Только они вышли из леса, как показался большой дворец. Ночь была темная, а он ещё темнее. Ни огонька, ни голоса.

Царевна быстро направилась ко дворцу. Замухрышка следом пошёл.

И вот из дворца вышли старый царь и старая царица, а за ними молодой, пригожий царевич.

Они радостно встретили царевну и повели во дворец. И тут загорелись все лампы, музыка где-то заиграла.

Замухрышка тоже вошёл, и никто его не увидел и не услышал.

Все уселись за стол и стали пировать. Замухрышка подошёл, взял серебряную ложку из-под рук царевны и в невидимый карман положил. Все диву дались, куда исчезла дорогая ложка, искали её, искали, да так и не нашли.

Наевшись досыта, все стали в кружок и начали играть золотым яблоком. Замухрышка тоже стал, перенял золотое яблоко и сунул в карман к ложке.

Все всполошились — куда это исчезло золотое яблоко, но сколько ни искали, так и не могли найти.

Царевна испугалась и подумала: «Железный лес, видно, не к добру гудел!.. Серебряная ложка и золотое яблоко пропали тоже не к добру. Дай-ка я уйду поскорее!»

Простилась она с царем, царицей и царевичем и пошла восвояси. Те проводили её до самой опушки железного леса.

А невидимка Замухрышка следом за царевной идёт. Когда они проходили чащей, он снова взял да и ударил палкой по железному дереву, и по всему лесу гул прокатился.

Царевна пуще прежнего испугалась и промолвила:

— Ах, боже, прежде сколько я ни проходила этим лесом, ни разу не слышала, чтобы он гудел, а нынче… Нет, не к добру всё это!

Прошли они железный лес и к широкой реке выбрались. Тут показалась золотая рыба и перевезла царевну на тот берег.

А Замухрышка ударил по воде своей палкой, вода расступилась, он через реку посуху перешёл и дальше следом за царевной отправился.

Когда дошли они до царских палат, царевна тихонько поднялась по шёлковой лестнице и через окно в свою опочивальню влезла.

А Замухрышка стал на часах у дворцовых дверей, снял шапку, и тут царевна увидела его в окно. Увидела и стала над ним смеяться, думая, что он не знает, куда она ночью ходила:

— Ну, что, Замухрышка, устерёг меня?.. Быть твоей голове на плахе!

Утром царь позвал Замухрышку и спросил:

— Как, Замухрышка, укараулил мою дочь?

— Укараулил, царь-государь, — ответил Замухрышка и про всё поведал царю: и про реку, и про железный лес, и про тот дворец, где они с царевной были. Только про чертей, про шапку, палку и сапоги промолчал.

А потом Замухрышка достал из кармана лоскут материи и сказал царевне:

— Этот лоскут я отрезал от твоего платья, когда ты из окошка выбиралась.

Лоскут приложили к вырезанному месту и увидели, что он точь-в-точь подходит.

Тут Замухрышка обернулся к царевне и спросил:

— Не пропала ли у тебя за столом серебряная ложка? А золотое яблоко не исчезло, когда вы играли?

Царевна увидела, что ей не отвертеться, и сказала:

— И ложка пропала, и яблоко!

Тогда Замухрышка достал их из кармана и спросил:

— Эти, что ли?

— Эти, — ответила царевна, увидев ложку и яблоко.

Так Замухрышка выследил царевну, и царь отдал ему полцарства, а царская дочь полюбила Замухрышку за проворство и бесстрашие и стала его женой.

Свадьбу справили богатую, царскую.

И я там был, и ел, и пил, и про всё, что слыхал и видал, вам рассказал.

Один человек привёз на мельницу зерно. Когда смололи немного мучицы, он замесил лепёшку и зарыл в уголья печься.

А мельник ему и говорит:

— Давай, брат, друг другу небылицы рассказывать. Чья небылица занятнее будет, тот и лепёшку съест.

— Давай, — согласился помольщик.

Мельник начал:

— Дед мой когда-то огородником был, а я помогал ему. Однажды он послал меня за тыквой. Взял я топор и пошёл на бахчу спелую тыкву искать. Шёл, шёл и нашёл. Замахнулся я, чтобы срубить тыкву, а топор весь в неё ушёл и пропал. Залез я в тыкву и стал искать топор. Три дня и три ночи ходил — топора нет как нет. Встретил я там человека с девятью верблюдами и спрашиваю:

— Побратим, не попадался ли тебе здесь мой топор?

— Какой там топор! Я тут целого верблюда потерял и не могу отыскать, а ты — топор!

Тогда я воротился к деду и рассказал всё, как было. А он схватил меня за ухо, хорошенько оттрепал и сказал:

— Коли встретишь где помольщика, обмани и съешь его лепёшку…

— Теперь послушай, что я тебе расскажу, — начал в свою очередь помольщик. — Отец мой был пасечником и держал много ульев. Он всех своих пчел до одной знал, и стоило какой-нибудь под вечер не вернуться, он тотчас же шёл разыскивать ее.

Как-то искал он потерявшуюся пчелу и видит: в поле какой-то человек впряг её вместе с буйволом и пашет как ни в чём не бывало. Отец отобрал у него свою пчелу, а ей, как на грех, ярмом шею натёрло. Стал отец лечить пчелу, чем ему ни скажут. Один старик и научи его сжечь ядрышки от орехов и пеплом рану присыпать. Хорошо. Только одно ядрышко не сгорело до конца, принялось, и на шее у пчелы ореховое дерево выросло. Кто ни пройдёт — комок земли швырнёт, авось, мол, орехи сбить удастся. На ветках столько земли собралось, что трава проросла — не орех, а лужайка.

Полезли мы с отцом траву косить. Глядим: на лужайке олень пасётся. Отец бросил в него косу, а косовище в ухо оленю воткнулось. Мотал он, мотал головой, так всю траву и скосил.

Стали мы с отцом сено копнить. Взобрался я на копну, а он мне снизу вилами сено подаёт. Копнили, копнили, до самого неба добрались, а сено ещё осталось. Подал мне тятя топор. Рубил я, рубил, дыру в небе прорубил и забрался на него. Гляжу — ангелочки простоквашу уплетают. Дали и мне. Ел я простоквашу, ел, досыта наелся, пора, думаю, на землю возвращаться. Выглянул я в дыру, смотрю — а копна-то повалилась. Что теперь делать?.. Взял я у ангелочка верёвку и стал спускаться. Целый день спускался, и застала меня ночь. Разломал я топорище, костёр развёл и остался у костра ночевать. А верёвка перегорела, и полетел я на землю. Летел, летел, плюхнулся в болото и по шею в тине увяз.

Вздумал я вылезти, а тина не пускает. Так и остался в болоте. А патлы у меня давно не стрижены, торчат над болотом, словно очерет. Прилетели тут дикие утки, свили на моей голове гнездо и вывели утят. Учуял их волк, прибежал, а я изловчился, в хвост ему вцепился, да как крикну:

— Ату его!..

Волк рванулся и выволок меня из болота. Тут я волка выпустил, а из него бумажка выпала, а на ней написано:

«Мельник, рыбаку рыбу не продавай — лепёшка-то помольщика».

Было нас двое братьев. Отправились мы однажды в лес по дрова. Нарубили дровец и сели отдохнуть.

Брат мой и говорит:

— Кабы нам сейчас белый каравай — мы бы его натощак в один присест уплели!

Не успел брат это промолвить, глядим, с горки белый каравай катится. Прямо к нам.

Ели мы, ели — наелись.

Брат говорит:

— А теперь бы флягу вина, мы бы её до дна выпили!

Не успел он это промолвить, глядим — с горки фляга сама собой катится и прямо к нам.

Пили мы, пили — напились.

Брат опять говорит:

— Эх, хорошо бы сейчас с медведем побороться, косточки размять!

Не успел брат это промолвить, глядим — с горки медведь катится и прямо на нас…

А у меня, храбреца, словно два сердца: одно говорит «держи!», другое кричит «беги!» Послушался я того, что «беги» кричит, да как припущу, только меня и видели.

На другой день вернулся я в лес. Гляжу: от брата хоть клочья одёжки остались, а от медведя — ну ничегошеньки!..

Кулик и Журавль у болота родились и болота не покидали. И так хорошо им жилось, что все им завидовали и говорили: