Шледзик заглянул в свой блокнот, вспомнил какую-то подробность и снова прикрыл глаза:

— Не может быть случайностью, доктор, что более?менее в том самом месте, в короткий промежуток времени, одним и тем же способом, задушив бюстгальтером, ломая ребра и выламывая пальцы, кто-то убил двух девушек. Это говорит нам, что убийцей в обоих случаях является одна и та же особа. Наука о таких случаях говорит, что убийства на сексуальной почве не совершаются в чужих и случайных местах, так как там преступник чувствует себя неуверенно. Убивают чаще всего ночью, под прикрытием темноты. Так было с Ханечкой, так было и с той, другой девушкой. Слишком близко к дороге он совершал убийство, чтобы мог без опаски делать это среди бела дня. В темноте, во мрак; в гуще деревьев он сумел найти яму, оставшуюся после саженцев, там убил и там закопал. Значит, он знал об этой яме, а закопал потому, что, когда оставил первую жертву на полянке, дело тут же вышло на явь и повлекло за собой приезд милиции, следствие, допросы. Он хотел затянуть выявление убийства или считал, что о нем никогда никто не узнает, потому что девушка была из очень отдаленного места. Убийца, стало быть, или местный, или такой, который отсюда родом. Может быть, он приезжает сюда только в отпуск, навестить родственников.

— Тут много таких, — отозвался доктор.

— Мы составили большой список таких лиц. Проверяем, что каждый из них делал в ночь, когда погибла Ханечка, и в третьей декаде ноября прошлого года. Это кропотливая и длительная работа. Может быть, и ненужная. Я думаю, что убийца живет здесь, на месте. Убеждает меня в этом дело старой Ястшембской. Если бы ее стоны не услышал солтыс Вонтрух, и ее нашли бы мертвой.

— Это старая пьяница. Просто отвратительная.

— Но она не склонна к игре воображения, — парировал Шледзик. — Для убийцы возраст жертвы, ее внешний вид, красота, по-видимому, не имеют никакого значения. Он ведь не вступает с ними в нормальное сношение. Он убивает их потому, что они — женщины. Интересовались ли вы новой наукой, которая называется виктимологией?

— Нет. Но сделаю это, — пообещал доктор.

— Эта наука утверждает, доктор, что некоторые люди как бы уже рождаются жертвами. Существуют люди, которые предрасположены к тому, чтобы постоянно становиться жертвами обманщиков, и такие, которых будут постоянно обворовывать. Бывают женщины, на которых неоднократно нападают, такие, которые пробуждают в мужчинах садизм и жестокость. Вы ведь не думаете, что хороший карманник решается обокрасть любого человека с толстым кошельком? Нет. Для того чтобы стать хорошим карманником, надо быть и немного психологом. Хороший вор старательно выискивает себе жертву, которая должна представлять собой некий определенный психический тип, в противном случае его сразу же поймают. Это касается и насилий. Какой тип девушек становится их жертвой, и иногда неоднократно? Или слишком наивные, или слишком смелые. Такая, которая дает уговорить себя пойти на квартиру, где она пьет алкоголь с несколькими мужчинами; которая смело возвращается в сумерках через парк, через лес, дальней безлюдной дорогой. Не станет жертвой насилия женщина пугливая и недоверчивая. Если девушка на сельской гулянке пьет много водки, то можно предположите, что ее отведут за сарай и изнасилуют, разве не так, доктор?

— Жертва почти всегда немного виновата в том, что случилось. К сожалению, хоть это и жестоко, это — правда, — поддакнул Неглович.

— Убийца ненавидит женщин. Убивает их из ненависти. Чтобы разрядиться, он ищет подходящий случай, гарантирующий ему безнаказанность. Но он ищет и подходящую жертву, да, скорее всего подбирает ее себе старательно. Думаю, что у него было много оказий, чтобы совершить массу подобных поступков. Но ему нужен не только удобный случай. В подходящей ситуации должна найтись подходящая особа.

— Ханечка могла быть примером расцветающей женственности, — задумчиво сказал доктор. — Да, она сама это сознавала. Хвалилась своей пробуждающейся женственностью, вела себя провокационно. Помню, как месяца за два перед смертью ни с того ни с сего она пришла на мою пристань, уселась на борту яхты. Она была в коротеньком платьице и села так, чтобы я мог видеть полосочку ее трусиков. Расстегнула блузочку, чтобы я мог видеть ее набухшие груди. Спросила, не хотел бы я немного поплавать с ней по озеру. Я велел ей идти домой. Если он ненавидит женственность, то прежде всего должен был возненавидеть ее.

— А какой была та, которую мы нашли сейчас? Потаскушкой. На свадьбе она поссорилась со своей двоюродной сестрой именно из-за того, что стала соблазнять ее молодого мужа. Обиделась на сестру и ушла со свадьбы. Наверное, она очень охотно пошла в лес с убийцей, не знала ведь, что идет за своей смертью. Что же касается старой Ястшембской, то она без конца рассказывает, как она еще совсем недавно таскалась со всеми, как к ней, к вдове, каждый приходил, чтобы получить удовольствие. Жалеет о тех временах и тех моментах, жалуется на свою старость, что теперь этого делать уже не может.

— Это правда, — согласился Неглович, вспомнив, о чем говорила Ястшембска Иоахиму возле доски объявлений.

— И еще есть между ними одно сходство, — продолжал Шледзик. — Все три были физически слабы. Убийца, доктор, никакой не атлет. Он выбирает жертвы, которые будут слабо обороняться. Не нападает на женщин сильных и рослых. Это какой-то замухрышка.

— Или старик, — заметил Неглович.

— Нет, доктор. Он издевался над жертвами, давил их коленями, ломал ребра, выламывал пальцы. Это проявление молодой мужской ненависти, задетой молодой мужской гордости. Убийца — это мужчина относительно молодой, но замухрышка. Доктор, умоляю вас, подумайте, кто в этой деревне так сильно ненавидит женщин!

Неглович спрятал лицо в ладонях. Его голос теперь звучал глухо и неотчетливо.

— Со дня убийства Ханечки я почти каждую ночь вставал с постели и с ружьем в руках прокрадывался на ту полянку, думая, что я его там встречу, когда он попробует напасть на новую жертву или попросту придет на место преступления, чтобы восстановить его в своей памяти и еще раз пережить наслаждение. Ведь именно так бывает с такими типами. Почти каждую ночь, капитан, я выходил с оружием в руках, чтобы его выследить и убить. Да, я признаю, что собирался его убить. Теперь я знаю, что он, видимо, меня заметил и начал со мной какую-то страшную игру. Следующую жертву он замучил еще ближе к моему дому, в яме, оставшейся после саженцев. Разве это не похоже на вызов мне? Разве вы не слышите, как он насмехается надо мной, как издевательски хохочет? Вторую девушку он задушил в конце ноября, наверное, именно в ту ночь, когда я не пошел в сторону полянки. А может, он сделал это, прежде чем я вышел из дому, или тогда, когда я уже вернулся? Может, он видел, как я, проходя мимо ямы, миную и останки убитой им девушки, и испытывал двойную радость: что он снова убил и что я об этом не знаю? Думаю, что он из-за этого растет в собственных глазах, его распирает гордость и чувство безнаказанности.