По Кривой Косе быстро распространилась весть, что Егор босячит в Ростове.

Не верили тому только учитель да Наталья Степановна.

После Нового года принесли в седовскую хату повестку: явиться в станицу на почту за заказным письмом.

Наталье Степановне выдали письмо с двумя черными штемпелями на марках. Она понесла его домой, завернув в платок, и положила за божницу. В жизни не приходилось ей получать писем. Ночью плохо спала. На другой день надумала отнести письмо к учителю — пусть посмотрит.

В школе шел последний урок.

Наталья Степановна терпеливо дожидалась, когда учитель кончит занятия. Когда он вышел, с низким поклоном подала письмо.

Степан Степанович вскрыл конверт, вынул какую-то карточку — вроде как два солдата сняты, но без фуражек, — отдал Наталье Степановне. Стал читать:

«Дорогие родители Яков Евтеевич и Наталья Степановна! Извещаю вас, что живу я в городе Ростове на Среднем проспекте, жив, здоров, чего и вам желаю. Долго я работал матросом на парусном боте, а в сентябре сего 1895 года поступил учиться в Мореходные классы, окончив которые, стану морским капитаном. Учусь я хорошо по всем предметам. Обо мне не беспокойтесь, хоть тяжело учиться без денег, да свет не без добрых людей, как-нибудь пробьюсь я первый год, а летом денег заработаю. Кланяюсь низко отцу Якову Евтеевичу и дорогой матери Наталье Степановне, еще сестрицам Кате, Анюте и Марусе и братику Васеньке. А еще низкий поклон Степану Степановичу Оксенову, скажите, что ему я по гроб жизни обязан и благодарен, чего не забуду вовек. Ваш сын Георгий Седов.

Адрес: Нижне-Бульварная улица, Мореходные классы, ученику Георгию Седову».

Показалось Наталье Степановне, что голос учителя как-то осекся и дрогнул, когда звучали последние слова, словно в горло попала пер-шинка. Отдавая Наталье Степановне письмо, полез в карман за платком. Потом взял из рук ее карточку, спросил:

— Узнала?

Только тут Наталья Степановна поняла, что на карточке левый солдат похож на Егорушку. Стоит вытянувшись, руки по швам, и лицо серьезное, без улыбки, какое редко у Егора бывало. Только по глазам видать, что это он сам и есть, ее любезный сыночек Егорушка!.. Почему тут расплакалась Наталья Степановна — она и сама не могла бы сказать. Низко кланялась Степану Степановичу, все благодарила за ученье и радостную весть. Степан Степанович сказал на прощанье, что сын у нее пойдет далеко.

— Приедет к тебе года через четыре, и не узнаешь! Видишь, и сейчас какой: на плечах круглые знаки, воротник бархатный, светлые пуговицы — настоящий студент!

Быстро шла домой Наталья, словно ветром ее поддувало. Зашла к соседке Мокеевне рассказать, что нашелся Егорушка. Показала карточку. Но больше никуда не пошла. Нет! Пусть сами люди придут.

И в самом деле, в этот же вечер в хату на роду набралось, как на посиделки. Раз десять Анюта читала по складам письмо, под конец знала его наизусть. Теперь все хвалили Егора. Говорили — надо бы ему помочь.

Через неделю приехал с моря хозяин. Яков выслушал новость спокойно, посмотрел карточку и ничего не сказал. Только к вечеру промолвил:

— А надо бы, старуха, Егору послать немного деньжонок. А то, чать, мается там!

Наталья Степановна собрала сыну посылочку: варежки, пару носков. Белья перемену сшила. Денег послали пятнадцать рублей.

Егор ответил скоро. Благодарил за посылку, за деньги, Просил больше не посылать: «До весны недолго осталось, а там поступлю на работу». Писал еще о радости при вести, что отец с матерью не сердятся за самовольный побег. «Очень хотелось учиться. Теперь у меня как гора с сердца свалилась».

Глава VI

КОРЕНЬ УЧЕНЬЯ

О трудности ученья Егорушка писал сущую правду. В самом деле, оно оказалось в первый год невыносимо тяжелый даже для самых способных.

В Мореходных классах вступительных экзаменов не полагалось. Всех непригодных отсеивала сама программа этих училищ. Случалось, очень способные, но не привыкшие к непрерывной умственной работе ученики бросали занятия в первый же месяц. Губила чаще всего математика. В средних школах того времени — в гимназиях и реальных училищах — курс математики растягивался на пять-шесть лет. А в Мореходных классах этот же курс проходили за один год. Окончившие приходскую школу должны были в течение первых восьми месяцев вспомнить арифметику, усвоить алгебраические приемы счисления, пройти геометрию и тригонометрию! Но в программе — не одна математика. Каждый день восемь уроков. С девяти утра и до пяти вечера будущие капитаны занимались математикой, зубрили трудные правила русской орфографии, географию, английский язык и другие предметы по программе средней школы. Но и это не все. По вечерам — домашние работы или практические занятия по астрономии и космографии. Свободного времени оставалось в обрез на еду и на сон.

Защитники такой уплотненной программы указывали на ее «педагогические достоинства». Отбор способных совершался не случайной проверкой на экзамене, но в процессе самого учения.

Но… если защиту такой программы перевести о языка педагогического на политический, ее «достоинства» следовало бы формулировать иначе.

Это был заслон, препятствовавший смешению общественных слоев. В те времена кадры для командного состава в торговом флоте приходилось набирать из разночинцев и «простого народа». Молодые люди из привилегированных классов избегали поступать в Мореходные училища: не было им смысла взбираться по тяжелой трудовой лестнице от юнги, кока и лик-матроса^[2] до первой командной должности в торговом флоте — младшего помощника капитана. Для привилегированных открыт был другой, более легкий путь — пройти курс офицерского военно-морского училища. Морской офицер в любое время мог выйти в отставку и получить капитанское место на коммерческом судне. Но охотников менять золотые погоны на скромные капитанские нашивки не находилось. Бывший офицер в торговом флоте считался редкостью. Приходилось допускать на командные должности, тщательно фильтруя, наиболее способных и обеспеченных из трудящихся классов, не давая им все-таки никаких привилегий.

Уплотненная программа «мореходок» отсеивала не только неуспевающих. Почти все, не имевшие материальной поддержки, бросали учиться. Надежда подработать во время ученья всегда терпела крушение. А скопить — хотя бы на один год — для молодого матроса, получавшего в месяц всего двенадцать-пятнадцать рублей, тоже было невозможным. Не купить фасонистых ботиночек, нового полосатого тельника, не съехать с товарищами на берег после долгого плавания, не повеселиться, а сидеть на судне, как тетерев в снегу, и слушать насмешки? Проще сказать: было ученье для матроса — как локоть в пословице, — близок, да не укусишь!

Как же удалось Седову прорваться сквозь этот прочный заградительный круг?

Служа матросом, он терпел насмешки товарищей. Отшучивался в ответ на обвинения в скупости. Не покупал обновок. На плечах — те же рубаха и пиджачок, в которых ушел из дома. Вместо гулянки — часто нанимался грузить зерно и соль. Поступив в училище, питался первый год одним хлебом и чаем. Только в праздники позволял себе пообедать в дешевой столовой. Помогла привычку к нужде и жизни впроголодь. И в детстве случалось подолгу сидеть на одной картошке или на хлебе с водой. Вовремя пришла из дому поддержка. Освободили во второе полугодье от платы. По отзыву директора Рахманова, ученик Георгий Седов обнаружил исключительные способности. Вместо каникул, сразу же после экзаменов поступил на работу матросом — добывать деньги на второй год ученья. Он нанялся на пароход «Труд».

Старику-капитану этого парохода очень понравился новый матрос. Он не пил, не курил, хорошо знал такелажную работу, был всегда весел, неутомим и услужлив. Разговорившись на вахте и узнав, что парень бедствует в училище, капитан пообещал поговорить с владельцем парохода. Хозяин согласился помочь Седову окончить курс при условии: прикрепиться к пароходу «Труд» до тех пор, пока не будут уплачены все деньги, затраченные на ученье. С осени Седов стал ходить раз в месяц в контору этого пароходовладельца, торгового казака Кошкина, получать свои десять рублей. Начал питаться получше, окреп. И ученье пошло легко, как занятная, увлекательная игра.