— Понятна, шеф. Полагаете, могло быть так, что здесь, в Берлине, Стефания Белявская встретила особу, которую знала в России?

— Разве подобное исключено?

— Конечно, нет. Уж мы-то знаем, как иной раз складываются обстоятельства… Значит, столкнулись давнишние «приятельницы», опознали друг друга. — Небе покрутил головой. — В итоге — взрыв в доме, гибель двух наших людей… Такова ваша версия?

— Допустим, да.

— Не верю, шеф. Принять эту версию мешает одно немаловажное обстоятельство: пока ничто не свидетельствует о том, что утечка газа в доме Белявской и последовавший затем взрыв есть результат чьей-то злой воли.

— Вот и ищите эти доказательства. Кстати, где Белявская произвела покупки?

— Имеете в виду водку и торт?

— Разумеется.

— Сделано, шеф. С водкой было легко — такая продается лишь в магазине близ Тиргартена. Это известно каждому любителю выпивки. А вот торт задал нам работу. Два сотрудника с ног сбились, прежде чем установили фирму, которая его изготовила. Помните: шоколадный, с орехами и цукатами. Так вот, вчера и позавчера такие торты были в продаже в кондитерской «Двенадцать месяцев».

— И больше нигде?

— Это новая кондитерская. Хозяева из Австрии — отделения их фирмы есть в каждом крупном австрийском городе. Кондитерская сразу завоевала популярность. От посетителей нет отбоя. Торт был оттуда, шеф.

— Велите продолжать расследование, Небе. Меня не покидает чувство, что мы вот-вот наткнемся на след. Пусть подробно допросят старика с больными зубами.

— К нему послан один из опытных следователей. — Небе взглянул на часы. — Вероятно, он уже закончил допрос и вернулся в полицию. Кроме того, установлено наблюдение за кондитерской и прилегающими кварталами. Признаться честно, это больше для очистки совести, шеф…

Гейдрих посмотрел на него и усмехнулся. Небе раздражал его и одновременно нравился своей прямотой и независимостью в суждениях. Вот и сейчас уперся — не стронешь с места. Ну что же, может, прав все-таки он, Небе. Время покажет.

Некоторое время они ели молча. Когда с гуляшом было покончено и подали сладкое, Небе вдруг поднялся со стула.

— Вы и меня заразили своими сомнениями, — сказал он, отвечая на вопросительный взгляд Гейдриха. — Решил позвонить к себе — справиться, как идут дела…

Небе отсутствовал около четверти часа.

— Вижу, есть новости, — сказал Гейдрих, когда он вернулся. — Да отвечайте же, Небе.

— В повторном исследовании трупов принял участие опытный патологоанатом. Он обнаружил, что у мужчины повреждены хрящи гортани. Впечатление — будто был нанесен удар в горло. Несильный, но точный удар: повреждение едва просматривается, его не заметили другие эксперты.

Рассвет еще только занимался над Варшавой, когда дежурный радист польского военного министерства, дремавший в аппаратной с наушниками на голове, был разбужен настойчивым попискиванием морзянки. Обстановка была тревожной. Накануне с западной границы пришли сообщения об усиленном передвижении германских войск. Поэтому несколько радиостанций прямой связи с военными округами не выключались всю ночь. И вот сейчас одна из них заработала.

Радист поправил наушники, простучал ключом готовность к приему, схватил карандаш и стал записывать.

Рация расположенного близ Данцига польского военного порта Вестерплатте сообщала:

Радиограмму подписал начальник военного порта майор Сухаревски.

Радист сорвал с головы наушники и с телеграммой в руках ринулся к двери, чтобы позвать начальника узла связи, отдыхавшего в одной из соседних комнат. Но запищала вторая радиостанция, за ней — еще две. Все западные военные округа доносили, что атакованы артиллерией, танками и авиацией немцев.

Вскоре над Варшавой появилась первая группа нацистских бомбардировщиков «Хеннкель-11I» и пикировщики «Юнкерс-87».

Это произошло 1 сентября 1939 года.

Кузьмич прибыл в Берлин за несколько дней до этик событий. Сотрудник полиции безопасности, «встретивший» его на границе и проследовавший в Берлин в одном с ним вагоне, видел, как на Восточном вокзале иностранец сел в «роллс-ройс», который только что скатили с грузовой платформы поезда, как затем владельца дорогого автомобиля с почетом встретили в отеле «Кайзерхоф», где для него был зарезервирован комфортабельный номер.

Сотрудник ЗИПО [30] получил справку в отеле: интересующий его господин является давним постояльцем, останавливается здесь всякий раз, когда приезжает в столицу Германии. Он специалист по старинной бронзе и фарфору, у него собственное дело в Лихтенштейне, судя по всему, процветающее.

Были подняты старые регистрационные книги отеля, и агент убедился, что господин Алоис Фишбек был записан как постоялец отеля еще в 1915 году! Нашелся и свидетель — портье, служащий в отеле чуть ли не со дня его открытия. Он подтвердил, что нынешний постоялец и тот, что впервые снял комнаты в отеле почти двадцать лет назад, а затем неоднократно поселялся в «Кайзерхофе», — одно и то же лицо.

Все это была истинная правда. Большевик-подпольщик Кузьмич эмигрировал на Запад еще до начала первой мировой войны. Обосновавшись в Швейцарии и Лихтенштейне, он развернул кипучую деятельность как коммерсант: добывал деньги для партии. На какое-то время эта работа прекратилась — весной 1916 года, когда он приехал в Россию, чтобы повидаться с больной матерью, был опознан охранкой и схвачен. Как был освобожден из тюрьмы Кузьмич и чем занимался в первые годы Советской власти, читатель знает… А потом он вновь вернулся к работе за пределами Родины…

В памятное утро 1 сентября 1939 года Кузьмич, как всегда, поднялся в восемь часов, побрился, принял ванну. Горничная вкатила столик с завтраком, бесшумно расставила посуду, кофейник, корзиночку с булками. Это была хорошенькая девушка — голубоглазая, с вьющимися светлыми волосами.