По большому счету он уже воспринимал Изабеллу как свою, отдельно от храмовников, но иногда ненависть к убийцам отца просыпалась в нем невовремя. Ненависть - пока бесплодная из-за невозможности выместить ее на жрецах - прорывалась злой раздраженностью поведением бывшей жрицы.

  Баронет нарочито медленно отошел к дверям, дал знак ожидать находящимся снаружи, а затем закрыл комнату изнутри, использовав вместо засова рукоять топора, и повернулся к Изабелле. Клевоц правильно угадал, что девушка винит в произошедшем жрецов, но не понял, насколько большим ударом это для нее послужило. По его мнению, Изабелла просто, распереживавшись, поскольку всё указывает на ее собратьев, не сумела удержать в узде свой норов; разволновавшись, показывает свой настоящий облик. А значит, девочку следует повоспитывать.

  Воины подчиняются вождям, знати, женщины подчиняются воинам, дети - женщинам, а затем, вырастая, сами начинают кем-либо руководить. В естественной иерархии каждый сможет реализовать свою волю к власти. Нарушение данного порядка неугодно Вышнему.

  Клевоц мог, конечно, настоять на своем, не теряя времени. Поволочь девушку куда надобно или вообще понести на руках. Но всё это означало унизить себя в глазах остальных. Потерял город, а теперь даже женщина дерзает ослушаться его.

  Можно попытаться воспользоваться словами, но для женщины в истерике, пускай и истерике молчаливой, слов, особенно если время не ждет, мало.

  Можно попробовать обнять, но награждать объятиями за, как он полагал, извращенный каприз Клевоцу даже в голову не пришло. Девушке сейчас следует каяться за своих собратьев, а не пререкаться с северянином.

  Кто-то из неискушенных молодых на его месте возможно отвесил бы Изабелле оплеуху - по примеру обычного способа быстро привести в чувство растерявшегося в первом бою новичка. Однако кто может поручиться в том, что вздорная дворянка воспримет происходящее правильно. Как помощь. Может быть в знак протеста вообще откажется двигаться.

  Но тот, кто почтительно внимает старшим, всегда найдет лучший способ. И северянин вспомнил слова деда.

  Ныне слепой владетель, рэл' Рааж Холмин (приобретший взрослое имя от слов 'раж', 'исступление', 'неистовство'), за свою жизнь многих переправивший за грань, иногда бывал неожиданно мягок. Да, однажды он слегка повоспитывал восемнадцатилетнего сына оглоблей (и ничего, только на пользу пошло!), но с женщинами так не обращался. И Клевоц поступил по-дедовски.

  Он решил, что немного времени волен уделить воспитанию: для обороны города уже сделано всё возможное, северяне невиновны в падении Фойерфлаха; погоня за колдовавшими выслана. Ну и, честно говоря, у Клевоца перед лицом неожиданного поражения опустились руки, к тому же неизвестно, когда лучше прорываться из города - на четверть часа раньше или позже. А тут еще эта избалованная девчонка воду мутит!

  Не обращая внимания на сопротивление, северянин привлек к себе Изабель, а затем (о святотатство!) уселся на алтарь и уложил девушку на колени поперек, с одной стороны голова и руки, а с другой - ноги. Плащ сбился жрице на голову, спутал предплечья. Девочка вырывалась, но в меру, еще не поняла, что ее ждет. К тому же, лежа животом на чужих коленях, не сильно посопротивляешься, удерживать женщину в таком положении можно с минимальным усилием.

  Клевоц рывком задрал как можно выше подол длинного платья. А затем, пока Изабелла не опомнилась, спустил ей до колен штаники из беленого льна, обнажая нежную кожу. Жрица яростно забилась, засучила ногами, она подумала совсем не о том, что Клевоц собирался сделать на самом деле.

  И тут северянин шлепнул ее в первый раз. Шлепок вышел резкий, звонкий, всё так, как рассказывал дед. Не бить, но отшлепать неразумную девочку.

  Правда, дед говорил не только это. Наказывать шлепками следует только свою женщину, ту, которой успел доставить удовольствие сплетением ног, с которой в постели предался всем известным утехам.

  Но Клевоц решил, что его случай особый.

  - Не смей меня бить! - взвизгнула жрица, и Холмин искренне удивился. При нем еще никто и никогда не называл шлепки по ягодицам битьем.

  Клевоц с размаху еще раз приложился ладонью к молочно-белой коже, заставляя ее покраснеть. Обнаженная женская плоть манила, дразнила своей близостью.

  Изабелла попыталась закрыться согнутыми ногами, но тут северянин оставил ее туловище покоиться на одном колене, и изогнулся чтобы выдернуть из-под нее другую свою ногу и отжать ею голени девушки.

  Третий шлепок заставил никогда не подвергавшуюся телесным наказаниям девочку расплакаться. Возможно, не проиграй сегодня северяне битву, Клевоц не вкладывал бы в наказание столько сил.

  А после четвертого шлепка Изабель запросила пощады. Да, рука у Холмина была тяжелая. Особенно, как для хрупкой наследницы многих поколений 'высших жрецов.

  Клевоц едва удержался от того, чтобы проклясть Дана с его горьким растением, но взял себя в руки и поправил на жрица белье, одернул платье. Он уже собирался уходить (с тем чтобы жрица бежала следом), но тут вдруг девочка вцепилась в наследника Холма мертвой хваткой.

  Поначалу ничего нельзя было разобрать сквозь рыдания, но затем меж судорожных всхлипываний всё же стало возможно различить отдельные слова. Девочка требовала, дабы ее теперь, во-первых, обняли и утешили. А во-вторых, для покрытия урона ее чести, -

  - После того, что сделал, тебе придется на мне жениться, - наличие супруги-северянки Изабеллу в тот момент вообще не волновало. Для заплаканной девочки также оказалось естественным не подумать о последствиях добровольной свадьбы (если бы 'небеса разверзлись' и таковая вообще случилась) 'высшей жрицы Похитителя и одного из дворян Вышнего.

  - Полагаю, - задумчиво произнес Холмин, гладя Изабель по голове, - убил сегодня даже больше, чем десятерых. - От столь внезапного перехода к совершенно не интересующей ее в этот момент теме Изабелла оторопела и начала приходить в себя. - Покинем негостеприимный город, и ты сможешь научить меня читать.

Глава 7, в которой служители божества строят планы, богохульники злоумышляют, а степняки и лесовики идут на поводу у неприятеля.

  Колдовство колдовством, но и обычный человек без способностей к волшебству тоже чего-то стоил в этом мире. Иначе императора и дворян меча уже давным давно оттеснили бы от управления государством 'высшие жрецы. Северяне недооценили южан. К тому же какие там из здешних южане! Отсель до настоящих южан недели пути.

  Защитники стен стояли плечом к плечу, плотной массой, что, как известно, делает смелее даже изнеженную любимицу манерных аристократок, маленькую длинношерстную белую собачку - мальтийскую болонку. Вдобавок большинству оказалось некуда бежать - спуски вниз, в город перекрывали именитые горожане, защищенные амулетами. А самое главное - гарнизон успел попробовать вражеской крови, пролив минимум своей - то ли ханы поторопились со штурмом, то ли изменники задержались с наговором. Всё это вместе взятое уже само по себе помогло местным исполниться воинственности.

  Барабаны ударили, и фойерфлахцы, прерываясь на обмен ударами, затянули тайное могущественное заклинание. Ну, это они были уверены, что заклинание.

  Кто-то, преисполненный по жизни излишнего скепсиса, всё же поверил в заклинание не до конца и в панике попытался прорваться в город. Кто-то, безразличный к осуждению окружающих, трусливый даже на миру, то есть в окружении однополчан, в обессиливающем испуге бросил оружие. Там где первых и вторых оказывалось побольше, коневоды закреплялись на стене.

  Но вот для большинства местных... Для большинства фойерфлахцев вера в Вышнего (исповеданная, в глазах северян, слугами Зла) в тот день не сдвигала гор, но сделала едва ли не большее - рассеяла страх. И они устояли. Ведь продержаться следовало совсем недолго - длительность вражьего заклинания предусматривалась лишь достаточной, дабы степняки успели в большом числе попасть на стены. Кто из местных после этого, скажите на милость, вдруг прервал бы бегство да еще и сумел отбросить врага обратно?