— Да вы что, Кирилл Петрович, — с недоумением спросил Миронов, — никак, меня агитируете? Слушая вас, можно подумать, что я сплю и во сне вижу, как бы затянуть этот, говоря вашими словами, «роман». Ошибаетесь! По мне, чем скорее мое знакомство с Войцеховской кончится, тем лучше. Шутки шутками, а от всей этой игры я устал как собака. Легче десять раз допросить Черняева, чем профлиртовать один вечер с Анной Казимировной. Вы что? Чего смеетесь?
Глава 20
На протяжении всех последующих дней «роман» с Войцеховской отнимал у Андрея массу времени: то Андрей сидел на ее уроках, то провожал из школы домой, часами гуляя с ней по улицам Крайска, то коротал вечера в уютной, со вкусом обставленной комнате Анны Казимировны, куда, в конце концов, был допущен.
Шел день за днем. Срок, назначенный полковником Скворецким для пребывания «инспектора» в «командировке», близился к концу. Миронов и сам сознавал, что вот-вот и ему пора будет «уезжать» из Крайска, распрощаться с ролью «инспектора». Сознавал, а… «уезжать», кончать игру с Войцеховской не хотелось! Не потому, конечно, что он втянулся в эту игру, не прочь был продлить «роман» подольше. Отнюдь нет. В глубине души Андрей проклинал и Войцеховскую, и ее явную благосклонность к нему, которая день ото дня становилась все очевиднее, все откровеннее. Что толку от этой благосклонности, когда он ровно ни в чем не преуспел для достижения той цели, ради которой встретился с Войцеховской, не нашел никаких путей подхода? В самом деле, как мог он выйти из игры, когда, потратив столько времени и нервов, столько сил, почти ничего не узнал о Войцеховской. Вернее, кое-что узнал, но все это было не то. Да, он получил некоторое представление о ее характере, вкусах, привычках, интересах. Он понял, что она очень горда, безусловно развращена, а если кого по-настоящему и любит, так скорее всего самое себя. Он, пожалуй, с уверенностью мог сказать, что к своей профессии педагога она совершенно равнодушна, а учительский коллектив, равно как и учеников, ни во что не ставит.
Это было кое-что — и ничего. Кое-что, ибо давало основания для общей характеристики Войцеховской: по меньшей мере, обывательница и, судя по всему, человек озлобленный. Но ведь озлобление могло являться следствием того оскорбления, той обиды, которую нанес ей так называемый муж — полковник Васюков.
Да и не в этом дело: ну, допустим, озлоблена. Даже и не из-за Васюкова. А что из того? От озлобленности, презрения к коллективу, злой иронии по поводу различных неполадок в нашем быту до связи со шпионами очень и очень далеко.
Факты, нужны были факты. Конкретные, весомые факты. Однако и тени какого-нибудь фактика, который приблизил бы его хоть на шаг к разгадке странной и таинственной истории с объявлением, с водосточной трубой, с саквояжем в аэропорту, Миронов не добыл. А Черняев? Знала ли его Войцеховская? Была ли между ними связь? И тут ровно ничего выяснить не удалось. Ни словом, ни намеком этой стороны своей жизни Войцеховская не касалась. Андрей же не мог прямо спрашивать — ничего, кроме провала, это бы не дало.
Одним словом, если в жизни Войцеховской и была какая-нибудь тайна, то Миронову нисколько не удалось хоть чуточку поднять над ней завесу.
Правда, беря на себя принятую им роль, идя на «роман» с Войцеховской, Андрей и не рассчитывал так вот, сразу, собственными силами выявить какие-то значительные факты, разобраться до конца во всем. Нет, личное знакомство с Войцеховской преследовало иную цель: найти пути подхода к ней. А чем он мог тут похвастать? В самом деле, что он узнал, что нашел? Вот, завтра-послезавтра «командировка» кончится, Миронов «уедет», и Войцеховская опять останется одна, вне поля зрения. «Что же делать? — думал Андрей. — Как быть?» Думал и ничего не находил. Не мог дать совета и Скворецкий.
Сидя как-то вдвоем с полковником и анализируя шаг за шагом события последних дней, Миронов вдруг поймал себя на такой мысли: а ведь в поведении Анны Казимировны есть одна странность, пусть малюсенькая, но странность. Охотно проводя с «инспектором» чуть не целые дни, приглашая его к себе на квартиру, откровенно пытаясь его соблазнить, она неизменно отклоняла все его предложения провести хоть один вечер в ресторане, В чем была тут загвоздка?
Миронов поделился своими наблюдениями с полковником. Скворецкий задумался.
— А знаешь, — решил Кирилл Петрович, — попытайся все-таки добиться своего, залучить Войцеховскую в ресторан. Веди себя понастойчивее. Так, мол, и так, скоро уезжаю, проведем весело хоть один вечерок, ну и всякое там такое. Одним словом, не отступай, пока своего не добьешься. Вдруг в ресторане и выскочит какая-нибудь зацепка? Неспроста милейшая Анна Казимировна так упорно отказывается. Может, за этим что и кроется, кто знает?
— Попытаюсь, — нехотя сказал Андрей, не очень-то веривший в возможность возникновения «зацепки» в ресторане. Впрочем, он и сам был не прочь выяснить, почему Войцеховская так боится ресторана.
Миронов спросил, нет ли каких новостей от Луганова. Василий Николаевич вылетел в Алма-Ату несколько дней назад и по прибытии на место подтвердил, что Георгий Николаевич Корнильев действительно живет с семьей в Алма-Ате, работает в геологическом отделении Казахской Академии наук. Данные КГБ Казахстана были правильными. Считается Корнильев одним из ведущих геологов. Вот и все, что было известно Миронову о результатах поездки Луганова.
Как прошла встреча с Корнильевым, смог ли тот сообщить что-либо новое, заслуживающее внимания, Андрей пока еще не знал.
— Какие новости? — спросил Скворецкий. — Новости есть, только интересного мало. Там, в Алма-Ате, пока ничего не получилось. Звонил мне Василий Николаевич. Зря, выходит, посылали мы его в Алма-Ату, поторопились. Правда, нас подвели местные товарищи.
— То есть как — зря? — не понял Андрей. — Почему? Ведь он же нашел Корнильева? Кто кого подвел? Что за загадки вы мне загадываете?
— Да какие там загадки, — махнул рукой Скворецкий. — Брата Корнильевой Василий Николаевич считай что нашел, да что толку? Его не оказалось на месте, в Алма-Ате. Уехал. Понимаешь, уехал, и концов не найдешь.
— Как — уехал? — окончательно изумился Миронов. — И этот скрылся? Что за чертовщина!
— «Скрылся»! — рассмеялся Кирилл Петрович. — Вот именно — скрылся. Он же геолог — соображаешь? — геолог. Ну вот и скрылся… во главе геологической экспедиции Казахской Академии наук. С самого мая. Бродит где-то в горах, у черта на куличках. Местные товарищи ошиблись, полагая, что он вернулся, ан нет. И нас в заблуждение ввели. А связь с экспедицией только по радио, и то открытая, и не регулярная. Добраться же до экспедиции не доберешься: и опыт нужен, и сноровка. Не простое это дело, ох не простое!..
— Как же быть? — не скрывая разочарования, спросил Андрей. — Что решили?
— А что тут решать? Еще две-три недели, и экспедиция сворачивает работу, возвращается в Алма-Ату. Зима ведь на носу, деваться им некуда. Не в горах же зимовать?! До той поры придется подождать. Луганов, конечно, вернется. А там, как этот самый братец объявится, снова отправится в Алма-Ату. Ничего не попишешь!
Миронов сокрушенно вздохнул. Хотя он и не возлагал особых надежд на беседу с братом Корнильевой, но было досадно, что и здесь задержка, и здесь не ладится. А тут еще Черняев… Да, с Черняевым получилось совсем скверно, куда как скверно! И кто только мог ожидать такого?
За эти дни Скворецкий и Миронов вызывали Черняева только один раз, и опять без толку: Черняев молчал. Снова пришлось отправить его в камеру, ничего не добившись.
Встревожившись не на шутку, Скворецкий сам беседовал с начальником тюрьмы, с врачом, который по его распоряжению осмотрел Черняева. Ничего из ряда вон выходящего те не обнаружили: Черняев вел себя в камере нормально, спокойно. Разве что молчал — так это бывает, да и с кем ему там, в одиночке, разговаривать?
Сегодня Скворецкий с Мироновым решили возобновить допрос. Как только Черняев явился и уселся на свое место, полковник резко, в самой решительной форме потребовал, чтобы он прекратил нелепую игру в молчанку.