Отвратительная, унизительная, жалкая смерть.

Смерть, о которой никто не должен узнать. Никто и никогда.

- Я так полагаю, милорд Октавиан Севир? - мрачно обратился оборотень с той стороны зеркального стекла. Изображение его было бледным аж до синевы. Сам лорд Аманиты выглядел немногим лучше. К стыду Октавиана, его тошнило. - Меня зовут Карл. Лорд Эдвард, вероятно, в представлениях не нуждается. Лукреций Севир мертв. Это на случай, если вам было плохо видно, или от ужаса вы зажмурились и не лицезрели, как ваш дражайший брат едва не выблевал собственное благородное сердце и скоропостижно превратился в мясной фарш. Я заберу его драгоценности и зеркало, как улики. И думаю, нам стоит выйти на связь в самое ближайшее время, не так ли? Похоже, нам есть что обсудить.

С этими словами Карл мерзко осклабился и оборвал контакт.

Правитель Аманиты ничего не ответил. Не мигая, он продолжал смотреть в плоскость своего зеленого зеркала, которое уже ничего не показывало, с трудом осмысливая случившееся. Сердце его заполняла странная пустота.

Когда же Октавиан наконец обернулся, и без того совсем белое лицо лорда исказила гримаса неподдельного испуга. Леди Альбия Лукреция Севира, законная супруга правителя Аманиты, навзничь лежала на полу, не подавая признаков жизни. С единственной трогательной округлостью в области животика, она казалась такой беззащитной, такой ранимой… такой родной. Красивое, благородное лицо девушки было подобно безмятежному лицу спящей, но в эту страшную минуту Октавиан смотрел не на лицо.

Полный отчаяния взгляд его был прикован к воздушным тканям юбок, к самому низу живота, где быстро расползалось темное влажное пятно. Оно было похоже на чернильную кляксу, безнадежно портившую весь безупречно оформленный документ. Ткань облепила и бесстыдно открыла глазу узкие девические бедра, по которым густо текла кровь.

Глава 29

Себастьян поймал себя на том, что судорожно мечется в душном полумраке. Уже не первый час бесцельно расхаживая из стороны в сторону, пытается отыскать здесь что-то, что-то неизъяснимо важное, что-то без конца ускользающее. Внутренняя реальность предательски распадалась на части. Внешняя периодически не соответствовала сама себе. И обе эти реальности решительно не сходились краями. И чем он, черт побери, занят? Как вкопанный, ювелир застыл посреди комнаты, стараясь стянуть воедино осколки мыслей. Ах да! Собрать вещи. Уйти. Всё предельно, кристально ясно. Продолжим?..

Стоп.

Какие еще сборы? Что вообще ему нужно собирать?! В общем-то, ювелир пришел налегке. Вот он, его дорожный рюкзак, похоже, даже не распакованный с момента прибытия. Взял - и вперед.

Но… куда это, собственно, вперед?

Себастьян поморщился, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Попытка отозвалась в голове тупой болью, какая бывает, когда пытаешься включить в работу давно не задействованную, затекшую конечность, уже онемевшую и почти атрофировавшуюся от бездействия. Мозг словно отвык функционировать, выдавая какие-то путаные обрывки образов, клочки воспоминаний, рваные лоскуты слов… Цельная картинка никак не получалась, и это Себастьяну совсем не понравилось.

Однако кое-какую информацию, хоть и с большим трудом, всё же удалось выудить. И ювелир ужаснулся, едва заглянув в этот омут памяти. Рука сама собой потянулась к рюкзаку, и страшное чувство уже виденного насквозь пронзило сильфа.

Дежавю.

О Изначальный! Возможно ли это? Неужто он сошел с ума? Или и впрямь застрял в бесконечном повторении одного и того же кошмарного дня? Чертовщина!

Себастьян вздрогнул, лишь сейчас заметив в проеме зловещий, смазанный темнотой силуэт человека. Тот молча наблюдал за ним из черного провала двери. Бог весть, сколько времени.

- Это ведь уже было, не так ли? - хрипло спросил сильф, сам пугаясь звучанию собственного голоса. Да, именно так, по его глубокому убеждению, должны были говорить безумцы. - Как давно я здесь?

- Когда я вошел, снаружи заканчивался двадцатый лунный день, - невозмутимо отозвался гончар, по-прежнему не торопясь заходить внутрь.

Себастьян даже не удивился. Здесь и быть не могло по-другому. Здесь ощутимо пахло безумием, безумие было разлито повсюду, как мятный сироп на пряничной глазури… мятный сироп… кажется, даже стены пропитаны им насквозь.

- Где мои клинки? - запоздало спохватился ювелир. Прикосновение к верной стали - вот что всегда возвращало уверенность. - Верни их. Сегодня же… - он быстро поправился, - сейчас же я должен уйти.

- О, ты пытался сделать это уже не единожды, - натянуто улыбнулся колдун, - иногда по два, по три раза на дню. После этого порой пытался резать вены, в бреду забывая о дивной регенерации сильфов, и щедро напоил Маяк кровью. Твоя Моник, должно быть, просто дьяволица, коли довела тебя до такого.

Ювелир рассеянно бросил взгляд на запястья, перечеркнутые неровными линиями свежих шрамов. Те были похожи на нити нежного кораллового бисера.

- Нет, - твердо заверил мужчина, вздохнув. - Она была ангелом. Демоны скрываются лишь в моей собственной душе.

Он вдруг осекся, обратив внимание на странный звук, посторонний, невозможный звук. Шелест. Приглушенный, чуть слышный, хрусткий шелест капель.

Это Маяк. Маяк был пьян от крови. В Маяке шел дождь.

Тихонько, неслышно накрапывал, моросил даже, незаметно смывая с души какую-то грязную накипь. Ювелир поначалу оторопел, пристальнее вглядываясь в движения зыбкого, зябкого воздуха. Тот был прозрачен и колок, как кристаллики льда в осенних лужах. Дождевая вода на глазах густела, стекленела и превращалась… превращалась в сияющий свет.

Себастьян даже не хотел знать, видит ли всё это гончар. А может быть, он видит нечто совсем иное? Реальность, прежде незыблемая, казалась просто дымом, изменчивым дымом, скользящим над недвижно-спокойной поверхностью воды.

- Я прошел испытание, - тусклым голосом произнес Серафим. - Я обескровлен, но… это очистило меня. Я отпустил прошлое.

Откуда-то из самых глубин его существа поднималась тишина. Ничем не нарушаемая кристальная тишина, как если бы никаких посторонних звуков и вовсе не существовало во вселенной. Как если бы всё наконец умерло. И тишина поднималась всё выше, выше самых высоких трав, скрывавших метания его души.

Тишина поднималась, как рассвет.

- Возможно, оно еще не отпустило тебя, - вкрадчиво предположил колдун, всё так же не двигаясь с места. - У прошлого тысячи лиц, а у Маяка - тысячи дверей, тысячи этажей и комнат, не только полузабытого, полусгнившего былого, но и непрожитого, несбывшегося… невозможного. Выбраться наружу не так просто, как может показаться. Наши надежды и страхи часто играют с нами, играют злые шутки.

С мягкой улыбкой ювелир покачал головой.

- Прости, но это не имеет значения, гончар, - приглушенно отозвался он. - Я всего лишь бродяга, дикое перекати-поле. Вкусившего горечь судьбы изгнанника более не удержать на месте: душа моя принадлежит дороге. И я ухожу.

- Я не пытаюсь удерживать тебя, так же, как и Маяк, - с нервным смехом возразил колдун. - Держишь себя тут только ты сам. По своей собственной воле прикованы мы к Маяку, и не тоскуем об ином.

- Понимаю, - спокойно согласился Себастьян. - Маяк дает то, что ищешь, утоляет болезненную жажду… - он пристально посмотрел на отшельника, пытаясь разглядеть в темноте его странные глаза. - И что же он дал тебе?

Простой вопрос. Но ответ был озвучен не сразу. Отнюдь не сразу.

- Постижение сокровенной силы земли, - наконец отозвался чуть слышный голос. - Знание, как эту силу использовать. Обретение этой силы. И моих собственных призраков прошлого, - затворник снова замялся. - Ну да это… это уже пустяки… Я сейчас же пойду за оружием.

С этими словами он исчез в непроглядном чреве Маяка.

Вот как? Знание? Это уже интересно. Не это ли самое происходит сейчас с ювелиром? И что же за знание пытается передать Маяк, так настойчиво, даже назойливо? С издевкой подталкивая разыскивать вещи, и без того находящиеся на всеобщем обозрении? Что за тайну намерен он раскрыть?