В творческой жизни Тихонова есть годы (их немало!) творческого бездействия, мучительного ожидания роли, несбывшихся надежд, горьких разочарований. Трудные годы.
Убежден, что вынужденное бездействие таких прекрасных артистов, как Тихонов, Крючков, Стриженов, Баталов, Смирнова, Мордюкова – это преступление перед искусством. Мы обкрадываем самих себя, лишаемся радости творческого общения с талантом. Кто и что способно воплотить нереализованные кино и телевидением гении Фаины Раневской, Рины Зеленой, Бориса Андреева, Петра Алейникова, Владимира Высоцкого?! Мы их потеряли, а теперь горестно вздыхаем, клянем себя за трусость, леность и пассивность, гражданскую пассивность.
Горький опыт не может не учить нас быть бдительными. Мы должны быть особенно бережны к тем, кто в расцвете сил, таланта, кто может и хочет работать, кто способен обогатить искусство, то есть духовность народа. И среди этих людей с гордостью назову Тихонова, доброго товарища, соратника по нескольким фильмам.
Над «Семнадцатью мгновениями весны» мы проработали почти три года. Потом была длительная работа над сериями «ТАСС уполномочен заявить…». У нас было достаточно времени, чтобы узнать друг друга, проникнуться добрыми, дружескими чувствами и уважением.
Все фильмы с его участием я смотрел. Я знаю достаточно много о Тихонове-актере, чтобы иметь представление о диапазоне его творчества, художественном методе, пристрастиях и антипатиях. Но актер, талантливый актер – это живая, развивающаяся, непрерывно обогащающаяся субстанция. И мне трудно представить себе тот идеал актера, которого он, предположим, стремился достичь. Идеал, который виделся бы Тихонову наилучшим выражением творческих возможностей, или, как говорят авиаторы, «потолком полета».
На вопрос – каков, в его представлении, идеальный актер, Тихонов не смог дать четкой формулировки. Зато смог отметить те качества, те черты актерской манеры, которые ему импонируют и которые он старался развить в себе. Во-первых, он сказал о сдержанности игрового рисунка:
– Она (манера. – Н.Т .) должна быть ощутима в работе, она должна быть ощутима в ролях любого плана; вопрос, конечно, упирается в чувство меры, вкуса. Я имею в виду ту сдержанность, которая как бы скрывает темперамент, экспрессию, но именно тем, что скрывает, – обнаруживает их. Один из наиболее ярких представителей этой манеры игры – Жан Габен. В его игре присутствует некая постоянная величина, не выходящая, так сказать, на игровую поверхность. Его активность не видишь, не осязаешь, а чувствуешь. Он играет не взрыв, а долю секунды до взрыва.
Так образы, создаваемые им, получают некое дополнительное освещение, эффективность которого состоит в том, что сам источник света не виден.
По-разному создаются на экране истории людей. Главное, по-моему, это сыграть, отразить точное социальное явление. Это будет в равной степени и проявление таланта, и утверждение своей гражданской позиции. Талант, сплавленный с ремеслом, профессией и опирающийся на прочный фундамент гражданственности, партийного понимания своего искусства (в то время принято было об этом говорить. – Н.Т .), подкрепленный убежденностью актера в правоте избранной им позиции, – все это, вместе взятое, и позволяет создавать на экране образы высокой нравственной чистоты. Ведь прежде всего готовишь себя внутренне к исполнению положительных ролей. Превыше всего я ценю в человеке внутреннюю честность, такое состояние, при котором он постоянно находится перед судом собственной совести.
Интересен разговор, который в этой статье приводит Семенов. Он посвящен работе актера, и в частности, образу Штирлица, который писатель Семенов придумал, а актер Тихонов воплотил на экране:
Семенов : В одном из моих романов его Исаев-Штирлиц в разговоре с другим разведчиком произносит такие слова: «…мы – актеры…» Мне кажется, что актер – явление высшего порядка. Он является последним фильтром, так сказать, последним контрольно-пропускным пунктом объединенных стремлений режиссера и сценариста.
Тихонов : Пожалуй, это верно лишь отчасти. На мой взгляд, тут необходима оговорка, что такая постановка вопроса справедлива лишь тогда, когда она имеет в виду актера, которому доверена центральная роль. Вот тогда у него и возникает дополнительная ответственность – он отвечает уже не только за свою роль, а за весь фильм в целом. Каждый, естественно, отдает работе все, что может. Актер, исполняющий заглавную роль, вправе сказать, что он играет не роль, а фильм. Он отвечает за все, что составляет картину. И это не голословное заявление, стоит лишь вспомнить Николая Черкасова (фильм «Иван Грозный»), Николая Симонова («Петр Первый»), Веру Марецкую («Член правительства» и «Сельскую учительницу»), Михаила Ульянова («Председатель»), Серго Закариадзе («Отец солдата»), Рода Стайгера «Ватерлоо»)… невозможно перечислить все те фильмы, которые могут служить неоспоримым аргументом. Может быть, именно поэтому, сыграв в кино немало ролей, я, в сущности, сыграл их ничтожно мало.
Мы уже вспоминали про фильм «Семнадцать мгновений весны», я позволю себе сказать об этой работе чуть подробнее…
Семенов : «Писатель, внимай актеру, – говорю я себе, – актер – это экзаменатор литературы, актер – это его величество искусство».
Тихонов: Должен сказать откровенно: поначалу, еще до съемочного процесса, меня мучили сомнения – дескать, вот еще один разведчик, которого мне надо было сыграть. И, может быть, мне так и не удалось бы настроить себя на «волну» Исаева, если ограничиться чтением только лишь «Семнадцати мгновений…», но, к своему счастью, я прочитал и «Пароль не нужен», и «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Не случайно я сказал «к счастью», именно через них я увидел и услышал своего героя, и тогда Штирлиц легко стал его естественным продолжением. Я понял, какой силы характер у этого человека, отнюдь не супермена, а просто сильного духом человека, имеющего свои слабости, но умеющего подавлять их, умеющего собирать в железный кулак всю свою волю и силы в самые критические минуты.
Почти на три года я отключился от всего, ушел от других ролей, так как получил благодатный материал для работы. Естественно, я говорю сейчас не о результатах, не о том, что получилось в итоге этой работы, – здесь начинается «чужая земля», не моя актерская сфера, – я говорю лишь о тех ощущениях, о том профессиональном чувстве, которые я испытывал как актер в процессе этой работы. Нимало не преувеличивая, скажу, что до сих пор нахожусь в зоне обаяния этой личности, этого характера. И буду по-человечески счастлив, если сумел вынести на экран такого Исаева, каким я его увидел в себе.
Меньше всего я задавался целью: сыграть еще одного разведчика, хотя такого рода деятельность – основная функция Исаева-Штирлица в «Семнадцати мгновениях…». Как ни странно, но в роли я искал такие места, где Исаев не разведчик, где он как бы приоткрывается на миг, чтобы в следующую секунду снова оказаться на самом переднем крае войны. Мне хотелось понять и увидеть человека, поставленного психологически в невероятно сложные условия и вышедшие из них победителем. Я стремился развить и обозначить в Штирлице те начала, которые были заложены во Владимирове и Исаеве.
Семенов: Считаю, и не без основания, что Исаеву-Штирлицу, которому я отдал многие годы работы, повезло, что он встретил актера Тихонова. Другим я теперь его просто не могу представить. Почему ты как актер нацелен на исполнение ролей такого склада?
Тихонов: Я считаю, что кино проникает в душу и разум человека, как говорится, впрямую, без каких бы то ни было прокладок. Это обстоятельство обостряет, усиливает ответственность всех, кто занят в кинематографе. И в первую очередь – актера. Ведь именно он представляет на экране героя или негодяя. А в отрицательных ролях, кстати, как правило, ярких красок больше. Не упрощая сути дела, скажу, что представлять их поэтому несколько легче. Но и опаснее.
Добро творится в тишине. Зло же по большой части активно и очевидно. Особенно когда на его стороне сила. Тогда оно откровенно жестоко и беспощадно. Здесь возникает много чисто игрового материала. И в случае яркого актерского исполнения могут сместиться смысловые акценты, этические планы поменяют «плюс» на «минус», и наоборот. Опасность, по-моему, таится именно здесь. По моему глубокому убеждению, искусство во всех его проявлениях должно помогать человеку жить, а не умирать заживо. И вот если суммировать все сказанное, а оно самым прямым образом относится к понятию «положительная роль», «положительный образ», «положительный герой», то мне хотелось бы сниматься в добрых картинах.