— Хотите, я провожу вас домой? — спрашивает она.

— Не нужно, спасибо. Мой помощник ждет меня снаружи в катере-такси. Он проводит меня.

Лишь после того, как Гертруда Киндер ушла, Валентина начала осознавать, что она сейчас сделала. Я отдала бесценную картину совершенно незнакомому человеку, положившись на свое чутье.И что эта женщина имела в виду, попросив передать Тео, что все забыто?

Уже почти девять, и ее разочарование начинает перерастать в злость. С нее хватит. «Жду еще десять минут и, если Тео не явится, ухожу», — обещает она себе. Эти его игры ей уже порядком надоели. Там, в Темной Комнате, она решила, что любит его, в поезде ей хотелось быть рядом с ним до конца своих дней, но теперь она начинает его ненавидеть. Он бессердечный тип, использующий ее в собственных целях, совершенно не уважающий ее чувства… И это не все, что она могла бы о нем сказать. Валентина заказывает еще бокал вина и сбрасывает туфли. Наплевать, что она в самом роскошном отеле Венеции.

На исходе десяти минут, когда она уже почти окончательно теряет надежду, в бар небрежной походкой входит тот, кого она меньше всего хочет видеть. Гарелли. Он нашел ее. Цепким взглядом он обводит зал, и глаза его торжествующе вспыхивают, когда он замечает Валентину.

— Добрый вечер, синьорина Росселли. Рад встрече, — говорит он, подходя к ней.

— Уж как я рада, — саркастически роняет она.

— Вы здесь, случайно, не синьора Тео Стина дожидаетесь?

— Это, знаете ли, вас совершенно не касается.

— В самом деле?

Гарелли, усаживаясь в кресло с гнутой спинкой, которое лишь недавно занимала Гертруда Киндер, жестом подзывает официанта.

— Мне можете ничего не заказывать, — говорит Валентина, засовывая ступни в туфли. — Я все равно собираюсь уходить.

— Какая жалость, — ничуть не смутясь, отвечает он. — А я как раз хотел вас поблагодарить за то, что вы помогли мне раскрыть тайну пропавших картин. — Он смотрит на нее смеющимися глазами, прекрасно понимая, что такую наживку она не может не проглотить.

— Хорошо, думаю, я могу уделить вам пару минут, — недовольно говорит она и позволяет ему заказать ей еще один бокал вина. «Нужно что-нибудь съесть, иначе вино ударит в голову», — думает она.

— Видите ли, синьорина Росселли, я все размышлял над тем, что вы сказали мне во время нашей прошлой встречи. — Гарелли откидывается на спинку кресла и соединяет перед собой пальцы.

— Что же такого я сказала? — Брови Валентины в замешательстве сходятся над переносицей.

Гарелли кладет подбородок на пальцы и сосредоточенно всматривается в нее.

— Вы предложили мне проверить жертв этих фальшивых похищений, а не гоняться за вашим синьором Стином. И вы оказались совершенно правы. Причина, по которой каждый из этих людей отзывал заявление о пропаже картины, в то время как картины действительнобыли украдены, сводится к происхождению этих произведений искусства.

«Нацистские трофеи, — думает Валентина. — Так же, как пропавшая картина Гертруды Киндер».

— Я знаю, о чем вы думаете, синьорина Росселли, — говорит Гарелли, подаваясь вперед. — Однако, когда я установил происхождение каждой из пропавших картин, я не нашел никакой связи с арт-дилерами, замеченными в торговле нацистским наследием. Это, признаться, меня сильно озадачило.

— Если бы к такому делу были причастны нацисты, картины в любом случае вернули бы их законным владельцам, — самодовольно говорит Валентина.

— Совершенно верно. — Гарелли снова откидывается на спинку кресла. — Однако во время войны, посреди бесчисленных смертей и страданий, царит хаос. Люди часто перестают понимать, что правильно, а что нет. Судьба полотен, какими бы ценными они ни были, меркнет по сравнению с судьбой целой страны и народа.

Он на миг замолкает, наблюдая за ее реакцией. Валентина озадаченно хмурится. Какую загадку приготовил для нее этот человек?

— Как вы правильно заметили, если достоверно известно, что та или иная картина была похищена нацистами, ее разыскивают и по легальным каналам возвращают законному владельцу. Но есть множество картин и прочих произведений искусства, которые были утеряны, так сказать, просочились сквозь пальцы. — Гарелли театрально всплескивает руками. — Что-то забирали солдаты из частей союзников, когда обнаруживали нацистские тайники в шахтах и пещерах, что-то взял кто-то еще, после чего эти предметы прошли через десятки рук. Проследить судьбу таких произведений искусства и вернуть их владельцам может только опытный и настойчивый сыщик, специализирующийся на искусстве. Для этого требуется особенный человек.

Такой, как Тео, думает Валентина. Если взяться его описывать, первое слово, пришедшее на ум, — «упорный». Взять хотя бы то, как он к ней относится. Она несколько месяцев упрямо доказывает ему, что никогда не сможет его полюбить, однако он все равно не сдается.

— Часто бывает, что невозможно доказать, кто является законным владельцем произведения, — продолжает Гарелли. — Тогда человек может пойти на отчаянные меры, вплоть до похищения.

Их взгляды встречаются, и Валентина понимает, что Гарелли говорит о Тео. Что случится, если ее парень сейчас войдет в «Даниэли»? Гарелли арестует его? Тео убежит, и полицейский погонится за ним или, что еще хуже, достанет пистолет? Она старается сохранять спокойствие, напоминая себе: по факту преступление не совершено.

— Но я не понимаю, — обращается она к Гарелли, — почему жертвы все-таки передумывают и говорят, что у них ничего не похищали?

— Стыд, синьорина Росселли. Я могу предположить, что эти люди не знали истинной истории картин, которые висят у них на стенах. Возможно, они сами не захотели бы расставаться с ними, большинство этих полотен стоят миллионы, но, когда картины исчезают, вероятно, вор каким-то образом убеждает их не поднимать шум.

— Каким образом он может их убедить?

— Говорит, что имеет доказательства, кому на самом деле принадлежат полотна, что они будут вовлечены в долгие и унизительные судебные разбирательства, если продолжат настаивать на своем. Мне точно известно: двое из так называемых жертв были героями Второй мировой. Вы представьте, каким позором для них обернется вся эта история, если всплывет, что они присвоили себе нацистские сокровища.

Интересная теория, но что-то смущает Валентину.

Отпив белого вина, Гарелли продолжает объяснять.

— Я уверен, случилось следующее: кто-тодействительно похитил все эти полотна, и, когда ограбленным сообщили, что их картины изначально принадлежали жертвам, выжившим после холокоста, те, разумеется, сразу забрали заявления из полиции.

— Но зачем кому-то понадобилось этим заниматься? — спрашивает Валентина. Неужели Тео такой филантроп, чтобы, рискуя жизнью, похищать картины и возвращать их милым старушкам наподобие Гертруды Киндер?

— Этого я до сих пор не понимаю, — говорит Гарелли, почесывая голову. — Вот почему я здесь, с вами, дожидаюсь того же человека.

Какое-то время оба настороженно молчат и словно ощупывают друг друга глазами.

— Он не придет, — наконец говорит Валентина.

— Я знаю. — Гарелли кивает на ее портфель. — Но вы не против, если я загляну в ваш портфель?

Валентина смотрит на портфель, в котором остался только альбом с эротическими фотографиями.

— Пожалуйста, если вам так хочется. — Внутренне она улыбается, предвкушая мину, которая появится на лице Гарелли, когда он увидит снимки.

Она, в шелковом вечернем платье своей прабабушки, бредет одна домой узкими улочками Венеции, на душе — смятение. Она озлоблена, разочарована и обижена, но в то же время горда поступком Тео, хотя немного озадачена и даже побаивается. Ее Тео. Ее жутко интеллектуальный и не очень практичный парень (полку на стену и то как следует повесить не может), оказывается, подпольный сыщик, разыскивающий по всему миру похищенные предметы искусства и возвращающий их владельцам, для чего ему самому приходится идти на кражу. Она все еще не понимает, почему он не сотрудничает с полицией, ей не ясен и смысл слов Гертруды Киндер о том, что все забыто. И кого так боялась эта старушка? Вряд ли Гарелли.