— Вот она, кавалер.

И Жак поставил на постель шкатулку.

VIII. Поручение

Рауль снял с шеи крошечный золотой ключик, висевший на черной ленте. Этим ключом он отпер шкатулку, из которой вынул два пакета с бумагами, перевязанными красными шнурками, припечатанными огромной печатью с изображением демона. Красным карандашом, который находился там же, в шкатулке, возле бумаг, Рауль пометил пакеты номерами 1 — м и 2 — м.

— Жак, — сказал он потом, — слушай меня хорошенько и не забудь ни одного слова.

— Положитесь на мою память, — отвечал слуга, — она не изменит.

— Ступай в Сен-Жермен, — продолжал Рауль, — возьми там почтовую лошадь и поезжай в Париж, не останавливаясь ни на минуту на дороге и не говоря с кем бы то ни было прежде, чем приедешь…

— Слушаю, кавалер.

— Приехав в Париж, тотчас сделай все, что я тебе скажу…

— Что бы это ни было, и пусть бы это стоило мне жизни, все ваши приказания будут исполнены…

— Ты видишь эти два пакета бумаг?

— Вижу.

— На каждом стоит номер; можешь ты прочесть эти номера?

— Первый и второй, — отвечал Жак, указывая пальцем на пакеты.

— Хорошо, — сказал Рауль, — я продолжаю: в Париже остановись на улице Шерш-Миди, в гостинице под вывеской «Царь Соломон».

— «Царь Соломон»! — повторил Жак. — Я запомню это название.

— Хозяин гостиницы, — продолжал Рауль, — низенький и худенький человек, лет шестидесяти. Скажи ему, что ты хочешь остановиться в Комнате Магов; он спросит тебя, откуда ты приехал… вместо ответа покажи ему этот перстень, только прежде открой чашечку…

Рауль снял с пальца перстень и подал его Жаку. Этот перстень был золотой, с ободками из полированного железа, и имел форму тех перстней, которые называются chevalieres. На чашечке была вырезана готическая цифра 5; чашечка эта оборачивалась кругом; на другой стороне ее открывался аметист, с резным изображением точно такого же демона, какой был представлен на большой печати, о которой мы уже говорили.

— Понимаешь? — спросил кавалер, объяснив слуге механизм перстня.

— Совершенно, — отвечал Жак.

— Хозяин гостиницы, — продолжал Рауль, — тотчас окажет тебе самое почтительное внимание и приведет в комнату во втором этаже, где оставит тебя одного. Вокруг этой комнаты ты увидишь большие шкафы, в которых висит множество костюмов разного сорта, всяких цветов, на всякий рост. Вместо своей ливреи надень полный костюм комиссионера.

Кавалер замолчал на минуту, потом вынул из черепаховой шкатулки железный ключ, сделанный чрезвычайно замысловато, и продолжал:

— В этой самой комнате, возле камина, находится большой сундук, с виду как будто из старого прогнившего дерева, но он только выкрашен таким образом, а на самом деле это сундук железный; он привинчен к полу. Отопри сундук этим ключом и положи в него пакет по номером 2, а пакет под номером 1 спрячь в карман и ступай в улицу Св. Доминика, в отель маркиза де Тианжа.

— Я знаю это имя, — сказал Жак, — знаю, где и отель маркиза.

— По всей вероятности, швейцар тебя не пропустит. Поручи ему сказать маркизу, что тебя прислал номер 5, и маркиз де Тианж тотчас тебя примет.

— Что же я должен сказать ему?

— Отдай ему пакет и обрати его внимание на то, что печать цела… Он станет расспрашивать тебя обо мне, где я и почему сам не приехал. Не отвечай на эти вопросы, а скажи только, что на другой день, в какое время будет ему угодно, ты придешь за ответом, если он сочтет нужным отвечать на бумаги, которые успеет до тех пор прочесть.

— Не забуду ни одного слова, — сказал Жак.

Рауль продолжал:

— Оставив отель Тианжа, вернись на улицу Шерш-Миди, в гостиницу «Царь Соломон», возьми пакет под номером 2 и ступай в Пале-Рояль…

— В Пале-Рояль? — повторил Жак.

— Да, — ответил Рауль, — спроси Максима, камердинера регента, отдай ему перстень, попроси показать регенту и сказать ему, что принесший этот перстень требует немедленной аудиенции…

— Регент меня примет? — вскричал Жак с изумлением.

— Не только примет, но еще и не заставит ждать ни минуты, если только ты застанешь его в Пале-Рояле.

— А если его там нет, что мне делать?

— Дождись его возвращения, чтобы исполнить поручение как можно скорее.

— Как я должен себя вести в присутствии регента?

— Отдай ему бумаги и отвечай на все вопросы, какие он задаст тебе обо мне, только умолчи о том, в каком месте я нахожусь, и ни слова не говори об опасности моего положения… попроси его, кроме того, дать тебе ответ на другой день.

— Слушаю, кавалер.

— Получив оба письма, сними костюм комиссионера, надень опять свою ливрею, дай десять луидоров хозяину гостиницы, сядь на лошадь и возвратись как можно скорее сюда…

— О! Будьте спокойны! — сказал Жак. — Я не потеряю ни одного часа, ни одной минуты, ни одной секунды.

— Если ты застанешь меня в живых, — продолжал Рауль, — все будет к лучшему, и мы тогда посмотрим, что нам придется делать; если же напротив… если, я должен буду умереть…

Жак невольно перебил своего барина энергичным восклицанием. Кавалер знаком велел ему успокоиться и продолжал:

— Если, по возвращении, ты уже не застанешь меня в живых, сожги письма, которые регент и маркиз де Тианж дадут тебе, и возьми себе все деньги, находящиеся в чемодане; там несколько тысяч луидоров и я отдаю их тебе в наследство; пожалей обо мне, если хочешь, или забудь меня, если не будешь иметь времени думать обо мне…

Жак плакал. Рауль протянул ему руку, которую слуга поцеловал несколько раз и облил слезами.

— Ступай же, друг мой, — сказал кавалер. — Ступай скорее! Нельзя терять ни минуты, притом я так долго говорил, что совсем ослабел…

В самом деле, когда Рауль произносил последние слова, голос его уже начинал ослабевать, и ему казалось, что какое-то покрывало опускается между его глазами и окружающими предметами. В утомлении Рауль опустил голову на подушку, и Жак вышел из комнаты, напрасно стараясь обуздать свое горе.

IX. Секрет Мадлены

По мере того, как голова Рауля становилась тяжелее и возвращалась горячка, взгляд его невольно устремился на ту часть обоев, которая находилась прямо перед его кроватью. Кроткое и прелестное личико царицы Савской навеяло на него непреодолимое очарование. В странном состоянии, в котором Рауль находился и которое не походило ни на сон, ни на бодрствование, ни на спокойствие, ни на бред, это лицо являлось ему утешительным и покровительственным видением. Разгоряченное воображение кавалера представляло ему молодую царицу не как безжизненную фигуру на картинке, но как живое существо, и он верил, что это существо действительно находилось перед ним. Ему казалось, что она улыбается ему и протягивает руку; он не сомневался, что она подойдет к нему и принесет с собою выздоровление и счастье. Видно, что бред, исчезнув на мгновение, начинал возвращать свои права.

Но вдруг — странное дело! — вымысел сделался истиной. Сквозь прозрачный туман помутившихся глаз Рауль ясно увидел, что обои движутся. Фигура царицы медленно отделилась от окружающей ее группы. Походка ее была так же грациозна, как и красота. Маленькие ножки едва касались пола, но шума шагов не было слышно. Она вплотную подошла к молодому человеку. Рауль закрыл глаза, ослепленный блеском этого чудного явления.

— О!.. — пролепетал он почти невнятным голосом, — если бы вы не были царицей по вашей диадеме, вы были бы царицей по вашей красоте.

Едва он прошептал эти слова, как рассудок его совершенно помутился под жгучим давлением горячки, охватившей его мозг. Однако Раулю не пригрезилось ничего. Он видел действительно то, что мы рассказали.

В ту минуту, когда ему показалось, что обои движутся, дверь комнаты в самом деле отворилась. Когда он думал, что царица подходит к нему, Жанна действительно приблизилась к его постели. Преданность и сострадание, мы уже говорили, удивительным образом подготавливают к любви сердце женщины. Условия, в которых находилась Жанна, не позволили бедной девушке составить исключение из общего правила. Одинокая в жизни и свете, живя в уединении с матерью, раздражительный и жестокий характер которой мы уже знаем, Жанна вела жизнь однообразную и бесцветную, никуда не выходила и никого не принимала; стало быть, не было ли в порядке вещей, что она легко могла влюбиться в первого приличного мужчину, которого случай сведет с ней. А случай устроил именно так, что вероятность непременно должна была сделаться несомненностью. Образ Рауля соединял в себе непреодолимое очарование красоты, молодости и страдания. Как могло устоять против этого бедное сердце Жанны? И оно не устояло, тем более что это невинное и простодушное дитя не ведало жизненных опасностей и целомудренно предавалось грустному удовольствию окружать наивной нежностью умирающего молодого человека. Итак, Жанна страстно полюбила Рауля, который даже не знал ее.