Нет большего блаженства в жару, чем холодный душ. И Оксана, лишь войдя в квартиру, бросив у порога сумки, туфли, первым делом прошла в ванную, открыла кран. Подождала, когда сбежит застоявшаяся в трубах вода, набрала озерко в ладони, окунулась в него разгоряченным лицом. Кажется, все земные радости с мая по октябрь сужаются до этих понятий — вода и прохлада. Четвертый год она здесь, в городке, и каждое лето дает себе зарок: все, это в последний раз. Что угодно и как угодно, но она готова уехать хоть к чукчам, хоть к эскимосам, если только это не одно и то же.
Озерцо вытекло, просохло под горячим лицом. Предвкушая еще большее наслаждение, достала из шкафчика полотенце, халатик и, на ходу сбросив одежду, вновь нырнула в ванну, залезла, повизгивая от холодных струй, под воду. Привыкла к ней, забросила за голову руки, закрыли глаза и затаила дыхание: хорошо! Вот так, наверное, воскресают ангелы.
Выбравшись из ванной, вытерла полотенцем забрызганное зеркало, отошла к самой стене, приподнялась на цыпочки, стараясь увидеть себя всю. Перед отпуском Борис, не поднимая в столовой глаз от тарелки с окрошкой, вдруг ни с того ни с сего обронил: «Ловкая ты». Она, покраснев, тем не менее сразу отметила другое: он сказал это не глядя, значит, смотрел на нее раньше…
Сбивая бусинки воды, провела ладонями по груди, животу, бедрам. Повернулась боком — вроде и в самом деле ничего лишнего, все в меру. Есть, конечно, миниатюрные женщины, ну и пусть они правятся тем, кто любит маленьких. А она-то помнит, как смотрел на нее Борис при первой встрече.
Она улыбнулась воспоминанию, подмигнула себе: как же лихо все-таки заставила она его лезть через забор. Томно потянулась, выгибаясь: а какие бы глаза были у него, если бы увидел ее такой?
Тут же смутилась своим мыслям и, чтобы не видеть себя покрасневшей, выключила свет, вытерлась в полумраке. А Борису она сейчас приготовит окрошку.
— Вернусь из отпуска, угощу тебя настоящей окрошкой, — ответила она тогда в столовой хоть и на скупой, но все же комплимент Бориса. Господи, как же долго шли они к примирению. И, боясь потерять, разорвать эту тонкую ниточку, вновь связавшую их, торопливо добавила: — Седьмого июля, в день возвращения из отпуска, объявляю окрошечный ужин.
— Приглашаешь? — Он поднял голову, и глаза их встретились. Она разглядела в них недоверие, там же готовы были вспыхнуть и колючки, если вдруг уловит усмешку, неправду в ее словах.
— Приглашаю, — тихо ответила она, теперь сама опуская голову.
Помолчали, может быть, оба даже попытавшись представить будущую встречу.
— Я не смогу тебя проводить. — Борису, который ни разу не был в квартире Оксаны, это, видимо, было сделать труднее, и он нарушил молчание первым.
— Я знаю, у тебя выход в горы. — Она все знала о нем.
— Тогда встречу после отпуска.
Весь отпуск Оксана мысленно спускалась с трапа самолета и выглядывала за решетчатой оградкой аэропорта Бориса. Спускалась и шла к нему, спускалась и шла… И наверное, сглазила, потому что, когда в реальности сошла с самолета и шла к толпе встречавших их рейс из Ташкента, Бориса среди них не увидела. Недавних ее попутчиков переобнимали, перецеловали, развезли в машинах, а она все стояла на солнцепеке, выглядывая офицерскую фуражку…
Но не дала себе обидеться: сама служит и знает, что случиться может всякое. Не приехал, — значит, не смог. И до этого дня ее никто никогда не встречал здесь, так что добираться до дома одной — не привыкать. Может, оно и лучше, что не увидел ее Борис пыльной, помятой, пусть сейчас посмотрит…
Наверное, в самом деле не говори никогда под руку: не успела об этом подумать, в дверь в тот же миг позвонили, иона, не готовая к встрече, вначале даже села на диван, затем подхватилась, бросилась к зеркалу. Что же это она, даже волосы не высушила, ведь могла бы достать фен. А халат? Переодеваться или не надо? Как это будет выглядеть со стороны, что она встречает его в халате?
В дверь позвонили снова, на этот раз дольше, настойчивее, и она лишь перевязала пояс, запахнувшись в халат поглубже. Успела еще открыть духи, смочив ими руки, провести по волосам. Подбежала к двери. И тут силы оставили ее. Сердце колотилось так, что прерывало дыхание: а вот так ангелы умирают.
На площадке послышались шаги — неужели уходит? Конечно, если она так будет стоять, то дождется! Щелкнула замком — нарочито громко, чтобы услышал, остановился…
Распахнула дверь и замерла: вместо Бориса на ступеньках лестницы стоял Крижанаускас.
— Здравствуйте, Оксана Сергеевна. — Сержант поднялся обратно на площадку. — А я звоню, вроде нет вас.
— Здравствуй, Витаутас. Просто я только приехала…
— Да, мне старший лейтенант Ледогоров сказал, что вы приезжаете сегодня.
— А где он сам?
— Докладываю: старший лейтенант Ледогоров убыл к новому месту службы.
— К новому месту? Когда? Куда?
— Докладываю: в конце месяца. Перевели за один день к десантникам. Он попросил меня сообщить вам.
— Спасибо, — прислонилась к косяку Оксана. Перевели… И не говорил, что добивается этого, смолчал…
— Извините, Оксана Сергеевна, побегу.
— Зайди, гостинцев ребятам…
— Оксана Сергеевна, я в самоволке, времени нет.
— А письмо, записку? — вдогонку спросила она, но сержант на ходу помотал головой.
Уехал… И ни строчки, ни слова, ни полслова. Крижанаускаса выбрал, зная, что тот — доложит. Доложил…
Оксана прошла в комнату, опустилась на диван. Вдруг почувствовала страшную усталость: все эти перелеты, сумки, жара свое дело, оказывается, делали. Но самая непомерная тяжесть — это от Бориса. Уехал… Неужели не мог подождать, отпроситься, в конце концов? Мир же не рушится, попросил бы хорошо — отпустили. А что, если не захотел отпрашиваться? Вдруг и тогда, в столовой, уже знал, что к концу месяца его в эскадроне не будет, что не встретит?.. Нет-нет, он так смотрел на нее! Почему же молчал, что собирается уходить к своим десантникам? Конечно, мужикам главное — дело, а офицерам еще и служба, погоны. Разве можно их променять на человека, который… который…
Оксана посмотрела на полураскрытые сумки — и как только довезла? Правда, надеялась, что Борис встретит. А он…
Встала, подошла к окну. На белой от пыли и солнца улице два черноголовых пацаненка собирали пыль в бумажные кульки и подбрасывали в воздух. Визжали под пыльным дождем и принимались за дело снова.
Четвертый год она видит и чувствует одно и то же. Надоело! Завтра же напишет рапорт на увольнение. Но прежде… прежде еще раз повидает Бориса. Прямо сегодня. Он не смог приехать, а вот она сможет. Ничего не станет ему говорить. Просто посмотрит, развернет своего Агрессора — и уедет. Но теперь уже навсегда.
Быстро, привычно переоделась в форму, опоясалась портупеей. Приложила ребро ладони к носу и звездочке на берете — сидит ровно. Порывшись в сумке, достала сапоги со шпорами — выпросила у наездниц в спортсекции в Ташкенте. Вот так она и предстанет перед Борисом. В лучшем виде. Пусть знает, кем не дорожит и кого теряет.
Вывела Агрессора на КПП без лишних расспросов — солдаты только поздравляли с возвращением, приученные к ее вечерним прогулкам. Если напрямую, через перевалы, то она до десантников доедет часа за три. Взвилась в седло. Ну, Агрессор, миленький, выручай. Извини, что тебе имя такое досталось, просто на твой год рождения выпала буква «А», а по орфографическому словарю дошли до слова «Агрессор». Кому-то «Адмирал», «Аврора», а тебе вот такое… Но ничего, не в имени дело. Были бы люди такие же красивые, как лошади, каким прекрасным был бы тогда мир. И еще извини, что ни кусочка сахара, ни корочки хлеба не захватила, просто выбит из колеи хозяин. Мы потом мое возвращение отметим особо. А сегодня надо пройти долгий путь. Выручи, дружок…
Ходко шел Агрессор, застоявшийся в стойле и соскучившийся по хозяйке. Оксана несколько раз наклонялась, припадала к конской шее, выражая ему свою признательность и одновременно жалуясь на свою судьбу, невнимание к себе. Хотя, казалось, ей ли обижаться на это. Верь эскадрон глаза просматривал, когда она садилась на лошадь — и женатые, и холостые. В городе тоже узнавали — эта та самая, которая в кавалерии служит. И льстило, и надоедливо было, но чтобы самой глаза таращить… Чем же привлек к себе Ледогоров? Или существует, как пишут в книгах, настрой на одну волну, и, когда пересекаются два человеческих импульса, уже бесполезно что-либо делать? Импульсы соединяются и зовут, тянут людей в одну точку, создавая вокруг них свой ореол, свой мир…