В том, что именно в глухую пору, почитавшуюся некоторыми позднейшими историками «самым бедственным временем в истории русского государства», был основан «рассадник просвещения», как тогда выражались, открытый с первых дней для всех сословий, включая и податные (кроме крепостных, не получивших вольную), наделенный вольностями и начавший борьбу за самостоятельность и достоинство русской науки и русской мысли, во всем этом следует, думается, видеть проявление сил здоровой нации, самосознания, покоящегося на длительных преемственных связях с прошлым, достаточно прочных, чтобы выстоять лихолетье.

Возникновению Московского университета Россия обязана: Михаилу Васильевичу Ломоносову, Ивану Ивановичу Шувалову и Елизавете Петровне – последней русской царице на русском троне.

В наше время, если зайдет разговор о Московском университете, беседующие непременно представят себе поднявшиеся над городом шпили и башни своеобразного пятиглавия нового здания, оседлавшего Воробьевы (Ленинские) горы. И только потом вспомнят Старый университет, вытянувший величественные свои фасады против кремлевской стены на прежней Моховой улице. Однако здания, что мы видим теперь, воздвигнуты много спустя после даты основания Московского университета. Ею считается 12 января 1755 года, день, когда дочь Петра Великого подписала указ об открытии в Москве университета.

Указу предшествовала весьма длительная подготовка события. Уже 19 июля 1754 года Сенат получил доношение Ивана Ивановича Шувалова, пользовавшегося тогда большим влиянием у царицы, в котором он обосновывал необходимость открытия университета в России, чтобы избавиться от необходимости приглашать ученых и специалистов из-за рубежа. Сейчас может вызвать недоумение – почему первый в России университет было решено открыть в Москве, а не в Санкт-Петербурге, властно присваивавшем себе ведущее положение во всех областях деятельности?

Молодая столица не могла отнять у Москвы значения центра всей России, на что и указывал Шувалов в своем доношении. «…Великое число живущих в Москве дворян и разночинцев, положение ее в сердце Русского государства, а также дешевые средства к содержанию, обилие родства и знакомства у студентов и учеников, как и великое число домашних учителей, содержимых помещиками в Москве» – предрешали, по его мнению, выбор города. К тому же попытка открыть университет при Академии наук в Петербурге окончилась полной неудачей, которую Ломоносов отчасти правильно объяснял стремлением академической канцелярии не допускать к обучению разночинцев. Как бы то ни было, ограниченные цели онемеченной петербургской академии не отвечали общенациональным, почвы для создания в Петербурге просветительного учреждения не было, тогда как в Москве уже существовали предпосылки, сулившие успех предприятию. Одной из них было, бесспорно, существование открытой в конце XVII века Славяно-греко-латинской академии, заложившей подобие основ высшего образования: в ней преподавались «семена мудрости», под которыми разумелись в то время науки гражданские и духовные. И было это образование общедоступным: в академию принимали выходцев из посадских и крестьян. Обучались в ней помимо Ломоносова и другие видные деятели русского просвещения: достаточно назвать окончивших курс Славяно-греко-латинской академии Леонтия Магницкого, Василия Тредиаковского, Степана Крашенинникова, Антиоха Кантемира.

Открытие университета в Москве было предрешено, и еще до подписания указа отвели для него место. Выбор пал на «Аптекарский дом» – обширное трехэтажное здание, с вышкой и богатым декором во вкусе второй половины XVII века, у Воскресенских ворот, на месте Исторического музея. В этом доме помимо аптекарского управления находилась австерия, помещения которой были переделаны в актовый зал, где и произошли торжества открытия университета 26 апреля 1755 года. Отпраздновали это знаменательное событие с подобающей пышностью, фейерверками и аллегорическими представлениями – в тот век без них не обходились.

Московский университет, 1790-е годы, проект М.Ф. Казакова

И сразу обнаружилось, что «пожалованный для университета близь Никольских ворот дом как местом, так и построенными покоями тесен». Наступил довольно долгий период постепенного разрастания университетских помещений за счет покупки или аренды частных домов, ходатайств об отпуске денег на новое большое здание. Вплоть до восьмидесятых годов XVIII века университет продолжал жить утесненно, что препятствовало расширению его деятельности. Правда, университет еще с 1756 года завел свою типографию, содержал две гимназии для учеников, увеличил штат профессоров, но количество слушателей росло, и это заставляло все настойчивее испрашивать средств на возведение нового здания. Наконец в 1783 году был утвержден проект Матвея Казакова.

В то время кое-кому в Москве хотелось вынести университет за черту города: предлагалось основать «достойную его храмину» на Воробьевых горах. Сторонники этого плана обосновывали его отчасти тем, что там «нет утеснения и ограничения, во всем помешательства, происходящего от обыкновенного в городе шума». Но что предприняли бы почтенные господа кураторы и попечители университета в пудреных париках и торжественных кафтанах, которых беспокоили цокот копыт и тарахтение проехавшей тележки, голос разносчика, изредка – крики форейторов и щелкание бича кучера на козлах кареты, куда бы порекомендовали они укрыться, доводись им услышать нынешний рев моторов, треск мотоциклетов, непрерывный шум механизированного транспорта под стенами университета?!

Именно для университета на Воробьевых горах составил проект Василий Баженов, но возобладало мнение тех, кто хотел обосновать его в сердце столицы. Проект Баженова был отвергнут, отчасти, правда, из-за вмешательства недолюбливавшего архитектора всемогущего Прокофия Демидова, особенно много жертвовавшего в ту пору на постройку и содержание публичных учреждений Москвы. Казне было невыгодно с ним спорить. Была приобретена усадьба князя Репнина на углу Большой Никитской и Моховой улиц со смежными владениями, где и сложился со временем ансамбль Московского университета.

Занятый на постройке Сената в Кремле, Казаков приступил к сооружению университета в 1786 году и завершил его через семь лет – в 1793 году. Рассказ о самом здании уместно предварить несколькими словами о задуманном тогда московскими зодчими плане полукольца центральных площадей, которые бы составили ядро города. Здание университета должно было, по мысли Казакова, обрамить выход Большой Никитской (улица Герцена) к Кремлю. На другом конце задуманной площади, против предусмотренных генеральным планом 1775 года прудов на реке Неглинной, стоял высоко вознесенный дом Пашкова.

В этой цепи парадных площадей, охватывающих Кремль с северо-запада, новое здание университета – главнейшего средоточия русской науки – должно было стать одним из опорных сооружений намеченной тогда архитектурной системы Москвы.

Следует подчеркнуть, что Москва конца XVIII века, при всем ее неблагоустройстве, была одним из красивейших и непревзойденных по своеобразию городов своего времени именно благодаря умелому сочетанию новой и исторически сложившейся архитектуры. В этом бесспорная заслуга Матвея Казакова и его школы. Московские зодчие стремились упорядочить планировочную систему развивающегося города, соображаясь при этом с архитектурной ролью отдельных зданий в общей системе городской застройки. Если в генеральном плане Петербурга середины XVIII столетия отражено желание открыть панораму Невы, то Казаков и другие видные зодчие Москвы стремились показать Кремль во всем его великолепии.

Говоря о роли Казакова в застройке Москвы, нельзя не упомянуть его «фасадический план» города, над которым он работал в последние годы жизни. Этим планом зодчий хотел закрепить «классический» облик Москвы, увиденный с «птичьего зрения». Это задуманное широко дело (Казаков предполагал издать около двухсот таблиц аксонометрических планов главных ансамблей и зданий Москвы большого размера) не было доведено до конца из-за недостатка средств – казна скупилась, первую таблицу Казаков гравировал за свой счет – и вследствие смерти самого архитектора, бывшего душой и вдохновителем всего начинания.