Олег Яцкевич:
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. У меня в пятьдесят восьмом году умерла мама – рано очень. Мамуля оставила мне большую кучу денег, как тогда казалось. На самом деле там была не такая и большая куча, но я купил себе “Москвич-401”. Это было событием! Ранее машина появилась у Леньки Фишельсона – у него мама работала артельщицей, а о них особый разговор. Игорь “Псих”, Миша Шпильман и немногие другие стали ездить с девчонками к шалашу Ленина в Разлив. Он там скрывался, вместе с Крупской и Зиновьевым. Но главное, что вечером там никого, дач никаких поблизости нет, и девятнадцать километров всего от города. Посадишь девушку – и дуешь туда, чтобы на свежем воздухе… Летом, весной, осенью, – мы “ленинцы” были что надо.
Вадим Неплох:
Музыканты пользовались у девушек каким-то особым вниманием. На нас смотрели как на неординарных людей. К тому же мы были не безобразными и что-то лопотали по-английски.
И в нашем окружении девушки не были пуританками. Блядства не было, но девушки тоже хотели быть свободными. Если им что-то нравилось, то они это делали. Была проблема с квартирой, проблема места.
Юрий Дормидошин:
Мы позиционировали себя как “высшее общество”, а девушки еще не успевали за этим. Мы более энергичные были. Алкоголь появился какой-то иностранный. Ну как откажешься от мартини? Плюс у нас была информация, мы могли о чем-то говорить. Мы были совершенно другие люди, и это притягивало девушек. Иногда доходило до абсурда. Мне друзья рассказывали историю: они прикинулись иностранцами, заклеили двух девушек, а потом говорят: “А давайте поменяемся партнерами”. И одна девушка: “Ну, я пойду поговорю с подругой”. И они слышат за перегородкой разговор. Одна: “Они хотят поменяться”. А другая: “Ну как так можно, у меня же с ним какие-то отношения”. А та ей: “Дура ты, так принято в высшем обществе!” Информация просто сшибала с ног, дезориентировала. А что нужно для обладания женщиной? Нужно дезориентировать ее. И дать какую-то перспективу, что-то новое. Это была, конечно, революция. Она не могла не коснуться секса. Секс, бизнес… Женщины являются стимулом всего этого.
Не было квартир – сексом где-то в парадной занимались. Или в садике. Господствовал стереотип: надо выйти замуж, а затем только лечь в койку – здесь же все ломалось. И это нравилось, давало толчок.
Олег Яцкевич:
В моем детстве во всем была четкость какая-то, а сейчас многое расплывчато. Я иду и не могу понять – вот прекрасно одетая девушка, рассекает на “ниссане”, но на какие бабки так одеться можно, если ты не проститутка? А раньше все было четко. Мы знали, кто проститутка, а кто вкалывает. Около моего дома стояла всегда продавщица мороженого, у нее была короткая юбка. А что тогда считалось короткой юбкой? Чуть-чуть колени были приоткрыты, а это уже все равно что голая вышла на панель. Так вот, у продавщицы – короткая юбка, ярко накрашенный рот и “беломорина”. Сейчас только дошкольницы не курят. Она замерзала, у нее были красные руки, потому что торговала мороженым зимой. А мы – дурачки – думали, что она – проститутка.
“Дринки”
Несмотря на карикатурный имидж стиляги, который ко всему был еще и хулиганом-пьяницей, алкоголь не был для стиляг самым важным. Да, выпивали. Как вся молодежь, кто-то больше, кто-то меньше. Ясно, что и вечеринки на “хатах” с “чувихами” без какого-то количества крепких напитков не обходились. Но и там не это было главное.
Олег Яцкевич:
Алкоголиков не было среди стиляг. Выпивали регулярно. Все просто: зашел в кафе-автомат и взял сто граммов водки, чтобы поднять настроение. Выпил и пошел дальше гулять. Все, на этом прием кончался. С девочками вообще только вино брали.
Виктор Лебедев:
В нашей среде все поголовно пили сухое вино, хотя я, например, его пил с наслаждением в семнадцать лет, но быстро бросил, потому что изжога дикая. Почему-то не пили ни водку, ни коньяк, хотя он был доступен по ценам. Пиво вообще никто не пил – или его не было, или немодно было. Пили грузинские сухие вина. Они стоили копейки. Цинандали, мукузани, а если уж доставались хванчкара или киндзмараули, то это был праздник.
Валерий Сафонов:
Мы пили сухое вино, портвейны и коньяк. Водку – нет. Не знаю даже почему. Виски тогда тоже появилось. И мы, конечно, пили виски, я – до сих пор любитель. Но это уже дань моде. Многим не нравилось – привкус как у самогонки.
Местом сбора во времена “штатников” были “Метрополь” и “Националь”. Мы там часто собирались поужинать. Очень дешево, невероятно. Бифштекс с кровью – “по-английски” так называемый – любимое блюдо, модное, стоил рубль сорок. Бутылка коньяка стоила пять рублей. Бутылка вина – гурджаани, цинандали – порядка рубль семьдесят. Мы даже со стипендии себе могли позволить посидеть несколько раз. Водку мы не пили – либо вино, либо коньяк.
Валерий Попов:
Мы себя не считали алкоголиками, а пили “в контексте великих дел”. Ром кубинский – от друзей мы получили такую “диверсию”. Дайкири без сахара – по Хемингуэю. Полагалось на весь вечер одно дайкири. Водку даже еще не успели попробовать, а уже пили дайкири – не зная толком, что это такое. Ну а виски – это уже была такая недоступная мечта. Когда попробуешь виски – это уже все.
И сигареты тоже. На Малой Садовой около Елисеевского магазина как-то продавали “Мальборо”. И очередь была просто на пол-Невского. Подходили, брали по два блока – потом снова вставали в очередь. Это было такое событие. Все друг друга знают, столько знаменитых людей сразу раньше не встречались.
Мне попадались какие-то пачки, и поскольку я жил в убогой коммуналке, я пачки наклеивал на стенку. Были сигареты “Кент” – там седоусый красавец изображен, и я его наклеил. И это было красивее, чем “Утро пионерки”. Я помню, еще Вася Аксенов пришел в гости – мы встретились в “Европейской” и заглянули ко мне. И он говорит: “Да, красиво”. Так, немножко иронически – он уже свободно курил “Кент”, и ему не было преград. И это долго у меня висело, потом я понял глупость этого дела, но тогда эстетично было: сигаретные пачки западные. Наши – какие-то помятые.
Сигаретное нашествие с Запада было очень сильным. Если человек доставал “Кэмел” и приходил с ним, это все, это значит, нас посетило какое-то божество.
Вадим Неплох:
Даже водку не пили. Бутылочка портвейна в саду – “три семерки”, “Агдам”, – сесть на скамеечку. Из горлышка потягивать. Были персонажи, которые пили много. Сергей Довлатов – тот любил. А у нас скорее ритуал, чем алкогольная жажда. Но как без этого? Молодые же ребята. А вот наркотиков тогда не было. Никто даже понятия не имел.
Юрий Дормидошин:
Наркотиками практически никто не занимался. Правда, встречались наркоманы, которые употребляли кодеин – таблетки от кашля – и торчали на этих таблетках. Но таких вещей, как героин, кокаин, не было.
Акции
Стиляги – несмотря на свою любовь ко всему западному, а значит, враждебному – не являлись политическим движением. Любить советский строй им было не за что, но и открыто протестовать против него они не собирались. Впоследствии кто-то стал “внутренним диссидентом”, кто-то остался вне политики, а кто-то даже вступил в компартию – нашлись и такие.
Но хоть стиляги и не занимались политикой, уже сам их внешний вид был “культурным” протестом против социалистического строя. А кроме того, стиляги любили устраивать всякие розыгрыши и приколы. Самый распространенный – мистифицировать обывателя, выдавая себя за иностранцев. В Москве, на улице Горького, как вспоминал Алексей Козлов, они любили играть в “очередь”: пристраиваться целой толпой сзади к какому-нибудь старичку, образуя движущуюся очередь. Тут же к ним присоединялись все новые и новые шутники, и очередь превращалась в длиннейшую колонну, идущую за ничего не подозревающим старичком. Если он останавливался у витрины, все останавливались тоже, он шел дальше – движение колонны возобновлялось. Иногда по реакции встречных прохожих он догадывался, что что-то не так, оборачивался и начинал ругаться, пытаясь разогнать “очередь”. Но все ее участники стояли молча, абсолютно не реагируя на крики, и как только он пытался идти дальше и оторваться от колонны, она как тень следовала за ним. Иногда, когда объект издевки скандалил слишком громко, вмешивалась милиция, “очередь” рассыпалась, но обычно никого в отделение не забирали, так как шутка была достаточно невинной.