Подъезжая к мосту, где стоял караул, верный Трем Толстякам, эти три гвардейца сорвали со своих шляп красные кокарды.

…Государственный канцлер вошел в кордегардию…

Это было необходимо для того, чтобы караул их пропустил.

Иначе, если бы караул увидел красные кокарды, он начал бы стрелять в этих гвардейцев, потому что они перешли на сторону народа.

Они пронеслись мимо караула, едва не опрокинув начальника.

— Должно быть, какое-нибудь важное донесение, — сказал начальник, поднимая свою шляпу и стряхивая пыль с мундира.

В этот момент настал для Суок последний час. Государственный канцлер вошел в кордегардию.

Гвардейцы вскочили и стали смирно, вытянув свои огромные перчатки по швам.

— Где девчонка? — спросил канцлер, поднимая очки.

— Иди сюда, — крикнул самый высокий гвардеец.

Суок сползла с бочонка.

Гвардеец грубо схватил ее поперек пояса и поднял.

— Три Толстяка ожидают в Зале Суда, — сказал канцлер, опуская очки. — Несите девчонку за мной.

С этими словами канцлер вышел из кордегардии. Гвардеец шагнул за ним, держа Суок одной рукой на весу.

О золотые розы, о розовый шелк! — все это гибло под безжалостной рукой.

Суок, которой было больно и неловко висеть поперек страшной руки гвардейца, ущипнула его повыше локтя. Она собрала силы, и щипок получился основательный, несмотря на плотный рукав мундира.

— Черт! — выругался гвардеец и уронил девочку.

— Что? — обернулся канцлер.

И тут канцлер почувствовал совершенно неожиданный удар по уху. Канцлер упал.

И за ним немедленно упал гвардеец, который только что расправлялся с Суок.

Его тоже ударили по уху. Но как! Можете себе представить, какой силы должен быть удар, чтобы свалить без чувств такого огромного и злого гвардейца.

Прежде чем Суок успела оглянуться и увидеть причину, свалившую этих двух люден, чьи-то руки ее снова подхватили и потащили.

Это тоже были грубые и сильные руки, но они казались доброе, и в них Суок чувствовала себя ловчей, чем в руках гвардейца, который валялся теперь на блестящем полу.

— Не бойся! — шепнул ей чей-то голос.

Толстяки нетерпеливо дожидались в Зале Суда. Они сами хотели судить хитрую куклу. Вокруг сидели чиновники, советники, судьи и секретари. Разноцветные парики — малиновые, сиреневые, ярко-зеленые, рыжие, белые и золотые — пылали в солнечных лучах. Но даже веселый солнечный свет не мог украсить надутых физиономий под этими париками.

Три Толстяка по-прежнему страдали от жары. Пот сыпался с них, что горох, и портил лежащие перед ними бумажные листы. Секретари ежеминутно меняли бумагу.

— Наш канцлер заставляет себя долго ждать, — сказал первый Толстяк, шевеля пальцами, как удавленник.

Наконец долгожданные появились.

Три гвардейца вошли в залу. Один держал на руках девочку. О, как печально она выглядела!

Розовое платье, поражавшее вчера своим сиянием и дорогой искусной отделкой, превратилось теперь в жалкие лохмотья. Увяли золотые розы, осыпались блестки, измялся и истрепался шелк. Голова девочки уныло свисала к плечу гвардейца. Девочка была смертельно бледна, и ее лукавые серые глаза погасли.

Пестрое собрание подняло головы.

Три Толстяка потирали руки.

Секретари вынули длинные перья из-за своих не менее длинных ушей.

— Так, — сказал первый Толстяк. — А где же государственный канцлер?

Гвардеец, державший девочку, стал перед собранием и доложил. Голубые глаза его весело блестели.

— У господина государственного канцлера по дороге случилось расстройство желудка.

Объяснение это всех удовлетворило.

Суд начался.

Гвардеец усадил бедную девочку на грубую скамью перед столом судей. Она сидела, поникнув головой.

Первый Толстяк начал допрос.

Но тут встретилось весьма важное препятствие: Суок не хотела отвечать ни на один вопрос.

— Прекрасно, — рассердился Толстяк. — Прекрасно. Тем хуже для нее. Она не удостаивает нас ответом, — хорошо… Тем страшней мы выдумаем для нее кару…

Суок не шелохнулась.

Три гвардейца, точно окаменев, стояли по сторонам.

— Позвать свидетелей, — распорядился Толстяк.

Свидетель был только один. Его привели. Это был уважаемый зоолог, смотритель зверинца. Всю ночь он провисел на суку. Его только теперь сняли. Он так и вошел: в цветном халате, в полосатом белье и в ночном колпаке. Кисть колпака волочилась за ним по земле как кишка.

Увидев Суок, которая сидела на скамье, зоолог зашатался от страху. Его поддержали.

— Расскажите, как было дело.

Зоолог принялся обстоятельно рассказывать. Он сообщил о том, как, влезши на дерево, он увидел между ветвями куклу наследника Тутти. Так как он никогда не видел живых кукол и не предполагал, что куклы по ночам лазят на деревья, то он очень испугался и лишился чувств.

— Каким образом она освободила оружейника Просперо?

— Не знаю. Я не видел и не слышал. Мой обморок был очень глубок.

— Ответишь ли ты нам, гадкая девчонка, о том, как оружейник Просперо очутился на свободе?

Суок молчала.

— Потрясите ее.

— Хорошенько! — приказали Толстяки.

Голубоглазый гвардеец встряхнул девочку за плечи.

Кроме того, он пребольно щелкнул ее в лоб. Суок молчала.

…На его указательном пальце сидел большой старый попугай…

Толстяки шипели от злости. Разноцветные головы укоризненно качались…

— Очевидно, — сказал первый Толстяк, — никаких подробностей нам не удастся узнать.

При этих словах зоолог ударил себя ладонью по лбу.

— Я знаю, что нужно сделать.

Собрание насторожилось.

— В зверинце есть клетка с попугаями. Там собраны попугаи самых редких пород. Вам, конечно, известно, что попугай умеет запоминать и повторять человеческую речь. У многих попугаев чудный слух и великолепная память… Я думаю, что они запомнили все, что говорилось ночью в зверинце этой девочкой и оружейником Просперо… Поэтому я предлагаю вызвать в Зал Суда в качестве свидетеля какого-нибудь из моих удивительных попугаев.

Гул одобрения прошел по собранию.

Зоолог отправился в зверинец и вскоре вернулся. На его указательном пальце сидел большой старый попугай с длинной красной бородой.

Вспомните: когда Суок бродила ночью но зверинцу, — вспомните, — ей показался подозрительным один из попугаев. Помните, она видела, как он смотрел на нее и как, притворившись спящим, улыбнулся в свою длинную красную бороду.

И теперь на пальце зоолога так же удобно, как и на своей серебряной жердочке, сидел этот самый краснобородый попугай.

Теперь он улыбался весьма недвусмысленно, радуясь, что выдаст бедную Суок.

Зоолог заговорил с ним по-немецки. Попугаю показали девочку.

Тогда он хлопнул крыльями и закричал:

— Суок! Суок!

Голос его походил на треск старой калитки, которую ветер рвет с ее ржавых петель.

Собрание молчало.

Зоолог торжествовал.

А попугай продолжал делать свой донос. Он передавал действительно то, что слышал ночью. Так что, если вас интересует вся история освобождения оружейника Просперо, то слушайте все, что будет кричать попугай.

О! Это была, действительно, редкая порода попугая. Не говоря уже о красивой красной бороде, которая могла сделать честь любому генералу, — попугай искуснейшим образом передавал человеческую речь.

— Кто ты? — трещал он мужским голосом.

И тут же отвечал очень тоненько, подражая голосу девочки:

— Я — Суок.

— Суок!

— Меня послал Тибул. Я не кукла. Я живая девочка. Я пришла тебя освободить. Ты не видел меня, как я вошла в зверинец?

— Нет. Я, кажется, спал. Сегодня я заснул впервые.

— Я тебя ищу в зверинце. Я увидела здесь чудовище, которое говорило человеческим голосом. Я думала, что это ты. Чудовище умерло.