Павел Саксонов-Лепше-фон-Штайн

Можайский — 5: Кирилов и другие

Сериал на бумаге

 

Кирилов и другие _1.jpg

Всё, чего я прошу, — не выносить мусор из моей избы!..

Кириловъ [1]

Из докладной записки ген.-л. Клейгельса Н.В.:

«С мнением Митрофана Андреевича нельзя не согласиться: обнародование настолько тревожащих данных о нечистоплотности пожарных чинов может грозить утерей доверия к пожарной службе в целом, в особенности учитывая то обстоятельство, что совсем еще недавнее и потому свежее в памяти горожан происшествие в доме Струбинского [2] и без этого нанесло серьезный урон ее репутации. Мы только-только начали восстанавливаться: новый скандал Градоначальству решительно не нужен».

«Ни в коей мере мои предложения не относятся к цензуре, пусть таковыми и кажутся на сторонний взгляд. Заявления иных из репортеров, будто бы я поступаю злонамеренно и преследую — с целью ее подавления — свободу подачи сведений о происшествиях, действительности не соответствуют. Я руководствуюсь исключительно соображениями целесообразности и общего блага, а также памятуя о том, что репортерам свойственны преувеличения и самые досадные искажения: те три или четыре негодяя, пойманные нами за руку на грязных делишках, неизбежно в газетных публикациях превратятся в десятки, а то и в полный состав столичной пожарной команды».

«Необходимо знать: мы проводим большую работу по реформированию и созданию наисовременнейшей пожарной команды — такой, какая была бы примером для всей Европы и лучших заокеанских государств. Вот о чем следует давать публикации: именно с этими нашими усилиями должны знакомиться жители столицы, должны обсуждать их, должны гордиться ими и, безусловно, всецело поддерживать. Пусть — прежде всего другого — редакторы периодических изданий печатают статьи и новости об этом, и только потом уже можно будет подумать о критике: но критике здоровой, а не огульной, как ее можно ждать прямо сейчас».

«Полагаю полезным довести до сведения:

работы по сокращению количества временных резервов с заменой их на резервы постоянные продолжается;

ежедневные учения по каждым из двух смежных частей введены в постоянную практику;

изменена система перевода чинов с низших окладов на высшие: по специальной программе экзаменов;

составлено ходатайство об устроении пожарного водопровода: с сильным напором и кранами, расположенными не далее как в 50 — 100 саженях один от другого, что позволило бы сократить количество бочек в командах и, как следствие, время прибытия на происшествия;

планомерно увеличивается количество паровых труб: к 1904 году мы планируем довести их число до одиннадцати;

при Московской, Нарвской, Спасской, Васильевской и Шлиссельбургской частях обустроены санитарные станции со всем необходимым для подачи неотложной медицинской помощи пострадавшим в пожарах;

чины команды — одними из первых в столице — снабжены ручными электрическими фонарями;

на зимнее время введены в эксплоатацию паровые обогреватели для отогревания замерзших рукавов;

все пожарные части оборудованы телефонами;

изменена система подачи тревоги: с колокольной вручную на электрическую;

на вооружение команд поставлены водораспылительные насосы «Победа» конструкции А.А. Сергеева;

в тесном сотрудничестве с г-ном Фрезе ведется работа по созданию пожарного автомобиля: наиболее вероятный срок начала производства — конец 1903 — начало 1904 года[3];

не оставлены без внимания речные нужды [4] …»

«По моему глубокому личному убеждению, Митрофан Андреевич — в высшей степени тот человек, которому самою судьбой предначертано стать если и не основателем собственно столичной пожарной службы, то ее великим реформатором и основоположником тех стандартов и правил, которые останутся в службе непререкаемым авторитетом и сто, и двести лет спустя. Я не знаю другого человека, который лучше подходил бы на эту роль и более, чем Митрофан Андреевич, заслуживал уважения, восхищения и любви!»

«Если и нужно о чем-то писать, то вот о чем. И если и нужно что-то выставлять напоказ, то это. Усердие, добросовестность, одержимость стремлением к лучшему — вот то, что отличает современную пожарную команду Петербурга. А вовсе не что-то иное».

Клейгельсъ[5]

Николай Васильевич эмоционален, но прав по существу. Ужас произошедшего не должен помешать становлению команды и не должен быть предан широкой огласке. Прошу Вас[6] лично за этим проследить.

Ни(неразборчиво)[7]

Сказанное Михаилом Фроловичем потрясло всех нас, но к обсуждению не привело: обсуждать было нечего. Никто из нас не знал, что могли бы значить загадочные намеки в предсмертной записке Ильи Борисовича, не говоря уже о том, как получилось, что адресована она была генералу Самойлову! Впрочем, одно-два соображения все же были высказаны, особенно Гессом: Вадим Арнольдович основывался на собственном опыте беседы с Молжаниновым. Но если Вы, любезный читатель, не возражаете, эти догадки, как и саму беседу, я помещу существенно ниже: вслед за рассказом Митрофана Андреевича. Возможно, это несколько расстроит последовательность изложения, но зато окажется ближе к тому, что на самом деле происходило в моей гостиной.

А происходило следующее.

Михаил Фролович, вполне насладившись произведенным эффектом, был, тем не менее, вынужден сделать очевидно унизительное признание:

— Вы, господа, понимаете: обнаружив такую предсмертную записку, я должен был ехать на Фонтанку[8], причем незамедлительно. Позвонив судебному следователю и оставив Висковатова в обществе прибежавшего на свист городового, я сел в уже приведенную надзирателем коляску, и мы покатили. Путь не сказать что был очень близким: времени поразмышлять у меня хватило. Но размышления эти как-то не слишком продвинули меня вперед. Поэтому к прибытию в Министерство я больше запасся вопросами, нежели имел ответов на них.

В Министерстве, однако, меня не приняли, направив в Канцелярию на Пантелеймоновской[9]. Пришлось ехать туда. Но и там я только потерял время: после нескольких минут показной суеты мне рекомендовали отправиться в Департамент полиции[10], где, по словам канцеляристов, и находились нужные мне люди. Хорошо еще, лишь через двор и пришлось перейти! И что же вы думаете?

— Опять развернули?

— Именно, Митрофан Андреевич! Именно!

— Куда же на этот раз?

— На Фурштатскую[11], в Главное Управление отдельного корпуса жандармов!

— Это еще вполне логично.

— Может быть. Но я уже устал от беготни. Как-никак, а у меня и ночь была бессонной… — Чулицкий покосился на Можайского, — и с самого утра я только и делал, что носился туда-сюда, туда-сюда…

— Сочувствую! — Кирилов погладил усы.

Мне показалось, что этим движением Митрофан Андреевич прикрыл невольную улыбку. Так, вероятно, показалось и Чулицкому, потому что он, перестав коситься на Можайского, с подозрением воззрился прямо на брант-майора.

Однако выражение лица Митрофана Андреевича было уже совершенно серьезно:

вернуться

1

Адресат неизвестен.

вернуться

2

2 См. примечания в основной части книги.

вернуться

3

3 Первый пожарный автомобиль (был поставлен на вооружение в Александро-Невскую часть) вышел из мастерской Фрезе 6 июля 1904 года.

вернуться

4

4 Вероятно, имеется в виду пожарный флот: пароход, катер, специальные шлюпки, а также оборудование собственного специального эллинга, позволившее сократить время обслуживания пожарных судов и повысить качество ремонтных работ.

вернуться

5

5 Николай Васильевич добился своего. Спустя всего несколько лет (впрочем, сам Николай Васильевич тогда уже вышел в отставку), в одной из петербургских газет появился восторженный и при этом совершенно искренний отзыв о пожарной службе:

видная сторона деятельности Митрофана Андреевича заключается в том, что он привлек к пожарной службе способных лиц, которые и в настоящее время приносят огромную пользу в этом деле. Назовем Н. П. Требезова, Г. Н. Ревского, А. А. Язвицкого и других, которые с таким рвением принялись за свои новые обязанности и так все у них пошло успешно, что даже старые служаки подтянулись.

Кому ранее приходилось случайно проходить мимо пожарной части, тот, наверно, помнит, как происходила закладка пожарного обоза: шум, крики, подчас ругань прислуги, и даже лошади вторили служителям и как-то особенно громко ржали. А теперь? Теперь вся команда при закладе точно в рот воды набрала. Все хранят должное молчание, каждый делает то, что ему приказано брандмейстером.

Но вот проходит две минуты, и пожарный обоз готов к выезду. Брандмейстер быстро идет к линейке, садится, командует: «Шагом марш, садись, рысью!» И в полном порядке «серые герои» следуют к месту пожара.

Прибыли на пожар — опять молчание; каждый служитель делает свое дело, и только слышно громкий голос брандмейстера, который отдает приказания.

Вот ставят механическую лестницу, тоже почти без слов, лишь слышны указания и команды старшего при ней.

Пожар потушен!

Служители устали; их не заставляют, как было раньше, идти домой пешком. Нет, это уже отошло в область предания, так как теперь приказано, что служителям нужно поскорее добраться домой, чтобы после трудной работы привести обоз в порядок и, отдохнув, со свежими силами быть снова готовыми к борьбе с огненной стихией.

Не можем еще умолчать об одной реформе, введенной М. А. Кириловым. Нет более диких криков верхового (которого принято у нас называть скачком), это заменено рожком; на пожарной линейке стоит трубач, который во все время следования пожарных к месту пожара играет кавалерийские сигналы, чем предупреждает прохожих, кучеров и извозчиков. Этот трубный звук далеко слышен, и обыватели поспешно дают дорогу для проезда пожарных!

вернуться

6

6 Адресат обращения неизвестен.

вернуться

7

7 Николай (император)?

вернуться

8

8 На Фонтанке, 57 находилось министерство внутренних дел.

вернуться

9

9 Ныне улица Пестеля. По адресу Пантелеймоновская, 9 находились одновременно Канцелярия министра внутренних дел и Штаб отдельного корпуса жандармов.

вернуться

10

10 Фонтанка, 16.

вернуться

11

11 Фурштатская, 40.