Журналисты, имевшие уже, очевидно, опыт общения с человеком в камуфляже и маске, держались сейчас от группы бойцов на приличном расстоянии, оберегая драгоценные «Кодаки» и «Минолты».

Но спецназовцы сейчас даже не сделали попытки вырвать фотоаппарат или разбить видеокамеру. Только главарь их прорычал что-то, махнув в сторону журналистов рукой.

«Пазик» заурчал и сразу рванул с места. Для полноты картины позорного бегства недоставало только свиста и улюлюканья. Однако никто не стал издавать никаких звуков — все понимали, что бегства, собственно, и не было, просто существа, не очень любящие действовать на свету, опять спрятались в тень. Они в любой момент могут нанести очередной удар, гораздо ощутимее этого, по существу не получившегося.

— Нельзя тебя надолго оставлять, Кирюха, — пошутил Клюев, но лицо его было усталым и серьезным. — Вечно ты в какую-нибудь историю влипнешь.

— Однако вы, как я погляжу, шустрики, — Беклемишев явно не мог взять в толк, каким образом неожиданная помощь смогла прийти в самый нужный момент. — С неба вы, что ли, свалились?

— Ну да, со спутника. Откуда и наблюдали за тобой. А когда они тебя совсем уж обижать стали, тут мы не выдержали, вмешались.

— Нет, в самом деле, как вам все это удалось? — Кирилл выглядел настолько заинтересованным, что вовсе и не походил на человека, только что вырвавшегося из приличной передряги.

— Мы вышли по подземному ходу аккурат под ваш гараж. И вышли, наверное, минут через десять после того, как эти гады изъяли оружие, оставленное там их товарищами. Потом в соседнее помещение стали затаскивать вас. Мы ждали и соображали, чем же сможем вам помочь. Но тут ты, как всегда, началскандалить. Пришлось нам выходить из тени и начинать функционировать, — по-быстрому изложил ход событий Клюев. — После мы как-нибудь более подробно об этой операции поговорим, а пока прикинем, где нам с Николаичем — да и тебе, очевидно, тоже — ночку-другую перекантоваться можно будет. Не очень-то у вас тут, в столице, народ гостеприимный.

— Насчет негостеприимности народа — это вы оставьте, — заговорил Щеголев. — Найдем мы вам место...

12

26 сентября 1993 года, воскресенье.

Москва, Ясенево.

Данилов всегда это делал по утрам и вечерам, невзирая на погоду. И сегодня он вывел Клиффа на прогулку.

Уже почти совсем стемнело, тем более здесь в лесу. Когда они вышли на поляну, верный Миша уже ждал там.

— Что, Валентин Игнатьевич, — после короткого приветствия спросил Миша, — опять началось великое противостояние?

— Эх, Миша, в том-то и дело, что оно, по существу, уже заканчивается. И опять у холопов чубы трещат. Белый дом, можно сказать, уже пал. Окончательный момент его падения — вопрос времени. Кто там засел? Баркашов да Макашов — эти воду мутить большие специалисты, буза гарантирована. Большая, кровавая буза.

— Вы так считаете?

— Убежден в этом. Как и в том, что Белому дому не выстоять. Те. кто поушлее, уже сыграли отбой. Вон Степашин, председатель комитета по обороне и безопасности, полномочия сложил двадцать второго, а двадцать первого его уже сделали замом Галушко. Некоторые из ушлых наверняка знали о готовящемся Указе № 1400. Они с тонущего корабля и рванули первыми. А заправляют там бывшие, люди-тени: Баранников, Дунаев, Ачалов. Они себя слишком уж дискредитировали раньше. Или им помогли это сделать.

Данилов молчал.

— Эх, Степанков дрогнул — вот самая для нас большая потеря, Миша. И какую чушь понес, — какие-то незнакомые ранее собеседнику нотки прозвучали в голосе Валентина Игнатьевича. — Он, видите ли, не убежден, что возбуждение уголовных дел сейчас является выходом из создавшейся ситуации. А мы ему материал передали! Сейчас дело Бурейко и компании могло бы вызвать раскол даже в президентской команде. Конечно, кое-кто догадывается, какие силы стоят за Бурейко, но они в хороших отношениях с Коржаковым, в фаворе у Президента. Следовательно, он непотопляем. Вот увидишь, закончится вся эта заварушка, и Владимир Филимонович опять окажется при очень пышном местечке.

— Ничего, Миша, жизнь продолжается. Надо позаботиться об «Угрюмом». Что-то уж очень много возни вокруг него в последнее время. Ему надо укрыться понадежней. Передай, пусть срочно выезжает из Германии. И еще привет передавай.

Да, Степанков очень подвел Данилова, не завершив начатое дело ареста Бурейко. Что ж, Степанкову не откажешь в видении ситуации. Он понимает, что сейчас все решает сила и только сила. А она явно не на стороне защитников Белого дома.

Грачев и Ерин докажут свою лояльность и преданность Президенту, им не впервой. Больше они, по существу, ни на что не способны, кроме как доказывать преданность. Армия за Руцким уже не пошла. На кого же еще можно опереться? Не на кого.

Распрощавшись, Миша растворился в темноте, исчезнув так же бесшумно, как и появился, а Данилов побродил еще немного по поляне, потом позвал Клиффа и побрел домой.

Надо будет возвращаться на городскую квартиру. Эту зиму здесь просто нечего будет делать. Партия проиграна. А начало другой партии не просматривается в ближайшем будущем.

Хотя, если говорить в отдельности об его, Данилова, игре, то ему не в чем себя упрекнуть. Но... Как это там говаривали средневековые врачи? Кровь в норме, желчь в норме, пульс в норме, а пациент умирает...

* * *

4 октября 1993 года, понедельник.

Южнороссийск.

— Вот он, русский бунт, — бессмысленный и беспощадный, — сказал Ненашев, наблюдая за тем, как на экране телевизора на фоне белого фронтона возникают черные разрывы. — А еще это называется так: бей своих, чтоб чужие боялись. Хорошо, что это вы в эту заваруху не ввязались, вовремя вернулись.

— Может быть, и хорошо, — со странной интонацией в голосе согласился Бирюков.

Клюев промолчал.

* * *

Из официальных сообщений. «Комсомольская правда» 6 октября 1993 года, среда:

«... Вчера Указом Президента Российской Федерации Валентин Степанков освобожден от должности Генерального прокурора...»

«... Вчера Владимир Бурейко назначен министром печати и информации России...»

1

У Бирюкова пропала дочь Кристина. Вообще-то Кристина называлась его падчерицей, если придерживаться официально принятой терминологии. Но Бирюков этот термин предпочитал не вспоминать.

С некоторых пор он редко навещал Кристину. Он сам не знал почему, но все же догадывался, что причина укладывается в тривиальную пословицу: «Чего не видит глаз, о том не болит сердце». Сердце болело у Бирюкова при одном только взгляде на дочь — та как две капли воды была похожа на покойную мать, на Вику. И чем старше она становилась, тем сходство все больше усиливалось. Наверное, это объяснялось все же тем, что Кристина входила в тот возраст, в котором он впервые встретил Вику. Память сохранила именно тот, прежний образ жены, а все внешние изменения Бирюков вроде и не замечал.

Pазительное сходство матери и дочери не один раз заставляло Бирюкова вспомнить достаточно старый голливудский фильм «Наваждение», где главного героя шантажировали, пользуясь тем, что дочь была «совершенной копией» матери, которая погибла в самом начале. Главный герой не догадывался, что его дочь осталась жива, что она существует, из-за этого он и попался в ловушку. Бирюков смотрел фильм уже давно, он и не помнил всего содержания, только фабулу в общих чертах. Но по мере взросления Кристины (вот уж имечко придумали либо покойная жена, либо ее первый муж!) он невольно «примерял» ситуацию того триллера на себя.