Спустя несколько недель, по всей вероятности, в январе 189 года, обе армии встретились для битвы неподалеку от Магнесии Сипилской, у слияния Фригия и Герма. Тит Ливий (XXXVII, 40; соответствующий текст Полибия утрачен) оставил нам впечатляющее описание мощной своей многочисленностью, но слишком пестрой по составу армии Антиоха, которой явно не хватало единства и согласованности в действиях. Публий в сражении не участвовал, вынужденный из-за болезни задержаться в Элиде, но командование римскими легионами взял на себя не Луций, не имевший достаточного военного опыта, а консул 192 года Гней Домиций Агенобарб. На правом фланге под руководством Евмена Пергамского сражались его подданные — и пехотинцы, и всадники. Оба военачальника действовали умело, и оба в равной мере способствовали полному разгрому Антиоха, который потерял в этой схватке 50 тысяч солдат. Царь сделал верные выводы из своего поражения и спустя короткое время отправил в Сарды, где находились оба Сципиона, полномочных представителей, заключивших от его имени мир на ранее выдвинутых Римом условиях. В 188 году этот договор будет ратифицирован в Апамее. Антиох обязался выплатить гигантскую военную контрибуцию — 15 тысяч евбейских талантов. Вспомним, что двенадцатью годами раньше Карфаген согласился на контрибуцию в размере 10 тысяч талантов. Кроме того, царь дал слово выдать римлянам двух людей, считавшихся наиболее ярыми из их врагов, — этолийца Троанта и, главным образом, Ганнибала. Подняв оружие против Рима, Ганнибал превратился в «мятежника» — в том смысле, какой вкладывали в это слово сами римляне, и отныне даже Публий не мог бы сделать для него ничего. Луция Корнелия Сципиона, вернувшегося в Италию осенью 189 года, в ноябре чествовали как триумфатора, и его триумф, как сообщает Тит Ливий (XXXVII, 59, 2), прошел даже пышнее, чем торжества, устроенные в честь его брата в 201 году. Однако почетное звание Сципиона Азиатского, каким он отныне именовался, конечно, никогда не могло сравниться блеском с прозвищем брата — Африканский.

Между историей и легендой. Последние годы жизни Ганнибала

Антиох Ганнибала не выдал. Впрочем, он не смог бы этого сделать, даже если б очень сильно захотел. Об участии изгнанника в битве при Магнесии Сипилской наши источники хранят дружное молчание, а его присутствие на поле боя вряд ли прошло бы незамеченным, если, конечно, не принять абсурдного допущения, что он, наподобие Фабрицио дель Донго в битве при Ватерлоо, пассивно наблюдал за сражением со стороны.

Ганнибал скрылся от нас в знойном мареве, висевшем над заливом Анталья, летом 190 года, сразу после морского боя при Сиде. Последовавшие за тем несколько лет оказались заполнены скитаниями, хронология и маршрут которых известны нам лишь предположительно. Мы знаем наверняка только то, что завершились они в Вифинии. Если довериться Корнелию Непоту («Ганнибал», 9) и Юстину (XXXII, 4, 3) — ни один из которых не относится к числу надежных проводников по дебрям исторических фактов, а другими мы, к несчастью, не располагаем, — то окажется, что, покинув побережье Памфилии, Ганнибал взял курс на остров Крит. Самым крупным из близлежащих островов был Кипр, но он оставался владением Лагидов, римских союзников, следовательно, путь отверженному был туда закрыт. Финикия теоретически могла, конечно, приютить пунийца, но ведь она подчинялась Селевкидам, а Антиох, как мы помним, официально обязался выдать беглеца. Что же касается Крита, то этот остров пока не успел принять участия в конфликте, а потому нет ничего удивительного, что Ганнибал попытался подыскать на нем хотя бы временное пристанище, пока не подвернется что-нибудь получше (именно это утверждает Непот, «Ганнибал», 9, 1). Рассматривал ли он Крит как трамплин для броска в Африку и дальнейшего продолжения борьбы? И правда ли, что с Крита он направился прямиком в Кирену (G. Picard, 1967, р. 227)? Мы думаем, что подобные предположения основаны на слишком смелом толковании очевидной ошибки Непота («Ганнибал», 8, 1–2), который спутал якобы имевшее место вторжение Ганнибала с небольшим флотом в Киренаику с исторически зафиксированной тайной миссией Аристона. И даже скидка на неточную датировку не спасает версию Непота и не делает ее более правдоподобной. Вместе с тем маловероятно, чтобы Ганнибал надолго задержался в Гортине. Остров Крит являл собой в ту пору настоящее пиратское гнездо. Здесь томились в неволе многочисленные римские и италийские пленники. Летом 189 года претор Кв. Фабий Лабеон, сменивший Регилла во главе римского флота, бросил из Эфеса на Крит своеобразный «десант» с заданием освободить узников. В одной лишь Гортине, если верить Титу Ливию (XXXVII, 60, 6), свободу обрели четыре тысячи человек. Однако о присутствии на острове Ганнибала историк не сообщает ни слова… Но разве сумел бы он не попасться на глаза тем, кто осуществлял эту операцию, если бы находился в городе? Вообще говоря, о смутно предполагаемом пребывании Ганнибала на Крите нам неизвестно ровным счетом ничего, если не считать исходящей от все тех же Непота и Юстина истории о том, как хитроумный пуниец провел сребролюбивых критян, чья алчность успела войти в поговорку (Полибий, VI, 46–47). Изгнанник явился на остров с изрядным багажом золотых и серебряных монет, которые предусмотрительно спрятал внутри бронзовых статуй, беспечно расставленных в саду. Одновременно он поручил нескольким критянам, прислуживавшим в храме Артемиды, оберегать переданные им на хранение глиняные горшки, заполненные свинцом, а сверху покрытые тонким слоем золотых или серебряных монет. Как нам следует относиться к этому анекдоту? Очевидно, так, как он того и заслуживает. Знакомясь с темными годами в жизни Ганнибала, когда он оказался на обочине истории, мы должны быть готовы к тому, что вместо летописцев нам приходится иметь дело с мифотворцами…

С уверенностью можно утверждать лишь одно: сокрушительное поражение Антиоха и его вытеснение из Малой Азии к вящей выгоде Евмена Пергамского, этого «восточного Масиниссы» (М. Holleaux, 1957, р. 425), заставили Ганнибала искать себе прибежище на периферии эллинистического Востока. Одним из мест, где он мог укрыться, стала Армения, раскинувшаяся между Черным и Каспийским морями, поскольку в число римских провинций этот край вошел уже позже, при императоре Траяне. В ряде источников (Страбон, XI, 14, 6; Плутарх, «Лукулл», 31, 4–5) имеются ссылки на пребывание Ганнибала при дворе «царя» Артаксия, следовательно, вполне допустимо, что вторым после Крита этапом скитаний изгнанника стала именно Армения. Далее источники утверждают, что, покоренный красотой ландшафта верхней долины Аракса, к которому вплотную подступает массив Арарата и который в наши дни служит границей между Турцией и Арменией, карфагенянин замыслил возвести здесь новую столицу. Артаксию понравился план, предложенный Ганнибалом, и он поручил гостю лично возглавить руководство строительными работами. Город назвали Артаксатой. Современные историки разделились во мнениях относительно достоверности этого эпизода. Высказывалась точка зрения (G. Brizzi, 1984, р. 84), что сатрап Армении, воспользовавшийся ослаблением Селевкидов, чтобы избавиться от их опеки, тут же попал в зависимость к Риму. Это справедливо, однако не следует забывать, что Армения находилась слишком далеко от Рима, а потому римский контроль над Артаксием если и существовал, то носил скорее теоретический характер. Зато в пользу гипотезы о градостроительной деятельности Ганнибала в предгорьях Атропатены [135] свидетельствует тот вполне исторически подтвержденный факт, что именно этим он занимался при дворе царя Вифинии Прусия, к которому вскоре перебрался.

В 190 году, еще до решающей битвы с Антиохом при Магнесии Сипилской, Сципионам путем ловких маневров удалось разрушить союз Прусия с Селевкидами и убедить его войти в число «друзей римского народа», как это именовалось на языке тогдашней римской дипломатии (Полибий, XXI, 11). Таким образом, Прусий оказался в том же лагере, к которому принадлежал его могущественный южный сосед и соперник Евмен Пергамский. Однако события не стояли на месте. Между двумя царствами лежала область Мисии (Фригия «Эпиктета»), она и стала яблоком раздора. Когда-то Антиох уступил эти земли предшественнику Евмена Атталу, но около 196 года сюда вторгся Прусий. По условиям Апамейского мира, заключенного в 188 году, они снова переходили во владение Евмена (Полибий, XXI, 46, 10). Назревал конфликт, к 186 году перешедший в открытое военное столкновение, продолжавшееся до 183 года, когда в дело вмешался Рим.