Оркестр грянул туш. Саахов сам себе похлопал и про­должил:

— А вам, молодожены, я хочу дать несколько напут­ствующих слов. С этого дня у вас начнутся совместные трудности, горести и неприятности. И все это вы будете делить вдвоем. А потом и втроем, потому что с вами рядом пойдет третий человек. Но это не тот третий лишний, о котором не хочется говорить в этот торжественный день. Нет! Это третий маленький гражданин, и вы будете вместе нести на себе все заботы, тяготы и ответственность, в том числе и уголовную.

От всего нашего города поздравляю вас с этим!

Оркестр снова вдарил туш.

После чего Саахов, мысленно улыбаясь, продолжил:

— А сейчас мы тут посоветовались и решили... Честь открытия Дворца бракосочетаний и право перерезать сим­волическую ленточку мы предоставляем прекрасной жен­щине, девушке, которая оциле... олицетворяет, понимаете ли, собой новую судьбу женщины гор.

Это студентка, комсомолка, спортсменка…

По всему видно было, что Саахов произносил эти слова с большим удовольствием. После каждого он делал эф­фектную паузу и, уже совсем почти растаяв, закончил:

— Наконец, она просто красавица!

Саахов захлопал в ладоши и начал спускаться с крыль­ца в люди. Оркестр поддержал его поход маршем. Подойдя к Нине, он нагнулся к ее уху и, пытаясь перекричать ор­кестр, сказал:

— Вот это и есть то маленькое, но ответственное пору­чение!

Он жестом предложил ей пройти на крыльцо:

— Прошу Вас.

Нина, не ожидая такого предложения, засмущалась и, оглядываясь на подруг, попыталась отказаться. Но Саахов не уступал:

— Пожалуйста, общественность ждет.

Они вдвоем поднялись на импровизированную трибуну, и Саахов, подойдя к микрофону, продолжил свою речь:

— Как говорит наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: «Женщина — друг человека!..»

Все это время скромно стоящий в толпе Шурик с трудом понимал, что происходит вокруг. Он что-то царапал у себя в блокноте, зачем-то пытаясь выделить отдельные слова из общего потока торжественной речи. Ему даже стало скуч­но. Но тут последняя фраза, произнесенная Сааховым, показалась ему очень острой и актуальной.

Опасаясь пропустить важный момент, Шурик заорал во все горло:

— Минуточку! Ми-ну-точ-ку! — и заплетающимся языком сердобольно попросил: — Будьте добры, помедлен­нее! Я записываю.

Саахов, недовольно поморщившись, быстро осведомил­ся у стоящего рядом Аджебраила:

— Слушай, кто это?

— Наверное, пресса,— пожал плечами шофер.

— А, пресса. Хорошо. Так вот! Как говорит наш заме­чательный сатирик Аркадий Райкин: «Женщина — друг человека».

Повторно произнесенная фраза просто поразила Шури­ка. Он вдруг зааплодировал и принялся орать изо всех сил:

— Грандиозно! Гениально!

Все присутствующие удивленно посмотрели в его сторо­ну. Почувствовав на себе внимание масс, Шурик взял инициативу в свои руки:

— Выпьем за женщину, которая друг.

Шурик начал вертеться в поисках рога, оставленного им на заборе. Никакого забора рядом не было, но рог Шу­рик обнаружил довольно быстро. Он ухватился за него обеими руками, однако рог не сдвинулся с места, потому что своим основанием он произрастал из головы быка, коему он всецело и принадлежал.

Кто-то из крестьян гнал с пастбища свою скотинку и по дороге заглянул на звуки музыки вместе со своим питом­цем, не ожидая, что тот станет участником, даже одним из героев торжества.

Первые секунды спокойное животное не обращало на Шурика никакого внимания. Но тот продолжал настаивать:

— Отдай рог! Рог отдай, я тебе сказал!

И когда Шурик налег изо всех сил, бык мотнул головой, уронив назойливого любителя рогов на землю.

Это вызвало у Шурика волну справедливого, по его мнению, негодования. Он вскочил на ноги и бросился к быку с криками:

— Ах, ты так! Оба рога отдай!

Остолбеневшая от неожиданности публика, наконец, сообразила, в чем дело, и дружно выступила на защиту ни в чем не повинного животного. Несколько крепких мужчин попытались остановить новоявленного тореадора...

* * *

…Шурик сидел в просторной светлой комнате, мебель которой состояла из массивного письменного стола, не­скольких тумбочек и стульев. Окна почему-то были застек­лены разноцветными стеклами, что больше подошло бы для Дома культуры или только вчера открытого Дворца бракосочетаний.

За письменным столом капитан милиции читал какие-то бумаги. Кроме него, в комнате был еще один человек. Он стоял спиной к Шурику и смотрел через разно­цветные стекла на внешний мир. Это был товарищ Саахов. Он был непосредственным свидетелем вчерашних по­хождений Шурика и решил не пускать это дело на са­мотек.

Капитан поднял ничего не выражающие глаза на Шу­рика и бесцветным голосом сказал:

— Садитесь, пожалуйста. Заслушайте и подпишите протокол.

— Протокол? — испуганно переспросил Шурик.

— Да, протокол задержания и показания свидетелей.

— Я что, совершил какое-нибудь преступление?

— А вы, надо полагать, ничего не помните? Это ж надо так напиться.

Шурик уткнул глаза в пол.

— Ну, тогда я Вам освежу в памяти некоторые из событий Вашего недавнего прошлого.

И капитан стал читать вслух один из документов, лежащих у него под руками:

«...В состоянии сильного алкогольного опьянения по­явился в общественном месте, где устроил беспорядки. При­ставал к крупному рогатому скоту и кричал в микрофон циничные куплеты, чем сорвал торжественное открытие Дворца бракосочетаний.

Затем на развалинах часовни...»

— Простите,— перебил милиционера испуганный и по­давленный Шурик.— Часовню тоже я развалил?

— Нет,— успокоил его капитан.— Это сделали еще до Вас. В четырнадцатом веке.

Шурик облегченно вздохнул, а капитан продолжил читать протокол:

— «...Затем на развалинах часовни...»

Все это время безучастно стоявший у окна товарищ Саахов вдруг встрепенулся и, обращаясь ко всем присут­ствующим и к себе лично, стал как бы думать вслух:

— Все это, конечно правильно!

Он подошел к капитану, указывая жестами на до­кумент:

— Все это верно, да!

Капитан, не понимая, о чем говорит Саахов, растерянно смотрел то на него, то на протокол.

— Все это верно, да? Бумага, конечно, написана правильно?

— Правильно,— недоумевая, подтвердил капитан.— Вы же сами...

— Да, конечно! — перебил его Саахов.— Но все это одна сторона медали. А ведь есть и другая.

Саахов вдруг просветлел в лице и жестом указал на согбенного в печали Шурика:

— Нарушитель — это не нарушитель! Милиционер теперь тоже с интересом посмотрел на

задержанного, как будто увидел его в первый раз, Саахов продолжал:

— ... А крупный научный работник,— покрутил паль­цами у виска.— Человек интеллектуального труда.

— Вот как? — удивился капитан.

— Человек приехал к нам в гости,— Саахов развел руками в гостеприимном жесте.— Да?

Шурик, не поднимая глаз, согласно закивал головой.

— Приехал собирать наши сказки, легенды, понимаешь ли, обычаи,— Саахов выразительно посмотрел на капита­на.— Тосты...

— Тосты? — улыбаясь, подался вперед капитан.

— Тосты, да. И не рассчитал свои силы, да? Шурик заерзал на стуле в полном осознании своей

вины. Он то поправлял очки, то тер нос, все время пытаясь спрятать лицо от стыда.

Саахов, подняв указательный палец кверху, наконец, заключил:

— Я так думаю: мы здесь имеем дело с несчастным случаем на производстве, понимаете ли...

Милиционер, все это время пытавшийся держаться се­рьезно, не выдержал и прыснул со смеху. Саахов тоже рассмеялся, и они ударили по рукам, тем самым закрыв «дело о нарушителе общественного спокойствия». Потом милиционер повернулся к Шурику:

— Я тоже хочу внести свой вклад в вашу науку! У меня есть замечательный тост!

И он полез в тумбочку за необходимым «научным оборудованием».

Шурик автоматически протянул руку к подносу, на котором стояли графин с водой и пустой гранёный стакан. Он взял стакан и, обреченно посмотрев внутрь, увидел на донышке свое размазанное бледное отражение.