В благололучье былом любил я почестей знаки,
Страстно желал, чтоб молва славила имя мое.
55 Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали,
То к довольно с меня, — я же от них пострадал.
В путь же! На Рим за меня посмотри — тебе он доступен.
Боги! Когда бы я мог сделаться свитком своим!
Не полагай, что, придя чужестранцем в город великий,
60 Будешь в народной толпе ты никому не знаком, —
И без названья тебя тотчас опознают по цвету,
Как бы ты скрыть ни хотел происхожденье свое.
Тайно, однако, входи, опасайся былых моих песен, —
Ныне они уж не те, громкий утрачен успех.
65 Если тебя кто-нибудь, узнав, кто твой сочинитель,
Вовсе не станет читать, сразу отбросив, — скажи:
На заголовок взгляни — я здесь в любви не наставник,
Прежний труд мой уже кару понес поделом.
Может быть, ждешь: своему не дам ли приказа посланцу
70 Вверх подняться, на холм, к выси, где Цезаря дом?[533]
Да не осудят меня те святые места и их боги:
С этой твердыни в меня грянул удар громовой.
Я, хоть и знаю, что там обитают, полны милосердья,
Вышние силы, — страшусь раз покаравших богов…
75 Крыльев шум услыхав издалека, голубь трепещет,
Если хоть раз он в твоих, ястреб, когтях побывал.
Так же боится овца далеко отходить от овчарни,
Если от волчьих зубов только что шкуру спасла.
Сам Фаэтон, будь он жив, избегал бы небес и по дури
80 Трогать не стал бы коней, страстно желанных ему.
Так же и я, испытав однажды стрелу Громовержца,
Лишь громыхнет в облаках, жду, что меня поразит.
Аргоса флот, избежав погибельных вод Кафареи,
Гонит всегда паруса прочь от эвбейских пучин.
85 Так же и мой челнок, потрепанный бурей жестокой,
Ныне боится тех мест, где он едва не погиб.
Милый мой свиток, итак: осмотрителен будь и опаслив, —
Благо и то, что тебя люди попроще прочтут.
К высям заоблачным взмыв на немощных крыльях, оттуда
90 Пал и названье Икар морю Икарову дал.
Все же сказать нелегко, под парусом плыть иль на веслах, —
Дело и время тебе сами совет подадут.
Если в досужий ты час будешь передан и благодушье
В доме приметишь — поймешь: переломил себя гнев.
95 Если тебя кто-нибудь, твою нерешительность видя,
Сам передаст, предпослав несколько слов, — подойди.
В день счастливый, и сам своего господина счастливей,
Цели достигни и тем муки мои облегчи.
Их иль никто не смягчит, иль тот, мне рану нанесший,
100 Сам, как древле Ахилл, и уврачует ее.
Только меня, смотри, не сгуби, добра мне желая, —
Ибо надежда в душе страха слабей у меня, —
Как бы притихший гнев не стал свирепствовать снова,
Поберегись на меня новую кару навлечь.
105 После, когда в сокровенный приют мой будешь ты принят
И обретешь для себя в круглой коробочке дом,
Там ты увидишь своих в порядке расставленных братьев,
Все они также трудом бдений ночных рождены.
Те, остальные, толпой, не таясь, о себе заявляют,
110 И на открытом челе значатся их имена.
Трех ты увидишь, в углу притаившихся темном, поодаль,
Хоть обучают они общеизвестным вещам.
Дальше от них убегай иль, если уста твои смелы,
Имя Эдипа им дать иль Телегона решись.[534]
115 Но, заклинаю, из трех, если дорог тебе их родитель,
Ни одного не люби, он хоть и учит любить.
Есть еще и четырнадцать книг «Превращений», недавно
Вырвали их из костра при всесожженье моем.
Им скажи, я прошу, что судьбы и моей превращенье
120 В повествованиях тех место могло бы найти,
Ибо внезапно она непохожей на прежнюю стала:
Радостной раньше была, ныне рыдаю о ней.
Знай, что много б еще я преподал тебе наставлений,
Только боюсь, что и так слишком тебя задержал.
125 Если с собою возьмешь все то, что в ум мне приходит,
Как бы не стал ты, боюсь, грузом уже не в подъем.
Долог твой путь, поспешай! А мне — на окраине мира
Жить и в далекой земле землю свою вспоминать.
Элегия II
Боги морей и небес! Что осталось мне, кроме молений?
О, пощадите корабль, ставший игралищем волн!
Подпись не ставьте, молю, под великого Цезаря гневом:
Если преследует бог, может вступиться другой.
5 Был против Трои Вулкан, меж тем Аполлон был за Трою.
Другом Венера была тевкрам, Паллада — врагом.
Турна Сатурнова дочь предпочла, ненавидя Энея,
Но ограждаем бывал мощью Венеры Эней.
Сколько грозился Нептун с осторожным покончить Улиссом, —
10 Был у Кронида не раз вырван Минервой Улисс.
Что же мешает и нам, хоть мы и не ровня героям,
Если разгневался бог, помощь другого узнать?
Но — несчастливец — слова понапрасну я праздные трачу,
Сам говорю, — а от волн брызги мне губы кропят,
15 И ужасающий Нот мои речи уносит — моленьям
Не позволяет достичь слуха молимых богов.
Ветры как будто взялись двойною пытать меня мукой —
Вместе в безвестную даль мчат паруса и мольбы.
Боги! Какие кругом загибаются пенные горы!
20 Можно подумать — сейчас звезды заденут они.
Сколько меж пенистых волн разверзается водных ущелий!
Можно подумать: вот-вот черный заденут Аид!
Взоры куда ни направь, повсюду лишь море и небо.
Море громадами волн, небо ненастьем грозит.
25 А между ними шумят в беспрерывном кручении ветры,
Море не знает само, кто же владыка над ним.
Вот взбушевавшийся Эвр с багряного мчится востока.
А уж навстречу ему западом выслан Зефир:
Вот и холодный Борей от Медведиц несется в безумье,
30 Вот поспешает и Нот с братьями в битву вступить.
Кормчий растерян; куда корабль ему править, не знает,
Даже искусство зашло, разум теряя, в тупик.
Стало быть, это конец, на спасенье надежда напрасна;
Я говорю — а волна мне окатила лицо.
35 Скоро вода захлестнет эту душу живую, и воды
Тщетно взывающий рот влагой смертельной зальют.
Но лишь о том, что я сослан, жена моя верная плачет,
О злоключенье одном знает и стонет она,
Только не знает, как нас в безбрежной бросает пучине,
40 Как устремляется шквал, как уже видится смерть.
Слава богам, что отплыть я с собой не позволил супруге,
Истинно, вместо одной две бы я смерти познал.
Если погибну теперь, но ее не коснется опасность,
То половина меня, знаю, останется жить.
45 Боги! Мгновенно кругом рассверкались молнии в тучах,
Что за ужасный удар над головой прогремел!
Ветры бока кораблю потрясают с таким грохотаньем,
Словно, ядро за ядром, город баллиста разит.