— Ужинать будем сразу? Юра с детишками приехал.

Словно подтверждая это, в дверях дома появилась невестка, как всегда, улыбающаяся и, как всегда, с книгой в руках. Насколько не сложилась личная жизнь у Галины, настолько можно было радоваться за Юрия. Люся оказалась на диво чуткой к обстановке в доме женщиной. За двадцать пять лет ни разу не огорчила. Единственный раз он сделал даже не замечание, а намек — где-то на третий или четвертый день ее замужества. Не дождавшись, как теперь будет называть его Люся, как бы ненароком сказал за ужином Вите:

— Вроде бы раньше невестки родителей мужа называли папой и мамой. А сейчас, я смотрю, никак не зовут…

Люся покраснела, уткнулась в тарелку. Потом призналась: просто она никогда никого не звала папой. С трех лет был отчим. Люди как стали говорить: «К вам дядя Жора пошел», так она и усвоила — дядя Жора да дядя Жора. Но ничего, здесь привыкла и уже не просто признала и почитала за родителей, а даже составляла компанию, когда по телевизору показывали футбол или хоккей, а рядом с Леонидом Ильичом сидеть, сопереживать было некому. Такую невестку поискать да поискать. Юрию до конца бы это понять, не доводить до слез ее да и их с матерью тоже: ясно, что каждый лезет подружиться и поднять рюмку с сыном Генсека, но голова-то должна быть на плечах своя, есть же границы разумного. И еще одно омрачало — не приняла невестка Чурбанова. Вроде и приветлива, когда сходятся вместе, но он-то знает, что значит искренняя приветливость Люси. Вроде женщина умная и должна попять разницу между ним и цыганом с циркачом, которые до этого морочили Гале голову. Витя допытывалась по-женскж: отчего? Вроде бы за то, что кланяется Чурбанов подобострастно даже дома, что, несмотря на негласный запрет, старается говорить о работе даже за столом — командует дивизиями, округами. Но надо же понять, что молодому генералу хочется быть генералом даже дома. Привыкнет и к должности, и к званию, главное же еще раз — что не циркач да не цыган…

— Здравствуйте, пап, — приветливо улыбнулась невестка. Хотела что-то спросить, но, глянув на свекровь, сдержалась. Остановила Галинку, хотевшую шмыгнуть вслед за прадедом в дом.

Центральную дверь на даче открывали редко — по праздникам или если вдруг принимали гостей. А так пользовались запасным выходом — мимо кухни, подсобок — в холл. Когда-то дача была деревянной, но уговорили перестроить ее, обложили мрамором. Появились третий этаж, лифт, бассейн с парилкой, туалеты в каждой комнате, но исчезли бильярдная, комната с птицами — как много раньше привозили и дарили птиц! — а главное, из дома ушло тепло. Уж сколько горевалось по старому срубу, но кто ж теперь вернет прошлое?! Да и вообще в последнее время вокруг него творятся дела без его ведома и согласия. То за время его отдыха в Крыму проложили автотрассу из Внуково прямо к тыльной стороне дачи, то в одну ночь вырубили рядом с воротами рощицу и оборудовали вертолетную площадку — все говорят, надо. А то вдруг появляется в какой-нибудь его речи абзац про развитие той же Западной Сибири, и тогда сибиряки требуют денег и средств на выполнение его указаний. А где их взять, лишние деньги? Только если другим не дашь. Надо бы серьезно поговорить с Цукановым, пусть наведет в своем хозяйстве порядок.

Вызвал лифт. Подумав, нажал на третий этаж.

На «голубятне», как Брежнев называл его, были только его рабочий кабинет и библиотека. Да по стенам фотографии — с Костей Грушевым на охоте, с правнучкой на берегу моря. На фотографиях он выходил хорошо — хоть в маршальском кителе, хоть в спортивном костюме. Бог не обидел ни ростом, ни фигурой, потому и снимки получаются. Сюда, на третий этаж, меньше всего доносились звуки и почти не проходили запахи с кухни: кроме всего прочего новая дача была гулкой и вбирала в себя все запахи. В кабинете поднял штору, но смеркалось быстро, и Леонид Ильич включил свет. Хотел выйти на балкон, но, что-то вспомнив, прошел к столу. Задвигал ящиками. В самом нижнем нашел то, что искал, — красную тетрадь со своими пометками и вложенными в нее страничками машинописного текста.

Да, это была рабочая тетрадь, в которой прорабатывались вопросы переговоров с Тараки 10 сентября. Где-то должна быть и справка, подготовленная Андроповым, о положении дел в Афганистане. Вроде бы данные были только за последний месяц, но уже тогда таили в себе тревогу. Где же листок?

Справки не оказалось, и Брежнев попытался вспомнить, что было написано в ней. Что-то о финансировании афганских мятежников в Пакистане, о совещании в Америке по поводу положения дел в Афганистане, о донесениях госдепартамента в посольство в Кабуле по поводу желательности падения режима Тараки — Амина. Что-то еще было… А, о тайных встречах Амина с американским послом, где-то больше четырнадцати неофициальных встреч за последнее время.

Тараки, узнав об этом, поверил окончательно в то, что Амин может его сместить. Но это только то, что стало известно, а сколько всего непонятного и тайного происходит вокруг Афганистана? Это только непосвященный думает, что там все хорошо, революция развивается. То, что плетется вокруг страны — более густую сеть Андропов еще не рисовал.

Да, тогда, 10 сентября, Тараки поверил ему. Но что он подумал, когда увидел на аэродроме Амина? И как вести теперь себя с убийцей? Что посоветует институт Примакова, востоковеды? Впрочем, что они могут посоветовать, если и Апрельская революция стала для них громом средь ясного неба, если до сих пор не могут окончательно разобраться с различными движениями и партиями в стране. Разогнать бы их наполовину, может, и на пользу пошло бы. Да только за каждого уволенного плакальщик-заступник обязательно найдется, так что будет себе дороже. Только и надежда, что у Андропова и Устинова люди знают свое дело, перекроют прорехи.

Хотя как сказать. От них, скорее всего, как раз и идет разнобой в оценке афганских событий. Насколько он успел уловить, военные находят ее спокойной, в одном из донесений даже написали, что для Афганистана Тараки — это знамя, а Амин — мотор революции. Советники от КГБ, наоборот, бьют тревогу: все рушится, революцию можно спасти только в том случае, если придут к власти парчамисты во главе с опальным ныне Бабраком Кармалем. Сегодняшнее руководство халькистов во главе с Тараки и Амином скорее случайно, чем закономерно. Оно дискредитировало себя и не пользуется поддержкой народа. А Бабрак не запятнан…

Вот и выходит, что за власть боролись «Парчам» и «Хальк», а стрелялись Тараки и Амин, «знамя» и «мотор». Интересно, как объяснят завтра гибель Тараки Устинов и Громыко, какая информация пройдет по их каналам? Андропов, собственно говоря, отмолчался, все у него тайны да свои сведения. Разбирались бы сначала на своем уровне что к чему, а уж потом шли к нему с готовыми предложениями или хотя бы наметками. Не об одном ведь Афганистане в конечном счете у него болит голова — есть еще и Штаты, и Запад. К тому же и свои стали поднимать головы: все нахальнее, демонстративнее ведут себя Тито, Чаушеску, Ким Ир Сен, в открытую поддерживая Китай. Ясно, что они ищут в нем определенную опору для своего «особого», независимого от СССР и Варшавского Договора курса. Только неужели еще не ясно, что кто не с нами — тот против нас? На Западе, если верить докладам, наметилась тенденция к сближению стран, а здесь — самостоятельности, видите ли, им захотелось. Какая может быть сейчас самостоятельность?! Все давно друг от друга зависят. Если отойдут от лагеря социализма, так что, минуют капиталистов? Обойдутся без них? Нет, конечно. Да был бы Китай с их лагерем, совсем иная обстановка была бы в мире, совсем иная. По-другому бы разговаривали и вели себя те, кто считает себя пупом земли.

Была надежда на страны «третьего мира», но уже стало окончательно ясно, что никакой отдачи от них в ближайшем будущем не будет. Ни в деньгах, ни в политике. Хотя средства бухаются в них как в бездонную бочку. Пономарев даже прогнозирует, что, пока развивающиеся страны нуждаются в нашей военной поддержке, они будут следовать в фарватере Советского Союза. Но как только перед ними встанут задачи экономического подъема и развития, где социалистические страны пока, к сожалению, не смогут оказать сколь-либо существенной поддержки и помощи, они начнут «уплывать» на Запад, меняя соответственно и свой политический курс. Вот и все их революции, все идеалы. Перевороты это, мятежи, а не революции, если главное — деньги.