В начале нового замужества Одель упивалась своим счастьем и материальной обеспеченностью, и от этого чувствовала себя обязанной помогать тем бедным женщинам, которым меньше, чем ей, повезло с мужьями. Поначалу казалось, что помочь им будет нетрудно. Но как же Одель ошибалась! Как наивна она была, как мало знала о жизни! Только работа в приюте раскрыла ей глаза на подлинное вырождение культуры, которая, казалось бы, должна существовать в далеко не самых низших слоях их «просвещенного» и богатого американского общества. Как страдали от этого несчастные дети и женщины!

В первое время Одель просто ушам своим не верила, когда выслушивала жалобы своих подопечных женщин. Она ни за что не могла поверить, что можно получить от мужа оплеуху за то, что улыбнулась тому, чему, по мнению мужа, улыбаться не следует. Не могла поверить, что можно получить пинок за то, что не приготовила подливку для картофельного пюре. Мужья, как оказалось, часто избивают жен только потому, что им надо кого-то время от времени бить, надо на ком-то срывать свою злость. А как жалко детей! Маленькие, беззащитные, несчастные, с каким горем и болью в глазах смотрели они на Одель, как бы молчаливо спрашивая, что они такого сделали, за что им выпала такая тяжкая доля?!

В приюте «Сестры бури» Одель вначале работала бесплатно полдня в неделю. Возвращаясь после работы домой, она с трудом выносила присутствие Си — так кипела в ней ненависть ко всем мужчинам. Мужчины, большие и сильные, забрали в свои руки всю власть Поэтому они могут, как половой тряпкой, вытирать тобой пол. Так и поступали мужья с женщинами из приюта. Социальные работники в приюте пытались успокаивать женщин, улаживать их домашние ссоры. А Одель через несколько месяцев прониклась к мужчинам такой злобой, что готова была всех их поставить к стенке и расстрелять собственными руками. Она не хотела больше вникать в семейные ссоры, ассоциирующиеся у нее с какими-нибудь дикарями из племени мумбу-юмбу. Культурные люди так себя не ведут. Люди, считала она, и даже мужчины, должны знать, что нельзя бить детей и женщин.

Си был очень обеспокоен ее разрастающейся ненавистью и предложил ей перейти на другую благотворительную работу — в хранилище консервированной крови и плазмы. Это было еще до появления СПИДа. Но Одель упрямо продолжала трудиться в приюте, проводила там все больше и больше времени. Одновременно она поступила на курсы и получила диплом администратора общественной организации. Кроме того, еще до этого у нее было свидетельство, что она училась по специальности «детская психология». Потом Одель, училась то на одних, то на других курсах, а ее сын Люк тем временем подрастал. Дипломы позволили Одель перейти в разряд оплачиваемого сотрудника — до этого она работала на общественных началах. Так вместо половины дня в неделю она стала работать в приюте пять полных рабочих дней.

Когда директор приюта нашел себе более высокооплачиваемую работу в штате Нью-Джерси, он рекомендовал на свое место Одель. Но Одель сомневалась. Стать директором приюта означало почти устраниться от непосредственной работы с бедными женщинами. Одель знала, как много времени будет уходить на выбивание денег из всевозможных фондов. Приют «Сестры бури» был частным заведением. Немного денег он получал из городской казны от городских социальных служб. Но основная часть денег поступала из других источников. Директор приюта на полусогнутых ногах просительно блуждал по всему Чикаго, по всяким благотворительным организациям, церквам и кабинетам бизнесменов, выпрашивая у них мелкие подачки. За советом Одель обратилась к своему мужу. Он сказал, что если она так сильно озабочена судьбой несчастных детей и женщин, то должна согласиться на пост директора приюта. К этому времени Одель научилась ненавидеть мужчин не всех подряд, а избирательно, поэтому с Си отношения вновь наладились. Так она приняла вызов судьбы. С тех пор Одель два года успешно руководит приютом. Но благотворители очень капризны — в этом году они жертвуют деньги на несчастных детей и женщин, а на следующий год дают деньги только на бездомных и исследования методов лечения рака. Для выколачивания денег Одель приходилось идти на любые уловки, просить у всех, кто только мог дать. Вот как получилось, что она обратилась и к Томми.

Одель мучилась сомнениями — рассказать ли детективу Сэму Моррису, что она была в Лос-Анджелесе за несколько дней до гибели Томми? Может быть, не надо об этом рассказывать? Ведь в тот день, когда было совершено убийство, ее уже не было в этом городе. Более того, рассказав детективу Моррису о визите в Лос-Анджелес, ей придется также объяснить и причину визита. А тогда Моррис сможет обвинить Одель в вымогательстве. Может ли это обвинение повлиять на завещание, сделать его недействительным в пункте, касающемся Одель? Если не может, то не обвинят ли Одель в том, что это она убила Томми, чтобы получить завещанную ей часть денег?

Одель вздохнула. Хорошо бы сейчас поговорить с Юлией, проконсультироваться по всем этим мучительным вопросам, требующим знания законов. Правда, Юлии нельзя выложить все как оно есть. Разве Юлия поймет ее заботу о приюте? Вместо того чтобы оказывать бесплатную юридическую помощь неимущим, Юлия в какой-то коммерческой фирме заколачивает более ста тысяч долларов в год, занимаясь вопросами лишения права выкупа заложенного имущества или еще чем-то подобным, но не менее отвратительным.

Одель начали изводить другие мысли. В чем же она ошиблась, воспитывая свою девочку? Да, это верно, что и сама Одель, и Томми, когда были молодыми, грезили теми же идеалами, которые владеют сейчас Юлией. Молодежь только и думает о том, как бы обогатиться. Может быть, хотя бы Люк выберет себе более благородное занятие в жизни? Впрочем, нет, он способен мечтать только о получении рыночных специальностей. Безнадежно.

В дверь позвонили. Одель нисколько не удивилась — она предполагала, кто это может быть. В Гленко — богатом пригороде Чикаго — есть все, что только способна предложить богачам изобретательная реклама. Но с тех пор, как состоятельные соседи Одель прослышали, что она оказывает помощь несчастным женщинам, терпящим издевательства в своих семьях, сразу же начались эти визиты в позднее время. Визиты тех женщин, которые днем убивают время игрой в гольф и совершенствованием своих причесок, а вечером со страхом ждут возвращения с работы своих шикарно одетых мужей. Со временем Одель перестала этому удивляться. Во многом знании много печали.

Одель быстро подошла к двери. Ведь это мог быть звонок женщины, за которой гонится разъяренный муж — такое уже было однажды. Тогда, помнится, тот разбушевавшийся муж ударил свою жену ногой как раз в тот момент, когда та уже начала входить к Одель в открывшуюся дверь. А Си этому ничуть не удивился. Что взять с мужчин? Но сегодня в дверь позвонила не страдающая соседка. Это была Труди Шурфут.

Одель широко распахнула дверь.

— Труди, я думала, ты уже спишь.

— В той гостинице, куда ты меня послала? — Труди вошла с удрученным видом. Впрочем, такой вид она имела почти всегда. — Одель, там у входа продают наркотики.

— Не говори глупости! В этой гостинице их не может быть. Это одна из лучших гостиниц в нашем районе.

— Неужели ты думаешь, что я не могу узнать торговца наркотиками?!

Одель задумалась. Труди знает, что говорит, когда речь идет о наркотиках. Неужели от них уже нигде нет спасения?

Помозговав, Одель пришла к выводу, что спасения действительно нет нигде. Если где-то нет наркотиков, там будут алкоголь, оружие, религия или телевидение. Вот на чем Томми сделал себе карьеру. Никто не хочет воспринимать жизнь такой, какова она есть. Всем хочется чем-то скрасить ее. Люди, как дети, верят, что жизнь может стать краше по воле какого-то волшебства, а сами палец о палец не хотят ударить, чтобы улучшить ее самим. Что это, всеобщее отчаяние или обычная лень?

— Можно переночевать у тебя? — смиренно спросила Труди.

— У тебя есть наркотики? — сурово взглянула на нее Одель.