«Мой дорогой сын», — прочла она на верхнем поле листка, и слезы выступили у нее на глазах Письмо предназначалось для Стивена, письмо от ушедшей из жизни Мелани Томпсон ее сыну. Рейн обожгла мысль, что, может быть, оно было написано именно в день несчастного случая.
Усиленно поморгав, чтобы влага не мешала видеть, она стала читать, разбирая круглый почерк.
«Мой дорогой сын. Ты, малыш, хороший мальчик, раз помнишь, куда мамочка положила письмо. Может быть, ты сейчас уже большой мальчик или, может быть, кто-то еще читает это для тебя. Если, у тебя есть это письмо, значит, что от меня ты далеко. А вот что я хотела тебе написать. Хочу сказать тебе, что пока жива, я никогда тебя не оставлю… что всегда буду тебя любить, что бы ни случилось. Но ты особенный мальчик и когда-нибудь будешь особенным мужчиной, совсем как твой папа. Ты должен ходить в школу и узнать все о мире. Ты должен иметь то, чего я не могу дать тебе. Ведь ты же Бенедикт. Что бы тебе ни сказал кто-нибудь, Стивен, ты Бенедикт. Твой папочка хотел, чтобы мы втроем были вместе, но он умер, не успев осуществить свое желание. И хотя я потеряла много времени, стараясь уйти от этого горя, теперь я вижу, что у тебя есть право знать семью своего папочки, у них есть право узнать тебя. Это письмо означает, что если бы они знали, что ты существуешь на свете, мой мальчик, они бы не позволили мне оставаться с тобой. Но я не хочу, чтобы ты грустил и сердился, когда прочтешь это. Оставайся просто хорошим мальчиком и будь очень, очень счастлив. Помни, что я рассказала тебе. Твой папочка и я всегда будем с тобой, в твоем сердце».
Рейн не могла сказать, сколько времени просидела она так, глядя на слезинку, капнувшую на бумагу, и думая о том, что расплывшиеся чернила в некоторых местах письма тоже, вероятно, говорили о слезах, пролитых Мелани Томпсон. Слова «ты Бенедикт» запали ей в душу. Сердце билось теперь все медленнее и, казалось, скоро совсем остановится. Она встала, закрыла медальон и сложила письмо, поднялась по лестнице. Ее вела за собой ее цепкая память, точнее блеснувшая в сознании почти фантастическая мысль, которая требовала своего реального подтверждения. Рейн нащупала пальцами среди книг на полке Стивена ту, которую хотела найти… Она вспомнила, чем привлекла она тогда внимание Кайла в День Благодарения. Отвернула переднюю обложку, посмотрела на маленькую золотую рамочку, оттиснутую в уголке с обратной стороны, и прочитала заключенные в рамке слова, написанные рукой Мелани Томпсон: «Стивен Рассел Томпсон…»
Второе имя было наверняка дано Стивену в честь отца. Да, это сын Расса Бенедикта… племянник Кайла!
Не чувствуя под собой ног, Рейн пошатнулась и села на кровать. Она с трудом могла осмыслить такой ход событий. Они с Кайлом начали борьбу за Стивена на равных, но доказательство, которое она держала в руке, могло уже тогда все изменить в пользу Кайла — выпади случайно этот медальон с фотографией Расса или это письмо из старой порванной игрушки. И тогда… Что бы случилось с Рейн тогда? Кайл — дядя Стивена. А она уже больше не была бы нужна Кайлу, чтобы заботиться о ребенке… ее сыне.
Ну, а сейчас? Много ли лучше ее положение сейчас? Закон неумолим. Боже, она больше не имела прав на Стивена! А раз усыновление было связующим фактором ее брака с Кайлом, то, значит, она не имеет теперь права и на Кайла! Мысли, обгоняя одна другую, мчались в голове Рейн с лихорадочной быстротой. Ну, а если совместное усыновление отпадает, то на чем же теперь основывается их брак? На страсти? И хотя она когда-то очень поверила, что физически нравится Кайлу, сейчас она стала думать о непрочности этого чувства — при всем их обоюдном желании, чтобы брак был удачным. Какой же процент здесь доставляет относительность? И вообще, что теперь будет? Ей представилось, будто сейчас у нее из-под ног неожиданно выбили опору.
Целый час она простояла, разглядывая стену, цветы на обоях. Цвет обоев сочетался с цветом мебели Кайла. На стенах она развесила несколько снимков, поставила растения на подоконники, и большая спальня хозяина стала выглядеть значительно уютнее. Во многих деталях интерьера чувствовался хороший вкус Рейн. Дом, который когда-то казался таким чужим, был теперь и ее домом. Осознав всю иронию этого понятия теперь, она заставила себя встать с постели и немного походила, прежде чем принять горячую ванну. Она добавила шампунь в воду, и аромат наполнил все помещение ванной. Рейн машинально выключила краны, пошла в спальню раздеться и приготовила ночную рубашку. Затем, уложив волосы на затылке, она влезла в ароматно пахнущую воду. Ей почти удалось расслабиться после стресса, как вдруг послышались знакомые шаги на лестнице. Это действительно был Кайл. Ей почему-то было очень неловко предстать перед ним нагой теперь, когда перед ней все открылось.
— Входи, — сказала она холодно, не собираясь кривить душой. Он возник в проеме двери ванной; усталый, но немного настороже, синие глаза его тем не менее заблестели, когда он увидел ее стройное тело, покрытое хлопьями мыльной пены. Поэтому она побыстрее скрылась под водой, из которой теперь виднелись лишь ее голова и плечи.
— Я сегодня тебя не ждала, — чуть слышно сказала Рейн.
Кайл пожал плечами, что-то в ее голосе показалось ему странным.
— Я сделал все, что было надо, — уведомил он. — И мне захотелось скорее вернуться домой. — Ранее такое признание наполнило бы Рейн нежностью, но теперь она не могла найти ответа. Кайл, не выходя из ванной, стал снимать галстук, расстегивать рубашку. Она сразу же почувствовала что-то значительное в этих действиях. Хотя бы по тому, как он неторопливо примостился на краю широкой раковины. Теперь Кайл казался почти угрюмым, особенно, когда спросил: — Почему у меня создалось впечатление, что ты опять хотела бы провести ночь одна?
Рейн не смогла ответить, на ее бледном лице, подобно синякам от побоев, печально темнели пятна ее серых глаз. Она видела, как Кайл искал объяснение этой перемене в ней, как его мучили вопросы, на которые она не была готова ответить. Наконец Кайл в отчаянии взял ее за руку, не обращая внимание на пену, стекавшую на его брюки.
— Рейн! — Их пальцы привычно сплелись. — Лучше скажи мне, в чем дело?
Она закрыла глаза, чтобы не видеть его красивое мужественное лицо в тот момент, когда придется выплеснуть всю свою боль, но ничего путного не произнесла, кроме слов:
— Принеси мне, пожалуйста, мой халат.
Он на минуту оторопел, потом крепко сжал руку. Хотя ей было больно, она и после этого решилась взглянуть на него.
— Нет, я не принесу тебе твой халат, — простонал он. — Ты хочешь поставить еще один барьер в наших отношениях? Что же произошло?!
Рейн почти зарыдала от этих слов. Но при всей ярости она видела, что он не в силах обидеть ее.
— Пожалуйста, Кайл…
Она шлепнула ладонью по воде, когда он отпустил ее руку. Глаза ее были закрыты, но она слышала, что он ушел в другую комнату. Сердце Рейн тревожно забилось, ведь она слишком поздно вспомнила, что халат лежал на кровати, а около него были медальон и письмо. Он отсутствовал слишком долго, и она воображала, как он читает письмо Мелани Стивену, расправляя листки скомканной бумаги, как это делала она, чтобы разобщить эти трагические строки.
Не помня себя, Рейн рванулась из воды, не пытаясь даже наскоро обтереться. Выскочив в комнату, прикрытая одним махровым полотенцем, Рейн замерла. У него в руках действительно были письмо и открытый медальон… Халат так и остался лежать нетронутым, хотя сейчас это уже не имело значения.
Кайл, державший роковые предметы в руках, стоял, прислонясь к двери, и на лице у него не было никакого ужаса и даже удивления. Голос, когда он заговорил, тоже был ровным:
— Где ты это нашла?
— Спрятано было внутри Бу. Я собиралась почистить его и вот… — Рейн смотрела на него растерянно. — Неужели до тебя не дошло, что это значит?
— Я узнал только, что отцом Стивена был Расс. — Он сказал это спокойно, задумчиво глядя на медальон, который уже закрыл. В уголках его появились морщинки от доброй улыбки, и он перенес такой же добрый взгляд на Рейн. — Значит, я его дядя… по крайней мере, с процессом усыновления покончено. И, — он немного поколебался, чтобы продолжить, — это еще раз доказывает, что у меня все дома. Хотя… — Он всхохотнул. — Были периоды, когда я в этом сомневался.