала попытку встать. Он удержал ее за руку.

– Ты уходишь к другому?

– Нет.

– На что ты будешь жить?

Софочке надоел разговор. Почему нельзя расстаться по-дружески? Зачем обязательно выяснять отношения, оправдываться, ругаться?

– Справлюсь.

– Я тебя подвезу, – сказал спокойно, совладав с яростью. Нельзя терять девочку, никак нельзя. Ему не двадцать лет, чтобы менять любовниц как перчатки. В его возрасте начинаешь привязываться. Она юная, ее можно понять. Пусть побесится. Не запирать же в клетку. Помыкается и вернется. Он будет великодушным и примет ее с распростертыми объятиями. Ах, не забыть про щедрый жест, чтобы впечатлилась.

Подъехав к дому, Леопольд Львович растянул рот в улыбку страдальца, не хватало тернового венка на голове и деревянного креста за спиной:

– Не ищи жилье, квартира твоя.

Полночи Софочка дорисовывала сюжет для Андрея. Утром написала ему sms, что его заказ готов. Немов не стал затягивать и вечером нагрянул в гости. Уселся на диван, закинув ногу на ногу, и вопросительно поглядел на хозяйку. Та подошла к мольберту в центре комнаты и сдернула с него белый тюль, одновременно включая пультом музыкальный центр, заранее отобранную композицию, которая должна была подчеркнуть настроение картины. Тишину взорвала надрывная песня группы «Nickelback».

Неизвестно, какого размера было помещение: стены терялись во мраке. Свет выхватывал один угол. На границе света и тени стоял человек. Его правая половина сливалась с чернотой, а левая выделялась четко, как на качественном фотоснимке, – можно было разглядеть капельки пота на голом торсе и причудливую татуировку над соском. Лица не видно – мужчина отвернулся в темноту, оставив для обзора мощную шею и коротко стриженный затылок. Казалось, еще секунда и герой или появится полностью, или окончательно исчезнет. Сжатый кулак выдавал решимость и напряжение, но человека словно что-то удерживало на прежнем месте, заставляя исполнять чей-то негласный запрет на любое движение.

Черный цвет сгущался книзу холста, при этом теряя однородность, будто покрывался пятнами. Андрей вперил в них пристальный взгляд, и похолодел от ужаса: пятна красноватого оттенка сложились в слово «желание». Поморгал. Мираж пропал.

прозвучал последний аккорд песни.

– Соня…

Софочка затаила дыхание. Немов кашлянул.

– Неожиданная картина. Объяснишь подтекст?

– Честно, я собиралась нарисовать одно, а получилось другое. И ума не приложу, как объяснить.

– А название у произведения есть?

– Разве ты не прочитал внизу? Я алым по черному написала. Желание.

– Чье?

Девушка пожала плечиком:

– Наверное, твое.

– Я хочу мужчину? Рассмеялась:

– Это же образ!

– Действительно, – согласился Андрей и мысленно укорил себя за впечатлительность. Нельзя так много думать о предстоящем событии – даже в случайных малозначительных вещах начинают чудиться великие совпадения и тайные смыслы. Ну, картина. Да, талантливая. Удачная песня усилила эффект. Пять баллов художнику.

Софа с трудом удерживала на губах беспечную улыбку, тогда как сердце сжималось от страшного предположения: не понравилось, ему не понравилось. Будто обвиняемый в зале суда, ждала момента, когда молоточек стукнет по кафедре и бесстрастный судья огласит приговор. Но судья молча взирал на холст. Она была близка к обмороку, когда он, наконец, заговорил:

– Покажи мне свои детские фотографии.

«Покажи, как ты раздеваешься», «Покажи, как ты умеешь доставлять удовольствие», – такие просьбы ей доводилось слышать от мужчин. Но детские фотографии? Встала на стул, дотянулась до верхней полки и достала альбом. Присела рядом. Шелковый халатик не скрывал ее загорелые коленки. Андрею захотелось накрыть их ладонями. Он перевернул первую страницу.

– Ты рыжая?

Вот чего Софа опасалась! Как пошло развенчался миф о природности ее белокурых локонов!