Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.
В 1829 году Пушкин напоминал о себе Елизавете Ушаковой:
Авось на память поневоле
Придет вам тот, кто вас певал,
В те дни, как Пресненское поле
Еще забор не заграждал.
Поле, упоминаемое Пушкиным, лежало в конце Средней Пресни, за Большим Трехгорным переулком. Его в те годы начинали застраивать и, очевидно, оградили забором, о котором сказано в стихотворении.
По улице Заморенова бегут машины, нет и в помине прежней тишины, и все же, если не торопясь пройтись по ней, внимательно присматриваясь кругом, кое-где можно обнаружить следы времени, когда тут бывал Пушкин. Особенно в конце ее, выходящем на Дружинниковскую улицу. Это отдельные деревянные особнячки со скромными притязаниями на принадлежность московскому ампиру – стилю, как известно, сделавшемуся едва ли не обязательным для всей дворянской Москвы первой трети прошлого века и настолько ей полюбившемуся, что тогда можно было встретить собачью конуру, украшенную колоннами с ионической капителью!
Вот облупившийся домик с колоннами миниатюрного портика, дальше эффектные полуциркульные проемы окон, симметрично расположенные по низкому фасаду, кое-где уцелевшие лепные украшения из гипса по обшитым тесом стенам, мезонины – все говорит о более чем вековой давности этих домов. Я вижу их новенькими и нарядными, со сверкающими свежим тесом крышами, веселыми красками оштукатуренных стен, белыми колоннами… Хозяйку в чепце с лентами и платье с оборками, поглядывающую на улицу со своего крыльца. Она непременно проследила за проехавшими дрожками: чего это зачастил к соседкам заезжий петербургский франт? Говорят, сочинитель какой-то…
Средняя Пресня упирается в Дружинниковскую улицу, названную так в память о боевой дружине фабрики Шмита, оборонявшей в 1905 году Пресню от семеновцев. Стоит напомнить, что в 1810 году жил на ней выдающийся врач Матвей Яковлевич Мудров (1776 – 1831), которого называют отцом русской терапевтической школы. В свое время его знала вся Москва, он был близок с Карамзиным, Жуковским, Александром Тургеневым, дружил с Чаадаевым. Его знания и популярность подтвердил Толстой, упомянув в «Войне и мире» его имя: «Мудров… лучше определил болезнь». Мудров умер в холерную эпидемию в Петербурге, заразившись от больного; на могиле его высечены слова: «Пал от оной жертвой своего усердия».
Целый обширный район Пресни занимали издавна владения Трехгорной мануфактуры, история которой тесно связана с развитием города. Ее основал в конце XVIII века пивовар из Хамовников Прохоров. В компании с купцом Рязановым они затеяли построить ситценабивную фабрику и купили для этого березовую рощу на Нижней Пресне «у Трех гор», пониже церкви Иоанна Предтечи, потом стали округлять свое приобретение. В дальнейшем мануфактура неуклонно разрасталась, и если в 1842 году на ней работало 500 человек, то к 1914 году она нанимала более 8000 рабочих. Выдающаяся роль рабочих Прохоровки в революции 1905 года повела к тому, что ее история хорошо исследована и описана.
Рассказ о временах, когда улицы Пресни и Грузины видели Пушкина, звучит сейчас, как старая легенда, но места эти связаны и с воспоминаниями об именах и годах, нам близких. Еще совсем недавно, в начале века, на Большой Пресне находилась много лет подряд мастерская известного скульптора С. Т. Коненкова. Другими словами, эта улица неотделима от истории русского искусства.
Сохранились снимки этой мастерской, откуда вышли знаменитые скульптуры, выставленные ныне во многих музеях, в которой побывало немало интересных людей. Вот несколько строк из воспоминаний Коненкова:
«Глубокая осень. Москва 1917 года… Умолкают последние залпы орудий с Ходынского поля по юнкерскому училищу на Арбатской площади.
Повсюду – музыка и пение: народ празднует победу. В мастерской на Пресне я открываю выставку… У входа в студию большое красное знамя.
В первый же день на выставке появился Есенин. Голубые глаза, живой вид, волосы цвета спелой ржи, сам стройный, походка легкая. Я стою и любуюсь им, и мне кажется, что мы знакомы давным-давно.
А народ валом валит в студию. Народ новый: взволнованный, интересующийся. Вся Пресня здесь. Целые фабрики пришли. Рассматривают, дают свои суждения, спрашивают.Растроганный Сережа встает на стул, читает новые стихи:
Звени, звени, златая Русь!
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь!
Но вот и над этим эпизодом пронеслось полстолетия, и оно стало достоянием истории, живет в письменных источниках, и мы благодарны мемуаристу, запечатлевшему какие-то грани облика любимого поэта. Так же думаем мы о тех, кто помогает сберечь память о прошлом и делах наших предшественников. Ныне на месте прежней Пресненской заставы открыта станция метро – бывшая Большая Пресня оказалась на обоих концах связанной с остальным городом нитями подземной дороги. Еще шире развернется строительство, и сюда распространятся оживление и многолюдство центральных улиц. Красная Пресня будет быстрее нынешнего утрачивать свое старое лицо, неотделимое от представлений о ее революционном прошлом и старомосковском быте. Тем важнее знать и хранить воспоминания последних свидетелей некогда вершившихся тут исторических событий.
Замоскворечье
То, что Москва старинный город – с чертами последовательно наслаивавшихся столетий, запечатлившимися в облике улиц, их названиях, в характере застройки и планировки, сильнее всего ощущаешь, пожалуй, в Замоскворечье с его еще не совсем стершимся абрисом ушедшей жизни. Разумеется, очутившись за стенами Кремля, проникаешься величием и совершенством оставленных предками памятников искусства, постигаешь отразившийся в камне образ могущества и славы российской, но там не осязаешь потока никогда не пресекавшейся обыденной жизни, продолжаемой теперь и нами, – со времен, когда по той же Большой Ордынке скакали гонцы из ставки грозного золотоордынского хана или по ней отправлялись к нему на поклон русские князья и православные иерархи… В Замоскворечье до сих пор прослеживаются этапы преобразования и исторического развития России. Там следы Руси допетровской и по соседству Москва Островского и Москва Боборыкина, все это еще очень ощутимо, несмотря на вторжение нового времени. Замоскворечье и в нынешнем своем виде – интереснейший район для тех, кто не прочь, гуляя по городу, поразмышлять о переменчивой чреде лет, уносящей старые формы жизни, чтобы основать на их месте новые. И разумеется, для тех, кому любы образцы русского зодчества, открывающиеся в обрамлении городского пейзажа, близкого времени их постройки, да и тем, кому хочется освежить в памяти имена и события нашей истории.
«…К югу, под горой, у самой подошвы стены кремлевской, против Тайницких ворот, протекает река, и за ней широкая долина, усыпанная домами и церквами, простирается до самой подошвы Поклонной горы…»
Эти написанные полтораста лет назад строки принадлежат Лермонтову, описавшему открывшийся ему с колокольни Ивана Великого вид на Замоскворечье. Ныне многочисленные церковные главки и колокольни уже не возвышаются над низенькими домами, тонущими в зелени садов, а если мы посмотрим откуда-нибудь с верхних этажей одного из высотных зданий, окруживших Кремль, то увидим силуэты современных плоских домов. Они теснят старую застройку, отгораживая от нас прежний, пленивший Лермонтова облик этой старинной части города. Неузнаваемо изменилось за истекшее время Замоскворечье… И все же узкие его улицы и угловатые переулки развертывают перед нынешним москвичом не одну страницу истории его родного города.
Правобережье реки Москвы против Кремля когда-то называлось Великим лугом и представляло отличные заливные покосы. Восточнее луга еще в конце XV века был разведен государев Красный сад и образовалась слобода, где жили садовники. Берег был овражистый, о чем и сейчас напоминает название улицы Балчуг, что по-татарски означает – грязь. У самой реки простиралось болото, на месте которого издавна находилась торговая площадь, где в XVI веке происходили кулачные бои. «Болеть» приезжал сюда, по преданию, Иван Грозный. А спустя два столетия, 10 января 1775 года, на Болотной площади были казнены Пугачев и Перфильев. Теперь она называется площадью Репина, на ней разбит благоустроенный сквер с памятником художнику. На запад от площади, где ныне улица Полянка, была низина, по-старинному дебрь, откуда название церкви Григория Неокесарийского, «что в дебрицах».