Эпоха правления Акбара, Джахангира и Шах Джахана была временем роста городов и деревень; в Северной Индии крестьяне расчищали джунгли и с помощью государства строили ирригационные каналы. Население долины Ганга возросло за сто лет в три раза, и рано или поздно должно было наступить Сжатие. Индия была огромной страной, заключавшей в себе множество непохожих друг на друга областей; в то время, как в одних районах было много земли, другие области уже давно страдали от перенаселения. Очагом Сжатия в Индии был Гуджарат – область на западе страны у берегов Камбейского залива; этот район не был затронут нашествием кочевников, поэтому сюда стекались беглецы из Северной Индии, и уже в XV веке здесь не хватало полей и пастбищ, крестьяне уходили в города и пытались прокормиться ткачеством. Европейские путешественники сравнивали Гуджарат с Фландрией; они удивлялись многочисленности городов, искусству ремесленников и качеству прекрасных хлопчатых и шелковых тканей. В действительности городам Фландрии было далеко до огромных городов Гуджарата: в его столице Ахмадабаде насчитывалось около миллиона жителей и лишь в одном из трехсот предместий этого крупнейшего города Востока имелось 12 тысяч лавок купцов и ремесленников. При столь огромных размерах в Ахмадабаде было немного добротных каменных зданий; город напоминал большую деревню – бесконечное море крытых тростником хижин, окруженных маленькими двориками. Во дворике обычно располагался очаг, который топили сухим коровьим пометом и от которого поднимался не очень приятный запах; здесь же стоял простенький ткацкий станок из бамбуковых планок, и хозяин с помощью жены и детей с восхода до захода солнца трудился за этим станком. Мастерство индийских ткачей вызывало изумление европейцев, с помощью простейших инструментов они ткали тончайшие муслины и батисты; шаль из батиста легко проходило через обручальное кольцо, а муслин был настолько тонок, что не скрывал прелестей танцовщиц. Ткачи передавали свое искусство от отца к сыну и были организованы в ремесленные касты, похожие на европейские цехи – с той разницей, что члены касты считались родственниками и не допускали в свою среду посторонних. У каждой касты были свои обычаи, праздники, свой бог-покровитель – но при этом каста не имела самоуправления и города подчинялись шахским чиновникам, которые следили за порядком и устанавливали цены на рынках.
Прекрасные ахмадабадские ткани, батисты и муслины, везли к побережью Камбейского залива, где располагались знаменитые торговые города – Броч, Сурат, Камбей, Диу. Когда-то сюда, спасаясь от монголов, переселились десятки тысяч купцов с берегов Персидского залива; арабы и персы принесли с собой торговые навыки и крупные капиталы; порты Гуджарата стали новым пристанищем для потомков Синбада-морехода, и тысячи арабских доу выходили отсюда в дальние плавания к берегам Персии и Китая. Гуджаратские купцы везли из Китая фарфор и шелк, из Персии – оружие и лошадей и отправляли во все страны ткани из Ахмадабада. Однако самым выгодным для купцов товаром были не ткани, а пряности; перец выращивали в Индии, корицу – на Цейлоне, гвоздику и мускатный орех везли с Молуккских островов. Весь этот душистый и терпкий груз собирался в портах западной Индии, куда за ним приплывали сотни арабских кораблей; арабы перепродавали свой товар венецианцам, а из Венеции пряности расходились по всей Европе.
Торговцы Гуджарата не знали печали до тех пор, пока в Индийском океане не появились корабли Васко да Гамы. Португальцы нашли морской путь в Индию, и вслед за первыми кораблями пришли военные эскадры с тысячами моряков и солдат. Одну из этих эскадр возглавлял "вице-король Индии" Аффонсу д'Альбукерки, который построил крепость на маленьком островке Гоа и объявил, что все корабли, плавающие по океану, должны платить ему дань. Вооруженные десятками пушек португальские каравеллы без пощады расстреливали и жгли неповоротливые доу и джонки: каравелла была Новым Оружием, подарившим португальцам господство на морях. Индийским купцам пришлось отдать большую часть своих прибылей португальцам, которые за бесценок скупали индийские ткани, везли их в Индонезию и Китай, меняли на пряности, шелк, фарфор и отправляли все это в Европу.
В начале XVII столетия в Индийском океане появились английские и голландские корабли – "флайты". Флайты расправились с португальскими каравеллами точно так же, как те – с арабскими доу; морская торговля Азии оказалась в руках английской и голландской Ост-индских компаний. Европейские корабли приходили в порты Гуджарата, и агенты компаний скупали ткани из Ахмадабада; они платили серебряными монетами – но ткачи нуждались не в серебре, а в пшенице. Гуджарат уже давно страдал от перенаселения, голод приходил год за годом, и ткачи в отчаянии продавали своих детей в рабство – но Сжатие все нарастало. До поры до времени ремесла и торговля давали какое-то облегчение: в Европе торговля сумела обеспечить Голландию хлебом – но Гуджарат был в десять раз больше маленькой Голландии. В 1630 году разразилась катастрофа, начался такой страшный голод, что родители поедали детей, кости мертвецов толкли и подмешивали в муку; караваны с хлебом не могли дойти до Ахмадабада, потому что их грабили по дороге. Погибло около 3 миллионов гуджаратцев, ремесленные города и поселки опустели, многие касты ткачей вымерли и унесли с собой секреты своего мастерства. Европейские моряки, прибывавшие в Сурат, видели перед собой пустой порт и безлюдный город – лишь немногие нищие из последних сил ползли к кораблям, чтобы вымолить кусок хлеба.
Катастрофа в Гуджарате произошла в одно время с бедствиями, охватившими Европу и Переднюю Азию – это было окончание демографического цикла, начавшегося в XV веке. В Иране и Северной Индии господство кочевников сдвинуло этот цикл почти на столетие; Сжатие и голод пришли сюда во второй половине XVII века. Нехватка земли и голод заставили крестьян уходить из деревни, и в долине Ганга выросли ремесленные города, похожие на Ахмадабад; европейские корабли приходили теперь не в Сурат, а в Хугли, Дакку, Масулипатам – порты на восточном побережье Индии. Голодающие крестьяне не могли платить налоги – а между тем, число эмиров и воинов росло, и на содержание армии требовалось все больше средств. Шаханшах Аурангзеб (1658-1707) стал экономить в расходах и запретил своим подданным носить роскошные одежды, пить вино и содержать танцовщиц – впрочем, падишах и сам придерживался этих правил и вел жизнь святого дервиша. По законам ислама все богатства принадлежали богу, поэтому имущество сановников после их смерти забирали в казну, а у торговцев без лишних слов отнимали их деньги. Торговля шелком и солью стала государственной монополией, и государство снова принялось все контролировать и распределять.
Так же, как в Иране, всеобщее оскудение породило религиозные распри. Аурангзеб восстановил налог на индусов, "джизью"; он стал захватывать и грабить индусские храмы – в ответ начались восстания притесняемых "неверных". В 1674 году вождь племени маратхов Шиваджи созвал брахманов, которые принесли из "святых мест" "землю и воду" и по древнему обряду провозгласили его "императором индусов" – "чхатрапати". Маратхи были горцами, привыкшими сражаться за скот и пастбища; они были столь же воинственны, как обитатели Великой Степи, и их не пугала мощь армии падишаха. Объединившись под знаменем "священной войны", маратхи принялись совершать набеги на плато Декан и долину Нармады; тяжелая кавалерия Моголов не могла угнаться за легкой конницей маратхов: каждый горец имел три сменные лошади, а на ночевках маратхи, чтобы не обнаружить себя, не разводили огня и спали прямо на земле. Поначалу маратхи воевали за веру, но потом они стали грабить всех подряд; чтобы обессилить противника, они сжигали поля и отравляли колодцы. Аурангзеб лично возглавил огромную армию и двинулся на восставших – но не смог ничего добиться: неуловимый противник не принимал боя. По словам историка, движение армии падишаха было подобно движению лодки по воде: вода смыкалась, как только она проплывала.